— А я настаиваю, что имперцы готовятся к войне, и для этого у меня есть веские основания! — Не слишком любезно прерывал его своими выкриками Ганс Гербельт.
— Где они, ваши основания? — взвинчивал себя Вард. — Сбор слухов с городских улиц? — Смешно, сударь! Мои люди день и ночь контролируют армию!
Совещание шло уже битый час с попеременным успехом. Собрание раскололось на две части, одна из которых с настороженностью воспринимала весть о готовящемся вторжении имперцев, вторая же всячески пыталась наплевать на это, мотивируя тем, что миру уже под сотню лет и воевать невыгодно как Финору, так и злополучной империи.
Де Кервье начинала нервничать, от чего петли на ее рукоделии ложились кривовато, и уже во второй раз приходилось распускать две последние дорожки шарфа. Что за проклятие? Где же мальчишка, что могло его задержать? Она гневно фыркнула очередной тираде одного из выступающих и слишком горластых мужиков. Ну, в самом деле, как дети! При ее правлении подобных выкриков не допускалось, а уж о том, чтобы заявиться к королевской особе с трехдневной щетиной вообще никто и помыслить не мечтал. Распустил их сынок, распустил. Старушка печально покачала головой.
— Где ты запропастился и почему перемазан с ног до головы? — Не поднимая взгляда от своих трудов, произнесла старушка, когда слуги посадили рядом с ней усталого и грязного мальчика с несколькими толстыми папками для бумаг и двумя большими тубусами, видимо для рисунков.
— На меня напали. — Он порылся в карманах, извлекая кружевной платок и вытирая им лицо. — Имперцы.
— Ты плохо выглядишь. — Она смерила его тяжелым взглядом. — Вижу, устал, сможешь выступить?
— Смогу. — Мальчик кивнул, поправляя свои бумаги. — Правда, нужно будет закрыть рты всем желающим покричать, чисто по-человечески, нет сил перекрикивать это собрание.
— Не подведи. — Бабушка, тяжело вздохнув, поднялась со своего места, бочком обходя ряд министров и высокопоставленных вельмож, так как, увы, теперь ее место было далеко от трона.
Было ли сомнение в ее сердце? Было, и даже больше: сердце сжимал страх и собственная беспомощность перед грядущим. Она не была уверена в Ульрихе, она не была уверена в верности своего решения, а также она не была уверена в своем сыне и завтрашнем дне. Все было слишком зыбким и ненадежным, ей даже казалось, что сама земля раскачивается под ее ногами.
— Сынок, — произнесла она, заходя за спину короля, низко склоняясь и шепча ему на ухо.
— Мам, перестань! — сквозь сжатые зубы прошептал он. — Это, в конце концов, смешно и нелепо давать слово какому-то худородному барону, когда здесь весь свет короны и весь сбор министров!
— Сынок, поверь мне, он знамение. — Де Кервье было не по себе.
— Мама, прошу тебя, одумайся. — Король милостиво кивнул очередному оратору, как бы показывая, что продолжает его слушать. — Что скажут люди?
— Сынок, прошу об одолжении. — Она сжала за спиной свои сухие кулачки. — Обещаю, я отстану от тебя и более не буду приставать с просьбами, если его слова станут пустым и никчемным трепом.
— Проклятье, мама! — Митсвел Первый тяжело вздохнул. — Я сделаю это, но клянусь, в последний раз я потакаю твоим протеже!
Кервье покачнулась, отходя от трона, слишком много нервов и переживаний, слишком много лет тяжким бременем на плечах. Устала, она очень устала жить в последние годы, лишь из тупого упрямства заставляя себя вставать каждый день с постели.
— Господа! — Король хлопнул в ладоши, тем самым беря паузу среди ораторов. — Прошу всех отнестись с пониманием и снисхождением, но, по личной просьбе и протекту госпожи Кервье, вызываю в центр зала барона Ульриха фон Рингмар-Когдейра, дабы предоставить сему юноше слово, а вам немного отдохнуть и, возможно, почерпнуть из его доклада что-либо полезное для всех нас, ибо воистину говорят — устами младенца глаголет истина.
