Чувствуя себя последней идиоткой, Ким глупо улыбнулась.
Дженни покачала головой и сунула ребенку соску.
— Тони живет в соседнем доме. Он лучший друг моего мужа. Мой благоверный не захотел идти на вечеринку, так как никого там не знает. А Тони сдал свою машину в мастерскую. Вот я и подвезла его. А на следующий день подбросила его на работу. Но, слава Богу, на днях он купил новую машину. Он вообще последнее время немного не в себе, скупает все подряд.
— Что вы имеете в виду? — спросила Ким, передавая пакеты с клюквой кассирше.
— Он полностью обставил свой дом. За час, представляете? Не понимаю, что на него нашло.
Ким расплатилась за клюкву.
— Было очень приятно поболтать с вами, Дженни, — сказала она, отходя от кассы. — Желаю вам счастливого Рождества.
— И вам того же, — улыбнулась Дженни.
* * *
— Что с тобой происходит? — наклоняясь вперед, спросил отец. — Ты весь вечер витаешь где-то в облаках.
— Я знаю. Прости. Просто… я думаю.
— О чем или о ком?
Ким печально улыбнулась:
— Я совершенно не умею скрывать свои чувства.
— Хочешь, поговорим?
— Да нет, не о чем говорить. Не знаю. Я злюсь на себя.
— Почему?
— Потому что я — упрямая, самовлюбленная тупица. Ты можешь оспорить мое мнение, — улыбнулась она.
— Мне я оказалось, что ты говоришь обо мне, — отшутился отец.
Ким засмеялась.
— Думаю, с годами все становятся похожи на своих родителей. Кажется, так принято говорить?
Отец подумал секунду и серьезно спросил:
— А что, если твой отец изменился?
— Не знаю. Я, во всяком случае, не изменилась. К тому же слишком поздно что-либо менять.
— За прошедший месяц я усвоил одну мудрую истину: никогда не бывает слишком поздно.
— Кстати, — желая сменить тему, Ким взглянула на часы, — половина двенадцатого. Ты еще не очень проголодался? Может быть, не будем ждать двенадцати?
— Ну уж нет. Все в свое время. После того как часы пробьют полночь, обменяемся подарками и…
— Папа, я уже говорила тебе, что получила свой подарок…
Он улыбнулся:
— Я еще не видел, как ты катаешься на нашем катке.
— Завтра, может быть, увидишь.
— А сейчас? Я бы мог смотреть из окна, — сказал он, вставая и зажигая свет во дворе.
Ким удивленно взглянула на него:
— Прямо сейчас?
— А почему бы и нет? В конце концов, сегодня Рождество.
Ким кивнула. Если она как следует утеплится, то, может быть, и сумеет противостоять холоду. Надо только двигаться, и тогда мороз не страшен.
— Хорошо, — сказала она и отправилась искать недавно купленные коньки.
Гарольд стоял у окна, наблюдая, как Ким выбирается на лед. Сделав несколько скользящих шагов, она помахала ему. Отец, гордо улыбался, глядя на дочь. Гарольд с удовольствием понаблюдал бы за ней еще, но ему предстояло выполнить одно дело.
* * *
Несколько минут назад пошел снег, и Тони включил дворники. Когда он затормозил у дома Риссонов, по радио запели рождественский гимн. Гарольд Риссон удивил его, настояв, чтобы он приехал к нему, как только сменится с дежурства. В конце концов, он мог побеседовать о предписанном лечении с Гаркави. Ведь это он его кардиолог, а не Тони.
Тони вышел из машины и пошел к дому. В доме было темно, и только елка светилась в окне гостиной. Тони покачал головой. Наверное, Риссон дождался, пока Ким ляжет спать, и только потом пригласил его.
Тони остановился у двери. К ней был пришпилен конверт с его именем. Он вытащил из него записку и прочитал:
Дорогой Тони! Боюсь, что заманил тебя сюда под ложным предлогом. Я страдаю от боли не потому, что ты плохо провел операцию… а потому, что сам совершил ошибку. Я часто ошибался в своей жизни, однако последняя моя ошибка состоит в том, что я неправильно судил о тебе и о твоем отношении к моей дочери. Я прошу вас обоих простить глупого, эгоистичного старика. Я одобряю твою кандидатуру в качестве своего будущего зятя и, кроме того, известил директора больницы о своем уходе на пенсию и предложил назначить на свое место тебя.
Поздравляю и желаю счастливого Рождества.
Гарольд.
P.S. Будь терпелив с Ким. Помни главное: она любит тебя.
Ким чувствовала себя уже увереннее. Как жаль, что нет музыки, подумала она, увеличивая скорость и раскинув в стороны руки. Она попыталась сделать пируэт, но потеряла равновесие и упала на лед. Ким расхохоталась, потом поднялась, посмотрела в окошко и шутливо поклонилась отцу. И вдруг увидела, что у кромки катка стоит Тони.
Она села на лед, не чувствуя, как холод и влага просачиваются сквозь джинсы.
— Тони? — тихо спросила она, смахнув с ресницы снежинку.
Он улыбнулся и шагнул на лед. Подойдя к Ким, протянул ей руку и помог встать. Потом показал ей записку.
Ким медленно читала ее, и ее большие карие глаза наполнялись слезами. Прочитав до конца, она подняла голову и посмотрела на Тони.
Тони заговорил первым:
— Ким, я… прости, если…
— Тебе не за что извиняться. Это я должна извиниться. Прости. Я боялась повторить ошибку своей матери и чуть не совершила самую страшную ошибку в своей жизни.
Он стер с ее щеки слезу.
— Так ты переменила свое мнение насчет нас с тобой?
Она улыбнулась и кивнула:
— Да, как только представила себе жизнь без тебя.
— И какой она тебе показалась?
— Грустной и одинокой. Ты предложил мне бесценный дар, дороже всех денег и славы, а я побоялась принять его.
Он крепко обнял ее.
— Я люблю тебя, Ким. И понимаю, что тревожит тебя… но думаю, если мы будем разумно совмещать в своей жизни любовь и работу, все будет хорошо. Даже твой отец понял это. Кстати, о твоем отце, — сказал он. — Не знаю, как тебе это удалось, но ты даже его смогла изменить. Его письмо… это просто чудо.
Ким засмеялась от счастья и, выхватив его из рук Тони, прижала к себе.
— Это не чудо. Это магия. Магия Рождества.
А чуть позже, когда где-то вдали церковный колокол пробил полночь, Тони поцеловал ее.
Примечания
1
Праздничный день, отмечается в Америке в третье воскресенье июня. В этот день отцам принято дарить подарки. — Здесь и далее примеч. пер.
2
«Холмарк» — торговый знак приветственных и поздравительных открыток со стандартными пожеланиями на все случаи жизни
3
Нирбо — почти скучный (англ.).