И самое забавное – не смог. Деньги за «Короля Стаха» от счастья он до сих пор не отдал.
Сейчас они сидели за обеденным столом, он налил ей стаканчик вина, себе рюмку водки, надо было прервать напряженное молчание, и он вспомнил: «Слушай, а я так и не понял, что там было с охотой короля Стаха? Чем закончилось?» – она удивленно уставилась на него, долго соображая, о чем это он, потом чуть улыбнулась: «А кончилось тем, что мне пришлось полночи синяки на шее замазывать. Что это за мода дурацкая была: засосы ставить!» – «Ну, будем здоровы!» – «Будем». Они опять замолчали. Он выпил ещё рюмку, закусил. Она сидела, смотрела в одну точку, медленно перекладывала с места на место нож, вилку, салфетку. Вино чуть пригубила и отставила. «Значит, ты уезжаешь…» – «Ну, кто тебе это сказал, Наташ?» – «А мне и говорить не надо. Знаю». – «Что ты знаешь?» – «Я тебя знаю». – «Не фантазируй!» – «Я не фантазирую. Ты так же кипятился, если помнишь: “Не фантазируй, не фантазируй”, когда я сказала, что ты собираешься бросить институт на 4 курсе и поступать в Университет, хотя тебе в случае неудачи грозила армия. “Не фантазируй”, – а сам через пару дней забрал документы». – «Но ведь поступил!» – «Поступил. Но отрицал так же горячо, как сейчас». – «Молодой был, глупый». – «Это верно. А сейчас ты старый, но всё равно глупый». – «А помнишь, после последнего экзамена в Универе мы завалились к “Стеньке Разину” у Никольского? Ух, какие там были чанахи!» – «Нет, чанахи лучшие были на Невском около “Невы” в низочке». – «Да перестань! В низочке на Невском было лучшее в городе харчо». – Они завелись и стали оживленно обсуждать, что в те голодные студенческие годы было лучшее в Ленинграде, ожесточенно споря и горячась, словно радуясь, что ушли от тягостной темы, от неизбежного разговора, который давно оттягивали, наслаждаясь последними минутами счастливой совместной многолетней жизни. – «Нет, в низочке на Невском был лучший рассольник». – «Точно. А лучшее харчо было на Московском вокзале». – «А на Витебском всегда были маринованные миноги, помнишь?» – «Как это можно забыть!» – «Зато в шашлычной на Восстания был самый вкусный люля!» – «Слушай, а где на второе была настоящая солянка по-грузински?» – «Не помню…» – «А шашлык по-карски!» – «Ну, это в Кавказском! Сколько денег мы там оставили!» – «Не так уж много, тогда всё копейки стоило». – «Но для нас и копейки были большие деньги». – «Подожди, по-карски был в “Садко”». – «Нет, по-карски были раньше, когда “Садко” называли “Восточный”. “Садко” перешел на русский ассортимент. Но на Крыше было лучше». – «Там мы уже русскими деликатесами баловали себя: язычок с хреном, семужка, осетринка, пожарские котлеты…» – «И уйма водки!» – «Но ты, помнишь, самый большой кайф ловил в рюмочных». – «А как же. С хорошим человеком раза три по пятьдесят с бутербродиком, а на нем килечка балтийская и кусочек крутого…» – «А на Крыше работал Саша Колпашников». – «Здрасте, Колпак никогда не пел на Крыше Европейской, только на втором этаже. “Яблони в цвету..”» – «…какое чудо …» – «Хорошо было». – «Хорошо… Было…».
Он налил ещё одну полную рюмку, опрокинул, занюхал ломтем черного хлеба. Крякнул и опустил голову.
– Зачем тебе это надо?
– Что «это»?
– Олеж, не валяй дурака! Мы же 40 с лишним вместе. Хочешь переделать мир или опять приключений ищешь на свою… Всю жизнь одно и то же. Раньше ты хоть семью не ломал, не губил… И себя.
– Слушай, не усугубляй! Ничего не происходит. Даже если я и решусь съездить в Москву, – а я, учти, ещё ничего не решил – даже если решусь, то что из этого? Съезжу и вернусь. Мне там особенно делать нечего.
– Нет, Олежа, ты едешь, чтобы победить. Я тебя знаю.
– Откуда, кстати, ты всё знаешь?
– Всё я не знаю. Но чувствую, а это вернее знаний, что тебя опять потянуло на авантюру. Заскучал в ежедневной тягомотине, добился вершины здесь, надо новые территории осваивать. Не сидится, хотя и возраст не тот, и силы не те. Зато энергия прет… Чувствую и знаю, что ты уже пленен идеей попробовать себя в роли политического деятеля, в роли лидера. Кто тебе это внушил, не имеет значения, может, это ты сам с чьей-то подачи внушился. Не знаю. Но уверена: ты завелся, внезапный взлет Бонапарта тебя вдохновляет. Знаю это так же точно, как и то, что не власти ты хочешь, она тебе не импонирует, скажем так… Благие дела хочешь свершить… Помочь страждущим в России. В Московии, простите. Ничего не получится.
