Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Десант
Самолет летел на высоте шесть тысяч метров. Под крылом громоздились белые облака, напоминавшие снега Арктики. Впрочем, на гигантскую пену они тоже были похожи. А еще на пуховики. Так и хотелось плюхнуться в них.
— Странно чувствуешь себя на высоте… Как-то зависимо… Сам себе не хозяин…
Эти слова ефрейтор Уткин услышал от соседа, толстоватого мужчины, державшего на коленях автосифон. Он боялся разбить эту стеклянную посудину и все время читал инструкцию по эксплуатации.
— Да, знаете, не хозяин, — повторил мужчина, вытирая платком вспотевший крупный лоб, хотя в самолете было нежарко. Сосед искал сочувствия.
Уткин улыбнулся и сказал:
— Я-то в своей стихии.
— Позвольте, — покосился с изумлением на него сосед, — ваша стихия, насколько я понимаю, море. Вы же матрос! — почти воскликнул он, взглянув на треугольник тельняшки Уткина.
Уткин снова улыбнулся:
— Я, папаша, десантник.
— Тогда понятно.
Мужчина откинулся на спинку сидения и замахал инструкцией, как веером. Некоторое время молчал. Затем он снова наклонился к уху Уткина.
— Куда же вы десантом? В отпуск?
— На целину, уважаемый. На самую что ни на есть целину.
— Понимаю, понимаю, — закивал толстяк, а про себя подумал: «Вот ты какой. Ищешь, где потруднее. Прыгал с парашютом, теперь давай ему целину. Гм… А мы, знаете, погрязли в мелочах. Лечу из Москвы, а Москвы не видел, все мотался по магазинам — жена приказала…»
…Уткин прибыл в Казахстан по комсомольской путевке. Это было начало освоения целины. В Казахстан ехали группами и в одиночку, поездами и самолетами, старые и молодые. Но больше, конечно, молодые, такие, как Петр Уткин, и знали о целине они так же мало, как о десантных войсках, поэтому, когда Уткин после долгих мытарств добрался до района и, запыленный, ввалился к секретарю райкома комсомола Коригину, тот был немало удивлен и обрадован.
— Ну, ну, это здорово, понимаешь, — говорил он, расхаживая по комнате и потирая руки. — Ты даже не представляешь, Петр, какая здесь развернулась работа. Грандиозная работа! Это хорошо, понимаешь, что едут к нам бывшие солдаты. Я хоть и не служил в армии, но знаю: военные — люди особенные. То есть, я хочу сказать, великолепные люди. Им все нипочем. Я имею в виду трудности. У нас уже работают танкисты, пехотинцы, артиллеристы… Есть два сапера. Теперь вот прибыл ты, из морской пехоты. Великолепно!
— Из воздушно-десантных войск, — уточнил ефрейтор Уткин и спросил: — А совхоз мой далеко?
Коврыгин засмеялся:
— По здешним масштабам — не очень. Даже, можно сказать, совсем близко. Километров шестьдесят.
Поживешь пока здесь, вечерком, если хочешь, в шахматишки сразимся, а там подъедут ребята, и тронетесь в путь-дорожку.
— Не понимаю, — недоуменно пожал широкими плечами Уткин.
— Что ж тут не понятно?
— Я спешил, а сейчас мне предлагают кого-то ждать? И вообще… Я ведь приехал работать, а не в шахматишки сражаться…
— Во дают десантные войска! Ты мне нравишься, Петр Уткин. Нетерпеливость твоя мне по душе, только как ты туда доберешься? Тебе бы сейчас самолет да парашют. Рра-аз — и на месте! Верно?
— Товарищ Коврыгин, я серьезно, — помрачнел Укин.
— А кто тебя там устроит?
— Сам устроюсь. Десантнику не привыкать, тем более лето на дворе.
— Ну, раз так… — Коврыгин потер руки и выглянул в окно. — Макаров! — окликнул он пожилого мужчину, возившегося возле автомобиля. — Никак в рейс? Куда? В «Прогресс»? Захватишь одного товарища в «Авангард».
Шофер что-то ответил. Уткин не слышал. Он слышал только, что говорил Коврыгин.
