— Люди жалуются, что море гладко, как зеркало, и что ветер постоянно дует с востока, и полагают, что мы подходим к той части океана, где совсем не бывает ветров, и что нас туда гонят восточные ветры в наказание за то, что мы захотели проникнуть в те тайные области, которые должны оставаться недоступными людям!
— Постарайся их успокоить, Санчо! Скажи, что во все времена и на всех морях бывает штиль, что восточные ветры дуют с берегов Африки в южных широтах чуть не круглый год, что ветры эти следуют по пути солнца вокруг земли!
— Попробую! — согласился Санчо. — Только не знаю, что из этого выйдет!
— Мне думается, что пора положить конец этим частым изменениям настроения и этому вечному недовольству и ропоту, пустив в ход меч плашмя, а не то так и лезвеем! — заметил раздраженно дон Луи.
— Нельзя, мой друг, без крайней надобности прибегать к подобным мерам, — ответил адмирал.
Ночь была темная, и, стоя на юте, адмирал и дон Луи смутно видели очертания «Пинты» и «Нинньи» с бессильно повисшими парусами на дремлющих водах заштилевшего океана.
— Вы не видите, между снастей как будто что-то проносится, словно стая мелких птиц прилетела на суда и старается разместиться на наших реях!
— Вижу, — сказал дон Луи. — Это действительно какие-то мелкие пташки!
— Прислушайтесь к их щебетанью, Луи! Можно подумать, что мы с вами где-нибудь в апельсиновых рощах Севильи…
— Земля здесь недалеко, иначе эти крошечные созданья, со слабыми крыльями, не могли бы прилететь сюда!
Вскоре присутствие птиц и их веселое щебетание были замечены всеми, и все разом повеселели и успокоились.
— Я тебе говорил, что земля близко! — заявил Санчо своему вечному оппоненту — Мартину Мартинецу. — Вот тебе и доказательство! Слышишь, как птицы поют? Словно эти маленькие пернатые подлецы целой стаей налетели на гроздь винограда или на сладкую винную ягоду и стрекочут вокруг нее.
— Ты прав, Санчо! — подхватили несколько голосов.
Не только матросы, но и сам Колумб думал, что находится вблизи земли, но впоследствии точные исследования этой части океана доказали, что он ошибался. В эту ночь все на судах эскадры заснули счастливые и спокойные под щебетание птиц, а поутру, когда солнце взошло, пернатые гости приветствовали его еще более громким и радостным чириканьем и вскоре после того разом снялись с мест и полетели на юго-запад. Поутру на море был полный штиль, а когда подул ветерок, то он был настолько слаб, что суда едва могли двигаться среди густого ковра трав, придававших поверхности океана вид заливного луга.
Вскоре после восхода Санчо явился доложить адмиралу, что экипаж взволнован новыми опасениями: Мартин Марганец утверждает, что эта часть океана полна затонувшими островами, и что травы эти, которые все становятся гуще и плотнее, скоро совершенно преградят путь, так что суда будут лишены возможности двинуться с места. Кроме того, их смущает еще этот штиль; многие даже думают, что суда сели на мель, и им никогда не сойти с нее.
Колумб выслушал молча и не перебивая весь этот доклад, затем сказал:
— Пойди и прикажи все приготовить для промера; мы сейчас спустим лот. Пусть все люди соберутся на палубе, чтобы сами могли быть свидетелями результатов промера!
Промер был сделан, и на двухстах саженях глубины не было найдено дна.
— Вы видите теперь, друзья, что если здесь есть мель, то она, по крайней мере, лежит глубже двухсот саженей под нами и опасна быть не может, — сказал Колумб, обращаясь к собравшимся людям экипажа «Санта-Марии». — Что же касается трав, то, вероятно, мы скоро выйдем на чистое место и оставим их за собой!
Несмотря, однако, на все эти доказательства, недовольство, недоверие и тайный страх постепенно росли среди матросов, и когда двадцать второго сентября, в субботу, солнце взошло над совершенно недвижным, как бы застывшим морем, большинство людей во всех трех экипажах готово было явиться к адмиралу и потребовать, чтобы он приказал немедленно повернуть курс судов на восток.
Но вдруг поднялся ветерок с юго-запада и дал возможность судам распустить свои паруса, а вместе с тем и выйти из пространства, загроможденного травой. Чтобы возможно скорее избавиться от этой помехи, Колумб приказал итти в первое представившееся небольшое пространство, свободное от трав.
Вся суббота прошла благополучно, но перед закатом эскадра снова вошла в пространство, покрытое пловучими травами, а на утро снова прилетели птицы в громадном числе, и среди них горлица, в траве же было немало крабов. Но все эти признаки уже столько раз обманывали ожидания матросов, что на этот раз не вызвали обычной радости и оживления.
— Сеньор! — сказал Мартин Мартинец, обращаясь к адмиралу, когда тот сошел на палубу, чтобы поговорить с людьми и успокоить их тревогу. — Мы не знаем уже, что нам думать! В течение нескольких дней ветер дул неизменно в одном и том же направлении и гнал нас к нашей погибели, как мы думали, затем вдруг наступил мертвый штиль, и море приняло такой вид, какого у него никогда не видал ни один из наших моряков, — такой вид, что оно скорее походило на луг, на котором должны пастись коровы, чем на море, по которому плавают суда!
— Эти травы свидетельствуют только о богатстве и плодородии природы в этих широтах! Восточные ветры — явление самое обыкновенное в южных поясах, как тебе скажут все моряки, когда-либо бывавшие у берегов Гвинеи. Словом, я не вижу во всем этом решительно ничего такого, что могло бы внушить хоть малейшие опасения разумному и рассудительному человеку! Надеюсь, что ты, Пэпэ, не испытываешь никаких подобных опасений! — обратился Колумб к близ стоящему матросу.
— Сказать вам правду, сеньор, и меня, как других, смущает то, что мы находимся на океане, гладком и спокойном, как какая-нибудь стоячая лужа, и мы сомневаемся, чтобы это было такое же море, как то, что омывает берега Испании! Оно как-будто мертвое!
— Это вы называете стоячей водой! — воскликнул Колумб. — Видите, сама природа нарушила свой покой, чтобы вразумить вас и опровергнуть ваши нелепые рассуждения и опасения!
И действительно, в этот самый момент «Санта-Мария» высоко приподнялась на гребень широкой плоской волны, за которой катилась вторая и третья, так что на судне стала ощущаться довольно сильная качка. Снасти заскрипели, хотя в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Матросы в недоумении смотрели друг на друга, и на лицах их выражались ужас и испуг. Судно стало нырять на волнах, а волны становились все круче и круче, все выше и выше, и вскоре все видимое пространство океана заходило волнами; на гребнях этих волн появлялась белая пена. Полчаса спустя волны до того расходились, что маленькая эскадра ныряла, как чайка на волнах.