унижали. Ты называешь мои прибавки к зарплате унизительными, но унижаешь меня сейчас именно ты. Ты буквально обесценила всю мою жизнь, и…
Юрий безнадежно махнул рукой. Да в самом-то деле. Сейчас он особенно отчетливо понял, что, как бы ни была ему дорога Тата, он для избалованной москвички все равно не пара. Слишком уж она привыкла к стильной одежде, дорогой еде, иномаркам и курортам. И он может вылезти из кожи вон – она не оценит его стараний. Они были из разных миров. Бросить науку? Пойти на рынок торговать дефицитом? Бред какой-то…
– Если ты именно так ставишь вопрос… – Он вздохнул. – То нам и впрямь лучше расстаться. Знаешь, я… я не уверен, что смогу обеспечить тебе все то, к чему ты привыкла, чего ты достойна. Даже если откажусь от любимой работы. Прости.
Тата молчала, у нее дрожали губы. Да, вероятно, она перегнула палку, но… проблема, сколько ее ни отодвигай, останется таковой. Он никогда не бросит своих рыб. И лягушек.
– Лягушки тебе дороже, чем мы, – горько прошептала она.
Ваня испуганно забился в угол между креслом и аквариумом со шпорцевыми лягушками и в страхе наблюдал, как ссорятся и кричат друг на друга его любимые люди – мама и добрый дядя Юра. Почему она так на него рассердилась? Что он ей сделал такого? Ванечка ничего не понимал, и ему было очень страшно. Ведь все было хорошо до самого вчерашнего дня! Что случилось?! И он громко заплакал.
Это вывело из ступора застывшую Тату, она судорожно принялась собираться. Побросав в сумочку какие-то мелочи, она подхватила плачущего Ваню и, набросив плащик, выскочила из дома. Никто не бросился ей вслед, никто не кричал: «Дорогая, вернись, я все прощу».
– Ну и ладно, ну и ладно, – бормотала Тата, глотая слезы, и отчаянно замахала такси.
– Мам, мой вертолетик! – спохватился Ванечка.
– Купим мы тебе вертолетик, – сердито шмыгая носом, ответила Тата, усаживаясь на сиденье и называя свой домашний адрес.
Юрий, оставшись в пустой квартире, оторопело смотрел на новый дорогой фен, как назло разлегшийся прямо посреди стола, и на свою недописанную статью. Курсор мигал прямо посередине брошенной фразы. Юра помедлил, а затем решительно уселся за работу. Мысли путались, но он заставил себя собрать волю в кулак. В ушах еще звенел Ванечкин плач, а пальцы уже стучали по клавиатуре. Работа всегда успокаивала его, приводила в порядок и нервы, и мысли. Ему нельзя срываться. Потому что сейчас, пожалуй, работа – единственное, что у него осталось. Работа не предаст…
Вот так этот разговор и стал последним в их лавстори. Тата вернулась домой в слезах.
– Что? – бросилась к ней Зинаида Алексеевна. – Что тебе сделал этот мерзавец?
– Мам, перестань, никакой он не мерзавец, – еще пуще расплакалась Тата.
– Солнышко, но так рыдать… иди сюда, Ванечка…
– Ба, мой вертолетик там остался… – пожаловался внук. – И рыбки, и лягушечки, знаешь, такие милые…
– Да купим мы тебе новый вертолетик, даже два, – утешала бабушка. – А лягушечек… ну, зачем тебе, у тебя рыбки есть! Посмотри-ка, вот они, рыбки твои, все в целости и сохранности – вон как плавают, хвостиками поводят!
– А дядя Юра придет? – наивно поинтересовался Ваня, и Тата снова залилась слезами.
А потом долго еще слушала мамины монологи о том, что ничего другого она, то есть Зинаида Алексеевна, от Юрия и не ожидала.
– Да нет, мам, ты не понимаешь, – безнадежно возражала Тата. – Он просто человек такой. Действительно классический ученый. Он ведь правда погружен в науку свою с головой. Права Катя – за таким или босиком на край света, или оставлять его… решительно…
На этом ее голос дрожал, и она вновь принималась плакать.
– Ну, опять двадцать пять, – махал рукой Николай Николаевич. – Мокроту развела… Чего плакать-то?! Ну, рассталась и рассталась, хорошо, без скандалов и другого там…
– Коля! – одергивала его супруга, а Тата убегала с их глаз подальше.
– Тата, пошли в кино, – частенько строго говорила Катушка, и они шли.
Или в кино, или в любимый ресторан Таты «Russian Style», или гулять, или пить кофе домой к Катушке.
– Татуся, должно пройти время, – увещевала Катя.
– Мне очень грустно, – жаловалась Тата. – Он ведь вправду был очень хороший…
– Да, вероятно, но сейчас надо включить мозг, – довольно жестко резюмировала Катушка. – В сухом остатке у нас что? Вместе ты с ним быть не можешь по финансовым соображениям. Или можешь?
– Нет, Катюш, сил моих больше нет, правда… Такая нищета… Не смогу я так.
– Не сможешь, – удовлетворенно кивала Катя. – Тебе нравится не жить с ним, а его внимание, нежность и так далее. Ну, и вывод – ищем такого же нежного мужика, но с достатком. Татуся, не спорь. Истерзаешься только. А зачем? Взрослый человек другим не станет.
– Не станет, – хлюпая вспухшим носом, соглашалась Тата.
– Кстати, вот только не смейся, – предупредила Катя. – Помнишь, ты мне рассказывала, как вы познакомились? Меня как кольнуло, но я говорить не стала. Ты подумала, что в аквариуме рыбка умерла – там, в магазине. И ты подошла к продавцу со словами: «Кажется, произошло несчастье».
– Ну да, помню, – пробормотала Тата. – Но ведь на самом деле рыбка не умерла!
– Неважно. Ваше знакомство произошло под девизом несчастья. Татка, как хочешь, а это знак, – сказала подруга. – Я не суеверная, но это довольно паршивое начало для знакомства.
– Звучит как мракобесие, – пробурчала Тата.
– И вовсе нет, – возразила Катушка. – Уже даже ученые склоняются к тому, что Вселенная и человек, со всеми его помыслами и желаниями, связаны общей пуповиной. Вернадского почитай, кстати.
– А ты сама читала?
– Ну, разумеется, – отмахнулась Катушка. – Я не только провожу встречи с незамужними дамами, но и читаю лекции по социологии, а изучая ортодоксальную науку, не гнушаюсь и альтернативными методами. Так что, дорогая моя, можно назвать это происками «высших сил», а можно вибрациями Вселенной, а результат один – несмотря на любовную бурю, вы расстались. И расстались опять через его рыб, будь они неладны! Значит, и хорошо, что все закончилось, вздохни с облегчением.
Тата вздохнула, но не с облегчением, а с неким подобием всхлипа: