— Что там происходит? — спросил древний у пробегающего мимо.
— Роды там.
— Ей помогает кто?
— Поглядите, коли не противно. Наверняка.
Александр подошёл и заглянул в светлое помещение. Изба боли, да. Внутри столпилось с десяток баб, а дитя заорало, лишь только на глаза упал свет из дверного проёма.
«Здесь мне уже делать нечего».
Ни поздравлений, ни счастливого отца поблизости, только мать слегка улыбалась — и то, похоже, больше от облегчения, чем от радости.
И тут горцы отличились — у них не было семей. Детей воспитывали женщины. Всех скопом, пока им не исполнялось десять. Тогда половину забирали учиться на воинов, а остальных — в деревни, где не хватало холуёв. Чаще всего вообще не знали, кто отец. Воинам до детей дела не было, как и охотникам. Если же девка рожала от холуя, то не спешила говорить об этом чаду — такие знания рождают неуверенность. Это может помешать, когда ребёнок захочет стать воином.
«Вывернутая страна. Идеальное место — они тут как сыр в масле катаются. Но это же их и губит. Зачем развиваться, когда всё и так на блюдечке?»
Он брёл дальше. Воины то и дело бросали на него надменные взгляды, но не останавливали — безоружный их не пугал. И древний бродил в своё удовольствие, вспоминая, где тут что. Длинный одноэтажный дом с соломенной крышей впереди был, кажется, детским, для мальчишек до десяти. Да, так и есть, небольшая стайка ребят подходила к крылечку, вокруг валялись деревянные мечи и игрушки, кое-где сушилась детская одежда. Пацанята что-то увидели, когда открыли дверь, и бросились внутрь. Древний тоже решил посмотреть.
Внутри по обе стороны тянулись два этажа деревянных лежаков. Ближе к середине, на нижнем ряду, сидел громила вождя, Марк, окружённый детьми со всех сторон. Он смотрел на одного мальчишку лет шести:
— Да, Рурк, все не очень-то жалуют охотников, а мне всё одно нравится это дело. И тренировка неплохая, и дичь свежая. Давай-ка я расскажу тебе одну историю. Был я тогда, наверное, вдвое тебя старше. Тром валялся в избе боли, покусанный пчёлами.
— Вождя в детстве кусали пчёлы? Расскажи, Марк, расскажи! Расскажиииии, — загоготали дети вокруг.
— Потом. Так вот, пошёл я, значит, один в лес. Ягоды собирал и не заметил, как далеко ушёл. Долго бродил и на кабана нарвался. В холке с тебя ростом, Рурк. Здоровенная зверюга стоит, землю роет и фыркает на меня. Перепугался я тогда всерьёз. Всё, что смог — на дерево забраться.
— Как же так, Марк? Ты испугался свиньи? Воин великой сотни? — перебил один мальчишка.
— А ты как думал?! Весу в нём тогда было раза в три поболе, чем во мне, клыки с палец, да бегает — что твой конь! Я и не знаю, как сражаться-то против таких!
— Что было дальше, Марк?
— Сижу я на дереве, а зверюга вниз не пускает. Полдня, небось, просидел — холодать стало к вечеру. Всё, думаю, замёрзну тут и свалюсь, а этот клыками подерёт, да в землю втопчет.
— Он заснул, а ты его ножом, да?
— Неееет… Куда там? Охотник меня спас. По следам меня нашёл, и по ним же понял, что за зверь. Рогатину с собой захватил и кабана того проткнул. Меня отпустило — всё, думаю, сейчас обратно в деревню пойду, да не тут то было! Кабан с дырой в боку бегать начал пуще здорового, чуть не разорвал мужика того! Но не робкого десятка был охотник — второй раз насадил свинтуса на рогатину. Думаю я, с кабаном биться — совсем не то, что с человеком, конечно. Но смелости надо не меньше, а то и поболее… Смотрите, кто тут у нас! Это древний, дети. Все говорят, что древние знают много такого, чего обычный человек не разумеет. Что скажешь, гость? Правда это? Может, поделишься историей какой?
Взоры обратились на него. Александр уселся напротив громилы и оглядел детей:
— Знали вы, что далеко, за Бирюзовым морем, есть страна, где люди говорят на другом языке?
— Это как? — растерянно посмотрел на него Марк.
