прикрывавшая нашу. Вот уж где было гостеприимство! Кубинцы нас приняли, как родных. Фидель внушил им, что советские — старшие братья и им надо помогать, чем только можно. Островитяне действительно готовы были для нас снять последнюю рубашку. Спустя годы мне было очень горько от того, что мы буквально бросили остров Свободы на произвол судьбы, предали его.
В Джамбе мои проблемы с языком исчезли. Кроме того, так сказать, вторая моя работа начиналась уже здесь. Согласно полученным инструкциям мне предстояло наладить связь с командованием бригады на случай внезапного вторжения юаровцев. Группу советников должны были вывести из окружения кубинские спецназовцы. Договорились под бесчисленные чашки сумасшедше крепкого кофе неожиданно легко. Впрочем, чему тут удивляться? Случись с нами что, им бы здорово нагорело от своих начальников. Еще свеж был в памяти случай с прапорщиком Пестрецовым, попавшим в плен под Нживой. Бедный парень долго мучился в застенках, пока его не удалось обменять.
Кубинцы загрузили нам ящик чая, несколько пачек кофе, большую коробку крепчайших сигарет «Populares». Мне их особист, с которым завязались самые товарищеские отношения, потихоньку сунул бутылку «Habana-Club» — страшнейшего дефицита здесь. Я отдарился водкой.
Теперь нужно было ехать совсем осторожно. За кубинскими передовыми постами могло случиться всякое. В БТР мы взяли нескольких анголан и они тут же выставили в бойницы стволы автоматов. Дорога совсем раскрошилась. Здесь воевали и сильно воевали. Часто приходилось объезжать окончательно разрушенные участки. На одном из объездов водитель не удержал тяжелую машину, и она теранулась бортом о ствол дерева. Анголане едва успели отскочить. Майор Женя покатился со смеху: стволы автоматов, торчавшие из бойниц, загнуло под прямым углом. Теперь из них вполне можно было стрелять из-за угла. Больше всех переживал советник начальника артиллерии бригады. Он только что прилетел из Союза и переполнялся армейскими порядками. «Ведь сколько теперь писанины будет!» — причитал он. «Да плюнь ты, — пожалел его Женя. — В бригаде этого дерьма море».
Стемнело. Мы неторопливо двигались по песчаной колее, ясно видимой в свете фар. Внезапно дорога вильнула в сторону.
— Смотри, — подтолкнул меня Женя. И повернул лампу-фару, укрепленную на борту.
В луче ее я увидел совершенно фантастическое зрелище. Огромный шведский грузовик «Скания», просев на обода, походил на решето. Все его борта и кабина были испещрены рваными дырами.
— Что это с ним? — поразился я.
— Да вез, понимаешь, боеприпасы, подорвался на мине. Не успели разгрузить, как налетела юаровская вертушка и всадила в него пару НУРСов. Он и загорелся. Грохоту было — на километры.
Сгоревший грузовик остался позади. Я, покачиваясь на тюках, вел разговор с поваром бригадных советников, Денисом. Имя его звучало именно так, по-русски. «Ша», — говорил он, показывая на пачку чая. «Тэ», — утверждал я. «Нау! Нау!», — махал он руками у меня перед носом. «Ша! Ша!» Чай был мозамбикским и назывался «Mocha», то есть, мозамбикский чай. Если честно, на вкус он был очень ничего. Но название…
— Все, — сказал Женя. — Это уже бригада. Здесь бояться нечего.
Лес вокруг песчаной колеи оставался прежним. Однако теперь он был полон вооруженных солдат, танков и автомобилей. Со стороны ни за что бы не углядел такого скопления. Однако юаровские пилоты через приборы ночного видения с большой высоты могли рассмотреть даже огонек сигареты, прикуриваемой в кабине «УРАЛа». Сам видел. НУРС, выстреленный с высоты нескольких тысяч метров, не взорвался по какой-то случайности и торчал из крыши кабины оперением наружу. Водитель, кажется, остался заикой на всю жизнь.
Несколько резких поворотов, потом длинный проезд по тоннелю из кустарника, еще один поворот и, наконец, машины, въехав на небольшую полянку, остановились. Мы были на месте.
Фары погасли. В окружающей темноте светилось только одно пятно. Вслед за всеми я двинулся туда. Большая полевая палатка стояла под деревьями. Внутри нее горела керосиновая лампа «Петромакс», дававшая света больше, чем стоваттная электрическая лампочка.
— Вы керосин привезли? — поинтересовался худой маленький человечек в полевой форме.
— Привезли, привезли, — сказал майор Женя. — А что, в бригаде керосин кончился? И вообще, «Хонду» завести трудно?
— Да не фурычит она что-то, — смущенно признался человечек. — Уже все пытались починить. И эти суки черножопые керосина не дают, делают вид, что не понимают.
— М-мастера, — с чувством сказал Женя. — Советники, а также специалисты. Чему вас в Союзе учили!
— В Союзе «Хонд» нет! — последовало резонное возражение.
— Принцип-то один! — Женя постучал по лбу костяшками пальцев.
— Вот раз ты такой умный, то и разбирайся с этим принципом! — разозлился неудачливый ремонтник. — Почта есть?
— У него и письма, и газеты, — показал на меня пальцем майор. — Знакомьтесь, наш новый переводчик. Он и насчет керосина договорится.
Действительно, сумка с почтой примерно за месяц была у меня. Письма в этот глухой уголок Африки попадали только с оказией, причем исключительно с советской оказией. Разве можно было доверить весточки от любящих жен и престарелых родителей, оставшихся в Союзе, каким-нибудь кубинцам или, того хуже, анголанам?
Набежавшие в палатку люди копались в сумке с письмами. Каждый отходил с целой пачкой. Но разрывать конверты не спешили. Ведь кроме писем мы привезли очень многое. И прежде всего — водку. Что бы ни говорили о склонности к выпивке русского человека, именно она помогала и помогает ему пережить все стрессы любой ситуации, даже самой невероятной. Окажись россиянин хоть в джунглях, хоть в Антарктиде, но с бутылкой — гарантирую, выживет. Да еще и выйдет победителем! Это не квасной патриотизм, а убеждение, основанное на собственных наблюдениях.
Повара Армандо и все тот же Денис быстренько накрыли на стол. Появились привезенные нами нежинские огурчики, «утюги» югославской ветчины, вареный пакистанский рис, американская консервированная фасоль и бессчетные лимоны. По дороге в бригаду мы заезжали на бывшую португальскую, а ныне народную фазенду и за несколько пачек сигарет выменяли три мешка превосходных лимонов. Теперь, душным тропическим вечером, лимоны шли в дело с холодной водой. В углу палатки стоял керосиновый холодильник. Этому агрегату не требовалось электричество. Чего бы, казалось, проще? Стоит керосиновая горелка, гоняет не фреон, а какую-то охлаждающую жидкость и все довольны. Самое то для каких-нибудь диких районов, где лампочка Ильича еще не зажглась. Но в Союзе я такого агрегата не встречал. А «Хондой» назывался японский генератор, размерами не больше портативного телевизора, но довольно мощный. Агрегат был старенький, периодически ломался, и тогда починить его мог только Женя. А когда генератор работал, то давал электричество и для освещения палатки и землянок, и для радиостанции.
За ужином меня представили официально. Советник командира бригады Иван Семенович, жилистый полковник с резкими чертами лица внимательно посмотрел на меня, кивнул, но не сказал ни слова. Он был в курсе моих полномочий и, похоже, ему это не очень нравилось. Какому командиру понравится, если один