медицинское обслуживание – это чистый социализм и полная противоположность гедонизму капиталистического общества»(11).
В 2013 году Совет Хиллингдона одобрил заявку от компании Decyben SAS на размещение четырех полуметровых микроволновых тарелок и аппаратного шкафа на крыше здания больницы. Запрос, поданный в рамках закона о защите информации в 2017 году, показал, что за Decyben стоит компания McKay, которая установила скоростную микроволновую связь между Чикаго и Нью-Йорком(12). Кроме того, установочные лицензии были предоставлены канадскому поставщику высокочастотных широкополосных коммуникаций Vigilant Telecom и самой Лондонской фондовой бирже. Хиллингдонский Целевой фонд Национальной службы здравоохранения отказался публиковать подробности коммерческих договоренностей между ним и арендаторами из сферы информационных технологий, сославшись на коммерческие интересы. Такие исключения настолько распространены в законодательстве о защите информации, что во многих случаях делают его бессмысленным. Тем не менее, можно с уверенностью предположить, что какие бы деньги ни удалось получить Национальной службе здравоохранения от своих арендаторов, которые ежедневно «перегоняют» через крыши больниц многие миллиарды на невидимом фондовом рынке, эта сумма даже близко не покроет сложившийся к 2017 году дефицит в 700 миллионов фунтов стерлингов, необходимых для финансирования Национальной службы здравоохранения(13). В 1952 году Бивен также писал: «Мы могли бы выжить без менял и биржевых маклеров. Нам будет труднее обойтись без горняков, сталелитейщиков и тех, кто обрабатывает землю». Сегодня эти менялы и брокеры находятся на вершине самой инфраструктуры, над созданием которой трудился Бивен.
Во введении к книге «Flash Boys: высокочастотная революция на Уолл-стрит», изданной в 2014 году, финансовый журналист Майкл Льюис писал: «Мир цепляется за свое старое представление о фондовом рынке, потому что оно утешительно; нарисовать картину того, что пришло ему на смену, чрезвычайно сложно»(14). Новый мир придерживается наномасштаба: вспышки света в оптоволоконных кабелях и перевернутые биты твердотельных жестких дисков, которые большинство из нас едва могут себе представить. Извлечение стоимости на таком рынке подразумевает торговлю со скоростью, близкой к скорости света, с использованием наносекундных различий во времени получения информации, перемещающейся по земному шару. Льюис подробно описывает мир, в котором рынок превратился в классовую систему – площадку для тех, у кого есть огромные ресурсы, необходимые для доступа к ней, и совершенно невидимую для тех, кто такими ресурсами не располагает:
«Имущие получали деньги за выигранные наносекунды; неимущие и не подозревали, что наносекунда имеет ценность. Богатые наслаждались прекрасным видом на рынок; бедняки вообще не видели рынка. То, что когда-то было самым публичным, самым демократичным финансовым рынком в мире, по духу стало больше напоминать тайное любование украденным произведением искусства»(15).
В своей глубоко пессимистической работе о равенстве доходов «Капитал в XXI веке» французский экономист Тома Пикетти проанализировал увеличивающееся финансовое неравенство между меньшинством очень богатых людей и всеми остальными. В Соединенных Штатах в 2014 году 0,01 % самых богатых, к которым было причислено всего 16 000 семей, контролировали 11,2 % совокупного богатства – ситуация, сопоставимая с 1916 годом, временем наибольшего неравенства за всю историю наблюдений. На долю 0,1 % самых богатых людей сегодня приходится 22 % всего богатства – столько же, сколько и на 90 % беднейших слоев населения(16). А крупный экономический кризис 2008 года и последовавшая за ним рецессия только ускорили этот процесс: на самых богатых людей с 2009 по 2012 год приходилось 95 % роста доходов. Хотя ситуация в Европе не столь серьезна, как в Америке, там наблюдаются те же тенденции: концентрация накопленного богатства – в значительной степени полученного в наследство – приближается к уровню, не виданному с конца XIX века.
Это противоречит общепринятому представлению о прогрессе, согласно которому развитие общества неумолимо ведет к большему равенству. С 1950-х годов экономисты считали, что в странах с развитой экономикой экономический рост сокращает разрыв в доходах между богатыми и бедными. Эта гипотеза, известная как кривая Кузнеца, названа в честь своего создателя Саймона Кузнеца, лауреата Нобелевской премии по экономике. Согласно этой теории, экономическое неравенство по мере индустриализации общества сначала увеличивается, а затем уменьшается по мере того, как массовое образование выравнивает игровое поле и приводит к более широкому участию общества в политической жизни. Так было, по крайней мере, на Западе, на протяжении большей части XX века, но сегодня мы уже вышли из индустриальной эпохи, и, по словам Пикетти, любая вера в то, что технический прогресс приведет к «торжеству человеческого капитала над финансовым капиталом и недвижимостью, эффективных менеджеров над жирными акционерами, а навыки над кумовством, <…> это по большей части всего лишь иллюзия»(17).
На деле именно технологии являются фактором, определяющим неравенство во многих секторах. Неуклонный прогресс автоматизации – от кассовых автоматов в супермаркетах до алгоритмов на фондовых биржах, от заводских роботов до беспилотных автомобилей – все больше посягает на рабочие места во всех сферах и может привести к безработице. Те, чьи навыки устаревают из-за развития технологий, никак не защищены; не застрахованы даже те, кто программирует машины. Расширение возможностей машин угрожает все более широкому кругу профессий, а искусственный интеллект только ускоряет этот процесс. Таким образом, сам Интернет способствует неравенству, поскольку сетевые эффекты и глобальная доступность услуг создают рынок, где победитель получает все – от социальных сетей и поисковых систем до продуктовых магазинов и компаний такси. Если раньше правые обвиняли коммунизм в том, что придется покупать товары у единственного государственного поставщика, то на деле оказалось, что мы вынуждены покупать все на Amazon. И одна из причин усиления неравенства заключается в непрозрачности самих технологических систем.
В марте 2017 года Amazon приобрела компанию Quidsi, которая построила огромный бизнес за счет недорогих массовых продуктов, таких как детские товары и косметика. Они добились этого, внедрив автоматизацию и исключив человеческий труд на всех уровнях цепочки сбыта. Сердцем Quidsi является огромный склад в Голдсборо, штат Пенсильвания, а в центре склада – площадка 19 000 квадратных метров, отмеченная ярко-желтой краской и специальными знаками. Это пространство заполнено огромными двухметровыми глубокими стеллажами с товарами – в данном случае, подгузниками и другими предметами для ухода за детьми. Знаки расставлены, чтобы предупредить: людям запрещено входить в это пространство, потому что всеми товарами там оперируют роботы.
В выделенной зоне работают 260 ярко-оранжевых роботов, напоминающих таблетки весом в четверть тонны. Они вращаются и поднимаются, скользят под разными стеллажами и транспортируют их к краям зоны, где люди-сборщики добавляют или убирают коробки. Это роботы Kiva – складские автоматы, которые без устали перемещаются между товарами, считывая направляющие отметки на полу. Они берут на себя тяжелую работу и выполняют ее быстрее и точнее, чем люди, позволяя Quidsi, компании-владельцу крупнейшего магазина