— Вот так, — древний вдруг понял, что горцы и не понимают, что значит другой язык, — Меч у них вовсе не меч, а шворд… Щит — не щит, а шылд.
— И какой он из себя, этот меч-не-меч? — перебил Рурк.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А такой же, как и наш меч, только называется по-другому.
— Ерунда какая-то, — недоумевал Марк, — Зачем же они всё перевернули с ног на голову?
— Они ничего не переворачивали, просто придумали все слова по-своему, а нас рядом не было, чтобы договориться.
— Хм… — Марк уставился на собственные сапоги и задумался. Дети молчали.
Древний плеснул масла в огонь:
— И ещё у некоторых из них чёрная кожа!
— Чёрная? — глаза у Рурка были как два блюдца.
— Сказочник ты, древний, на выдумки горазд. И как же у них кожа-то чёрная? Неужто всех так подпалили, что аж обуглили, а они живут? — с недоверием перебил Марк. Но, чуть подумав, спросил, — Или магия какая?
— Да нет, никакой магии… — древний понял, что будет сложно объяснить, — Вот ты за лето загораешь, смуглее становишься, так?
— Ну, так…
— А у них там всё время лето, вот они и загорели до черноты!
На лице у воина отразилось понимание:
— Вот оно как. Слыхали, дети? — громила улыбнулся.
— Как же там всё время лето?
— И снега не выпадает?
— Дома топить не нужно? Зачем тогда дрова?
— А кто у них там вожди?
— Туда далеко идти?
Вопросы сыпались со всех сторон. Александр улыбнулся и кивнул Марку:
— Извини, сотник, мне пора. Но ты меня удивил. Молодец, что к детям приходишь, они пример с тебя берут.
В дверь вошёл крепыш Ялло:
— Марк, вождь сказал взять воинов и перетащить золото к нам в барак…
— Добро. Скажи, соберу ребят и сразу к нему.
Александр вышел наружу. Ялло окликнул его:
— В карьер к вождю?
— Да.
— Я дорогу короткую знаю. Пойдём, провожу.
Древний шёл за десятником по проулкам меж каменных домов. Кажется, так действительно можно было срезать путь.
— Марк часто навещает детей?
— Да, каждый раз, когда приходим в город. Он детей любит, это все знают. Лишней оплеухи малому никто не даст, если Марк рядом. Боятся.
— Что, заступается?
— Было пару раз. С тех пор никто проверять не хочет.
Древний попрощался с десятником и вернулся в очередь. Им оставалось немного — они уже видели, как идёт торговля внизу, возле шахт. Тром-бородач восседал на массивном деревянном кресле и свысока, надменно разговаривал с торговцем. Хоть слов отсюда было не разобрать, осанка и жесты выдавали пренебрежение вождя.
В громадные весы насыпали руды, записывали и ссыпали в телеги.
Приближался их черёд. Очередной караван из четырёх телег двинулся обратно, гружёный рудой. Торговцы подталкивали телеги в гору, чтобы облегчить работу лошадям.
«Хоть бы дорогу серпантином проложили: лошади в такую крутую гору могут и не потянуть. Конь оступится, телега вниз покатится, тогда что?»
Один из торговцев окликнул тех, кто толкал телегу:
— Как вождь сегодня, сильно лютует?
— Дерёт как липку… Этот, небось, и из камня пару капель выжмет, коли нужда будет.
Вождь поставил аж триста медяков за тонну, но никто без руды не уходил.
«Ой, бедные вы бедные. Продавать будете, три конца возьмёте с этой руды, а то и больше, а причитают тут…»
Ещё пол часа, и настала их очередь. Тром весело приветствовал его криком:
— Ха, да вот же он! Ну подходи давай! Среди трусов да слабаков хоть один крепкий муж — и то хорошо!
— Спасибо, вождь, за доброе слово.
— Рёбра-то не болят после утренней забавы?
— Вовсе нет. Здорово размялись, но в следующий раз я подготовлюсь, и тебе несдобровать, вождь! — древний картинно выпятил грудь колесом, выставил правую ногу вперёд и задрал подбородок вверх.
Люди вокруг — и горцы, и торговцы — уставились на него: кто это так дерзок с лучшим поединщиком?
Александр смотрел на Трома и улыбался. Оба понимали, как нелепо это звучит.
Бородач расхохотался раскатистым медвежьим басом. Он чуть ли не подпрыгивал на стуле, сотрясаясь от смеха.