Она услышала, как Дебби звонит в гостиницу. Дебби попросила ее чуть приглушить Роллинза. Затем, заткнув одно ухо, она забронировала номер для Симона. На чье имя? Что? Говорите громче, я ничего не слышу. Дебби прокричала: Симон Нардис.
Усталая женщина услышала фамилию Симона. Так я и думала, подумала она. Это он? спросила она у Дебби, когда та повесила трубку. Да, ответила Дебби. Она вернула усталой женщине телефонный аппарат и справочник.
И знаешь что? сказала она. Усталая женщина догадывалась что. Я буду с ним петь, сказала Дебби, он будет мне аккомпанировать. Да, сейчас. И к тому же он мне нравится. И, думаю, я тоже ему нравлюсь. Ну, а вообще, все в порядке? спросила она. Тебе ничего не нужно? Нет, ответила усталая женщина. Она приняла вид умиротворенной былой красавицы, затем протянула руку, чтобы вернуть Роллинзу прежнюю громкость.
8
Место было занято. Напротив Симона сидел какой-то юноша. Дебби, выжидая, стояла позади него. Юноша, которому было, наверное, лет восемнадцать — двадцать, не мог ее видеть. Он понял о чьем-то присутствии, когда Симон поднял глаза на нее. В глазах Симона, должно быть, читалась любовь. Юноша обернулся: Извините, я вам помешал. Он поблагодарил Симона. И удалился.
Поклонник? спросила Дебби. Нет, ответил Симон, просто любопытный, ищет ответы на некоторые вопросы. Сказал, что тоже немного играет на пианино. Начало уже хорошее. Он хотел узнать, учатся ли джазу. Я сказал, да, как и всему остальному. Он хотел узнать, существует ли какая-нибудь школа. Я сказал, нет, никакой школы. Он хотел узнать, даю ли я уроки. Я сказал, нет, никаких уроков. Тогда что? спросил он. Тогда я ответил: Слушание, только слушание, слушайте великих, берите от них все, что можно взять, затем выкручивайтесь. Посредственности отсеиваются сами.
Дебби: Думаете, он понял? Полагаю, да, ответил Симон, иначе, черт возьми, он только потеряет время, как и все, ведь все только этим и занимаются, как вы, как я: Чем еще мы здесь занимаемся, я с вами, а вы со мной?
Прелестно, сказала Дебби, вот как вы благодарите меня за то, что я забронировала вам номер в гостинице недалеко отсюда?
Я передумал, сказал Симон, я предпочитаю спать у вас. Или, скорее, нет, я не хочу спать нигде. И вообще, я не хочу спать. Вот.
Он пьян, подумала Дебби. Это правда, он был пьян. И изрядно. Выпил он немного, но даже и так немного он уже не пил давно. Он отвык, вот что.
И потом, от опьянения его охватывала печаль. А от печали он злился. От любви тоже. От любви он сразу же начинал страдать, а от страданий взрывался — на себя самого, на кого угодно.
Очень кстати, сказала Дебби. Что? спросил Симон. Что кстати? То, что вы не хотите спать, ответила Дебби, скоро наш черед. Вы по-прежнему согласны мне аккомпанировать? Не передумали?
Симону более чем надоело говорить в этой звуковой обстановке. Джазовый клуб не место для разговоров, даже о джазе, даже о любви. Молчишь и слушаешь. А если говоришь, то должен напрягать голос. Если хочешь сказать девушке: Я вас люблю, приходится кричать, это утомительно. Если, конечно, она не прочтет эти слова по твоим губам. Иначе попросит тебя повторить. А все из-за ударника. Симон ненавидел ударников. От ударников всегда много шума.
А не пойти ли нам прогуляться? предложил он, у меня башка разболелась, мне нужно на воздух, здесь душно, я уже не могу выносить такие места, не знаю, как вы справляетесь, но я уже не могу, я думал, что смогу, но оказалось.
Понятно, сказала Дебби, вы уже не хотите. Нет, сказал Симон, дело не в этом, но я устал. И добавил: Вы мне нравитесь, вопрос не в этом, даже больше того, я вас люблю и хочу вас; видите, говорю напрямую, ведь у меня не так много времени, я слишком старый, мне хочется вас поцеловать, но я слишком устал.
Ладно, сказала Дебби, оставим это. Ни в коем случае, сказал Симон, петь мы будем, а что вы хотите петь?