В зале раздались вялые смешки, и по рядам пошел легкий ропот, в последнее время все воспринимали подобные выходки королевы с явным неодобрением, при этом стараясь не слишком громко показывать свое «фи» из-за сами знаете чего.
— День вам добрый, господа. — Я поднялся со своего места, передавая расторопному слуге свои бумаги и показывая жестом, чтобы он внес приготовленную подставку для моих рисунков. — Заранее прошу у вас прощения за свой вид, но это, увы, издержки нашей с вами сегодняшней темы разговора.
Протолкнувшись через пару рядов, я неспешно выступил в центр зала под неодобрительный ропот и косые взгляды.
— Что за издержки? — Король с гримасой недовольства оглядел меня, перемазанного грязью подворотни.
— О-о. — Я улыбнулся. — Думаю, уже через пару часов вы все здесь присутствующие будете с жаром обсуждать случившееся, пока лишь скажу вам, что по пути на сегодняшнее совещание на меня было совершено вероломное нападение имперской подпольной группы, дабы я не смог в срок донести до вас печальную весть.
Зал словно накрыли огромным пуховым одеялом, люди недоуменно переглядывались, словно вопрошая: ты тоже это слышал? Не показалось ли мне?
— Да-да, господа! — Я медленно повернулся и так, и эдак, демонстрируя свой плачевный вид. — Пока корона в сомнении пытает себя правдивостью слухов, враг уже в столице и спокойно творит бесчинства, позволяя себе безнаказанно совершать подобные кровавые разборки у нас под носом!
— Юноша. — Король, играя желваками, подался на троне. — Вы отдаете себе отчет в том, где вы находитесь и что говорите?
— Вполне. — Я тут же отвесил поклон королю.
— Ганс! — Король врезал кулаком по подлокотнику трона. — Какого демона! О чем этот мальчишка нам тут рассказывает?!
— Прошу меня простить. — Гербельт низко поклонился, также протискиваясь ко мне в центр зала. — Увы, но это правда, мне только что доложили, что на экипаж и сопровождение барона было совершено подготовленное нападение, среди нападавших мы уже идентифицировали полтора десятка человек, все они имперцы.
Зал взорвался дружным гомоном, все и сразу принялись что-то говорить и обсуждать между собой. Общий градус накала страстей среди самых влиятельных фамилий этой страны явно зашкаливал.
— Молчать! — взревел разъяренным медведем Митсвел Первый, подскакивая со своего места.
Народ дружно заскрипел своими стульями и лавками, поспешно отрывая мозолистые задницы, ибо этикет четко запрещал сидеть, когда его величество изволит стоять.
— Немедленно туда! — взревел король, запуская в грузного главу тайной стражи изукрашенным кубком с недопитым вином. — Лично! Слышишь?! Лично через полчаса ко мне с отчетом, Ганс! Как ты вообще мог подобное допустить?
Король все еще ярился под тихие шепотки собравшихся, не находя себе места, а за Гербельтом уже закрылась дверь. Что же тут сказать? Такова одна из граней монархии, я, как и все, старался не поднимать головы, пережидая фонтан брани и нелицеприятных реплик со стороны Митсвела.
Минут десять еще волнами расходились пересуды и волны разговоров, кто-то, явно играя на публику и выслуживаясь перед королем, строил из себя невесть что, кто-то тупо чего-то недопонимал, и лишь маленькая старушка сидела в уголке зала, улыбаясь своим мыслям.
— Прошу меня извинить. — Холодным и раскатистым баритоном прервал эту вакханалию высокий беловолосый мужчина с холодным ледяным взглядом пронзительных голубых глаз и резким хищным профилем. — Но может быть, мы все-таки соизволим выслушать доклад молодого человека? Мне просто дико интересно, что же такого может нам сказать этот мальчик, из-за чего стоило так рисковать отношениями между двумя государствами.
— Тишина! — Король вернулся на трон, хлопнув в ладоши и тем самым вновь погружая зал в блаженную немоту. — Господин Удо Вилькс как всегда прав и точен в своих словах до последней монетки.
Реплика короля вызвала смешки в зале, а я, порывшись в памяти и сплетнях, определил Вилькса как королевского казначея. По слухам, человеком он был неимоверно скрупулезным и педантичным, из-за чего многие его считали жадным, хотя в уме не отказывали, считая его человеком достойным.