Зен таращился на меня так, словно впервые увидел. Мне стало очень не по себе, когда я разглядела в его желтых глазах страх.
— Губы к губам… Как ты посмела? — прошептал он, и встряхнул меня за плечи. — Как ты посмела это сделать?
— Я бы не стала тебя спасать, если бы за твою смерть мне не грозило наказание! — запальчиво сказала я, но он словно не понял меня.
— Как ты могла? — повторил он, и на этот раз в его глазах зажглась ярость, и она же прозвучала в голосе. Его руки еще сильнее сжали мои плечи и… соскользнули с них. Зен потерял сознание.
Совершенно сбитая с толку, я замерла над его телом. Почему он так удивился? Почему он так испугался? Что такого невероятного я сделала?
Подняв голову, я огляделась, но Тредена поблизости не было. Я не решилась его звать: что, если поблизости и впрямь ходит какой-то другой мэнчи и мой голос привлечет его? Я поднялась, и, от стресса не ощущая холода, вытащила чистые вещи из свертка. Пока рядом никого не было, быстро стянула с себя мокрую рубашку, выжала волосы и оделась.
И только тогда склонилась снова над Зеном. Он был без сознания, но дышал ровно; от его обнаженного тела поднимался пар.
Мой любопытный взгляд стремился опуститься ниже, чтобы заценить, как сложен этот варвар, но любопытство легко было усмирено, и вместо этого я рассмотрела шов на лице Зена. Он не воспалился благодаря примочкам Тредена, и неплохо затягивался. Конечно, шрам, пересекающий бровь и спускающийся на скулу, останется навсегда и будет довольно заметным, но когда шрамы портили мужчин? А конкретно этого гада сложно испортить, природа ему щедро отсыпала: рост высокий, тело крепкое и пропорциональное, здоровье на зависть. Он как Млад: сильный, опасный, желтоглазый… Только вот Млад волк и ему природой назначено быть диким, тогда как Зен — человек, но все равно дик по натуре. Почему же он так испугался элементарного приема «рот в рот»?
Я уловила чье-то приближение и, прищурившись, увидела две фигуры, одна из которых явно была волчьей.
— Скорее, Треден! — позвала я, и мэнчи перешел на бег.
Добежав до нас, он склонился над Зеном и, увидев, что тот дышит, требовательно посмотрел на меня.
— Потерял сознание в воде, еле вытащила, — объяснила я, и перешла в нападение. — Зачем ты оставил меня с ним? А если я бы не смогла его вытащить? Как вообще можно слабого человека в такую горячую воду тащить?
Треден растерялся от моего напора.
— Да я…
— Я, я! Давай его оденем скорее, пока не замерз.
— Не надо, — проговорил слабо Зен, открывая глаза. — Я еще не вымылся.
Желтоглазый приподнялся и недолго, но весьма выразительно на меня посмотрел. Треден начал было протестовать, уговаривать, что мытье надо отложить, но Зен упрямо тянулся к воде.
В итоге бородач сдался и помог ему.
Пока они были заняты гигиеническими процедурами, я размышляла над вопросом: что же такого ужасного я сделала? У них что, противозаконно касаться губ другого человека губами? Любой мужчина, обнаружив на себе девушку в одной рубашке, которая пытается сделать ему искусственное дыхание, обрадуется, а этот перепугался и даже по-настоящему сознание потерял.
Что, если их религия запрещает поцелуи и любые контакты с женщиной, кроме «пользования», секса? Если так, то в глазах Зена я теперь не только неудавшаяся убийца, но еще и богохульница.
Глава 12
После запоминающегося купания мы вернулись в дом Тредена, по пути не встретив ни одного мэнчи. Бородач счел это благоприятным знаком, настроение его улучшилось. Зажигая очаг, он бодро насвистывал; Млад, тоже повеселевший после прогулки, суетился возле хозяина; Зен лежал на своем месте, и, судя по его ровному глубокому дыханию, уже спал. Я же, сидя на лавке, гипнотизировала взглядом пустой котелок.
Мне очень хотелось есть, но других продуктов, кроме набившей оскомину кислой капусты в кадушке, в доме не было. В животе громко заурчало и Треден, оглянувшись на меня, сказал с пониманием:
— Что, живот с голодухи крутит?