– Это почему же?
– По определению. В России ничего не получится. Безнадежно.
– Слышали мы это… Разговор пустой. Ничего я свершать не собираюсь. Вот только водки ещё выпью.
– Тревожно тебе перед началом новой жизни, вот и пьешь.
– Я всегда пил, ты знаешь. А тревожиться мне нет причин. Никуда я не собираюсь, повторяю для плохо слышащих. Если же соберусь, в чем проблема? Даже если ввяжусь в авантюру, как ты говоришь – откуда ты всё знаешь! – тогда – что? Никто никогда мне не позволит прийти к финишу первым. Ни законы, ни люди, ни…
– Тогда зачем?
– А приятно кровь разогреть. Забава и никакого риска. Зато кураж, опыт, известность, которая мне ох как не помешает в Университете, особенно в мои годы.
– Но ты же едешь победить!
– Никуда я не еду. Но если и победить, – победителей не судят. И победитель получает всё. И нет ничего плохого и опасного в том, чтобы помочь страждущим и стране, которая, что ни говори, наша родина.
– Вот это и есть твое главное заблуждение. Всё могу представить. Даже то, что ты – президент – с ума с тобой можно сойти, – ты – президент этой несчастной и страшной страны. Но вот представить себе твои эффективные и результативные действия не могу. Хоть убей.
– Это почему же? В нынешней Московии, как и в СССР, и в России – всегда, от начала века царь, генсек, президент обладали абсолютной властью над подданными. По всем Конституциям, даже самым демократичным, существовавшим в России-СССР, Президент всегда был НАД разделением властей, над законом. Все прочие – рабы…
– Рабы – да. И ты хочешь жить среди рабов?
– Не передергивай!
– Хорошо. Но и хозяин, какой бы он неограниченной властью ни обладал, тоже – раб. Раб своего окружения, раб того климата, который царит в стране. Он всевластный хозяин только в том случае, если он – свой, если он вырос в той же среде, что и все его ближнее и дальнее окружение. Ты для них всех – чужак.
– Они не посмеют ослушаться.
– Ослушаться не посмеют. Но ты подумал, кто и как будет исполнять твои указы? Что ты сделаешь в первую очередь?
– Выпущу Сидельца и всех других политических.
– Отлично! Так поступил бы любой нормальный человек. Итак, ты горишь желанием отпустить на волю политических, коих масса, главного Сидельца, в первую очередь. Чудное стремление. Для этого тебе надо будет назначить нового главу Генерального комиссариата исполнения наказаний, то есть того, кто будет непосредственно выполнять твой указ. Прекрасно! Кого ты назначишь?
– Кулешова. Он – верный мне человек!
– Вот именно. Ты уже и это обдумал. «Не фантазируй», «не фантазируй». Дуру нашел! Ты назначаешь Кулешова. Отлично! И попадаешь с первого шага в первую ловушку. Кто такой наш Куля? Прекрасный друг и верный человек. Кто он по профессии? – Инженер, отличный инженер. К ГКИН никакого отношения не имеет. То есть ты повторяешь ту же ошибку, если не преступление, что и нынешний и прежние: ты подбираешь окружение не по профессиональным качествам, а по личной преданности. Члены одной баскетбольной команды, одного правления банка… Но это только первая ловушка. У Кули-кулиша есть своя команда? Пусть таких же непрофессионалов. Хотя, повторяю, мы это в России уже проходили – один профнепригодный на другом сверху донизу, там и ныне это проходят, результат известен. OK, назначил ты Кулешова начальником ГКИН, но ему нужен зам и не один. Замам нужны начальники департаментов и так далее вплоть до начальника конкретной тюрьмы, до надзирателя… Где ты наберешь столько «своих» людей. Не только одной баскетбольной команды не хватит, – всех баскетболистов недостаточно. Итак, ты дашь указание, и никто не ослушается. Это верно. Все откозыряют. Только на другой день доложат тебе и твоему Куле-кулешу, что Сиделец ночью случайно с верхнего яруса нар упал и сломал себе шею. Или стал приставать к малолетке и получил заточку в поддых. Или решил бежать и был застрелен, согласно инструкции. Иди проверь. Ты для них чужой – для всех, до последнего надзирателя или смотрящего, и они сделают всё наоборот, сделают так, как их выпестовал нынешний главный пацан, близкий им по крови. Всюду своих людей не поставишь.
– Ну, погоди…
– Нет уж, это ты погоди, дай выскажу, коль скоро разговор зашел. Видимо, в последний раз… Да, ты можешь быть всевластным, ты можешь быть всесильным, и никто тебя не ослушается, и прикажешь отпустить Сидельца, – привезут тебе в покои целого и невредимого, в лучшем виде. Только при одном условии – и это самая страшная ловушка. Уж лучше умереть…