Песни о любви. Дебби хотела петь песни о любви. Ах, эти женщины, подумал Симон. Опять о любви, сказал он, вы только об этом и думаете? Его затрясло от резкого смеха, он закашлялся, его сердце заколотилось черт знает как.
Хорошо, пускай будут песни о любви. Но какие песни о любви? Их ведь столько. Только они и есть. Вы разве не замечали? Вот зануда, подумала Дебби. Зато есть из чего выбирать, не правда ли? признал он. Только вот я, я не знаю их все. Что вы хотите петь?
Есть одна песня, которая Дебби очень нравилась, «Опавшие листья», это французское название, или для нее, американки, «Autumn Leaves». О нет, только не это, подумал Симон. Да, извольте, сказал он. Она знала французские слова. И сама эта песня тоже. На нас так похожа. Ты любила меня, я — тебя. Мы оба вместе жили любя. Да еще под аккомпанемент этого болвана Симона, растроганного до слез.
Также в программе: «Moonlight in Vermont», «What Are You Doing the Rest of Your Life?», «Lover Man», «The Man I Love», «My Funny Valentine».
В заключении — оживление, самое интересное.
Дебби увлекла Симона в мелодию сексапильную, тривиальную, скажем даже, пошловатую, в среднем темпе, все вместе четко скандированный свинг. Получалось очень хорошо. Я забыл ее название. Симон мне говорил, но я забыл. Так глупо. Я знаю версию в исполнении, кажется, Джерри Маллигана, ну, короче, потом вспомню.
Получалось так хорошо. Я представляю себе, как Дебби терлась о рояль, очень соблазнительно, подражая манерам певиц-вамп сороковых годов. Рояль Симона, голос и тело Дебби соблазняли друг друга вместе. Публика была в восторге.
И вот тогда Пол и Скотт, ударник и контрабасист, сидевшие в баре, отдыхая и ожидая, когда это закончится, начали постепенно ощущать, как их обольщает, и их тоже, очаровывает хозяйка, а затем покоряет, затягивает то, что происходит между ней и Симоном. Надо сказать, если я правильно понял, это было нечто исключительное.
Пол отставил свой стакан, Скотт свой, затем оба направились к эстраде и незаметно. Им хотелось, чтобы было незаметно. Но публика сразу же все поняла. И зааплодировала. Они запрыгнули на эстраду.
Дебби приняла их, импровизируя приветственные слова. Скотт поднял контрабас, Пол уселся за свои барабаны, и, как профессионалы, какими они и были, без малейшего колебания на ходу запрыгнули в поезд-свинг.
Дуэт Дебби — Симон и так выступал очень сильно, но, дополненный ритмом Скотт — Пол, могу представить себе, что это было. Этакая перенасыщенность удовольствия, от чего перехватывает дыхание и тянет смеяться до слез.
И, венец всему, не без комического эффекта, привнесшего облегчение всем присутствующим, ведь удовольствие утомляет, Билл, пианист, который на досуге также пел, подыгрывая себе на пианино, подошел к Дебби, прильнул к ней и запел вместе с ней в один микрофон.
Мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось, сказал мне Симон. После этого они пошли к своему столику, под взглядами мужчин и женщин, взглядами самыми различными, восхищенными, завистливыми, благодарными, зачарованными, надо сказать, что Симон и Дебби, я уже упомянул, составляли, что называется, красивую пару.
Мне довелось общаться с ними уже женатыми. Я был свидетелем на их свадьбе. В тот день, помню, я думал о Сюзанне. Это было не очень честно, зато по-человечески. Симон тоже о ней думал, он мне сам сказал. Она мне нравилась, эта славная Сюзи. Мы с ней ладили, понимали друг друга во многом. Бедняга. Ну, так уж получилось.
Тем временем она одиноко лежала в их кровати, было уже около полпервого, может быть, час ночи, она думала о нем.
Перед тем как поехать к нему, она позвонила мне дважды, чтобы разделить со мной свое беспокойство. Бывает беспокойное счастье. Вспышки сильного удовольствия увлекают во мрак. Это был как раз случай Симона.
Она это знала. Я тоже. Я тоже хорошо это знал. Она звонила мне, чтобы спросить, что ей делать. Она хотела поехать за ним. По-моему, это была неудачная идея. Ему надо просто проветриться, сказал я, отпусти его, он вернется. Она спросила: В каком состоянии?