— Ага, — вяло проговорила я, мечтая о сытной и горячей еде. Вот и опустились мои мечты до уровня примитивных физиологических хотений… Это ли не показатель того, в какой кошмар превратилась моя жизнь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я один живу, — вдруг начал оправдываться мэнчи, почесывая бороду. — Чего мне одному надо-то? Утром вприкуску с молоком схомячу кусок-другой хлеба, и на охоту иду. Зверье у нас пуганое, знает, что такое охотник, исхитриться надо, чтобы с добычей домой вернуться. Млад что, он сам себе еду ищет, у меня не просит. А я как приду с охоты, сразу в деревню: продам дичь, и в едальню иду. Наемся досыта, посижу с людьми, побалакаю вдоволь — и домой, спать. Не привыкший я к гостям… ты, верно, думаешь, как так может быть, что в доме охотника мяса нет и жрать нечего?
— Ничего такого я не думаю. На тебя свалились две обузы, да и погода плохая была, так что ты не мог ходить на охоту, — сказала я, улыбаясь.
— Что за хитрая лыба? — с подозрением произнес мэнчи. — Не куплю я тебя, не проси!
— Почему нет? Я тебе совсем-совсем не нравлюсь? — улыбнулась я еще хитрее.
— Выгоню! — рявкнул Треден, пресекая флирт на корню, и покраснел. Пройдя мимо Зена, мэнчи опустил руку ему на лоб проверяя температуру, и, вздохнув, снова посмотрел на меня. — Худющие оба, белые, как тот снег… Накормить бы вас сытно хоть раз, напоследок.
Мой желудок еще раз согласно забурчал.
— Я в деревню, принесу чего-нибудь, — решил Треден, подгоняя Млада к двери. Надев шапку, мэнчи сказал: — Сядь к очагу ближе, отогрейся, Ирина. Я скоро.
Я не стала спрашивать, на какие средства он собирается купить нам еду, и, кивнув, пересела ближе к очагу. Мысль о том, что оставаться с Зеном наедине опасно, появилась в моей голове только когда Треден, выходя, плотно прикрыл за собой дверь. Я опасливо покосилась на желтоглазого — он мирно сопел.
Будем надеяться, так он и просопит до самого возвращения бородача.
Я протянула руки к огню. Огонь… Раньше, в другой жизни, он был для меня просто красивым символом, явлением, которое можно разнообразно запечатлеть в рисунках, но здесь, в тайге, в двенадцатом, отдаленном от центра империи ов-вене, он стал для меня могущественной силой, которая не просто дает свет, согревает в зимнюю стужу и позволяет готовить горячую пищу, но и наполняет душу трепетом.
«Странно, — подумала я, впадая в дремотное состояние. — В этом мире я вспоминаю про душу куда чаще, чем дома, и обыденные вещи приобретают здесь мистический флер: я уже не только лес и зиму, но и огонь обожествляю. Почему так происходит? Мой разум начинает отказываться строить логические цепочки и хочет просто верить в сверхъестественное? Или мои чувства и ощущения, отшлифованные холодом, голодом и болью, приобрели особую яркость?»
— Зачем? — раздалось позади.
Я вздрогнула и обернулась. Зен каким-то образом сумел бесшумно подняться с лежанки и подкрасться ко мне. Вид у него был совсем не сонный: требовательный ясный взгляд говорил сам за себя. Он не спал, притворялся, чтобы усыпить мою бдительность.
— Тебе нельзя вставать, — грозно сказала я, сумев быстро взять себя в руки. — Снова сознание потеряешь.
— То, что ты сделала там, у источника… зачем? — повторил мэнчи вопрос, не сдвинувшись с места. К моему величайшему сожалению, стоял он вполне уверенно, не покачиваясь, и ни за что не держась.
— Я думала, ты захлебнулся. Я хотела тебя спасти.
— Спасти… — промолвил Зен; огонь отражался в его глазах.
Протянув руку, мэнчи схватил меня за шаль и подтолкнул к стене и, прижав меня к ней рукой, навис надо мной. Мое воображение снова разошлось: показалось, что в доме стало темнее… и жарче. Как в преисподней.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Несмотря на то, что Зен не делал мне больно, просто смотрел, я всем своим существом считывала его решимость убить меня прямо здесь, сейчас, в доме Тредена, если я сделаю что-то не так, дам ему хоть малейший повод. Иронично, что ладонь Зена оказалась как раз на моей левой груди, точно над сердцем, которое, испугавшись столь серьезной угрозы, разогналось в бешеном ритме.