— Да нет, парень десантник, не волнуйся. Через полчаса мы его снарядим по всей форме. — Коврыгин вернулся к столу, сделал пометку в настольном перекидном календаре. — Этот день надо запомнить, — сказал он Уткину. — Дата все-таки! В «Авангард» выслан десант.
…Солнце уже склонилось к горизонту, когда Макаров остановил ЗИЛ.
— Приехали.
Уткин уже знал, что Макаров — фронтовик, а шрам на лице — «поцелуй» минного осколка.
— А где же совхоз? — изумленно озираясь вокруг, спросил его Уткин.
Макаров, не отличавшийся разговорчивостью, сбросил с кузова несколько тюков палаток, кое-что из инвентаря, махнув рукой в сторону четырехгранного столба, на котором виднелась надпись: «Центральная усадьба совхоза „Авангард“».
— Ты приземлился на главной улице, так что устраивайся, ефрейтор, обживайся. Буду жив, лет через десять в гости приеду. — Он посмотрел вокруг. — Ты только погляди, какая красотища!
ЗИЛ ушел, и сразу на Уткина навалилась тишина. Он несколько раз прикладывал руки к губам, во всю грудь кричал: «А-у-у!», любуясь звуками, перекатами, летевшими в степную даль…
«Эх, знали бы мои ребята, где я сейчас, вот было бы смеху», — подумал Уткин, заворачиваясь в палатку, а через несколько минут уже спал крепким сном. Ночью к нему несколько раз наведывался бурундук: обнюхивал, становился на задние лапки, словно спрашивая документ на прописку, и убегал.
Утром Уткина разбудил незнакомый голос. Он открыл глаза, выбрался из своего лежбища.
— Вы ко мне?
— К вам на прием, а секретарша не пускает, — шутливо сказал молодой курчавый парень в кирзовых сапогах и в распахнутой фуфайке. Он подошел к Уткину, протянул руку:
— Землеустроитель Рязанов. Я на несколько дней, а они на постоянно, — кивнул он в сторону троих. — Рекомендую: тракторист Борис Губин, доярка Галина Руденко и зоотехник Давыдов.
Ну и дела, подумал Уткин, коров нет, а доярка и зоотехник уже здесь.
— Хорошо, что приехали. Одному умереть можно от скуки…
— Оно и видно. Еле добудились, — съязвила девушка, и в этот момент степную тишину разорвало голосистое: «Ку-ка-ре-ку!» Галина подбежала к машине, вынула из корзины петуха.
— Ах, бедный мой Петенька, про тебя-то я позабыла.
— Пока нет коров, будете петуха доить? — насмешливо бросил девушке Уткин.
— А вы, товарищ ефрейтор, надои подсчитывать, да?
Языкатая, усмехнулся про себя Уткин, надо завтра же снять погоны.
Тем временем землеустроитель достал из планшета плансхему, разложил на траве.
— Посмотрите, товарищи. Вот ваша будущая усадьба. Как? Красиво? Это пока на бумаге, но в действительности будет не хуже. Да, чуть не забыл. Когда я уезжал сюда, секретарь райкома партии велел мне главную улицу, названную на плане Звездной, переименовать в Десантную — в честь первого целинника-добровольца. Так, собственно, и было задумано. — Рязанов похлопал Уткина по плечу: — Молодец, десантник. Чувствую, что здесь, как говорят, ты не пропадешь.
…Прошли годы. Знатный тракторист совхоза «Авангард» Петр Уткин возвратился с работы поздно, но дети еще не спали. Маленький Ваня сидел у мамы на коленях и требовал рассказать сказку. Галина знала много сказок, но Ваня просил рассказать ему (в который раз) сказочку про первого целинного петушка, который по утрам поднимал целинников на работу.
— А у твоей сказочки, мать, есть продолжение, но ты его не знаешь, — вмешался Петр. — Хочешь, Ваня, узнать, что было с голосистым потом?
— Хочу, хочу! — обрадовался малыш.
— Тогда слушай внимательно. Через год в совхозе организовали птицеферму, но ни один петух не пел так старательно, как мамин. А затем он начал чудить, будил поселок задолго до утра. Люди стали жаловаться. Однажды, уходя на работу, я прихватил нарушителя спокойствия с собою в поле, а вечером принес маме «фазана». Она тогда работала поваром в столовой.
— Ах ты, обманщик! — воскликнула Галя. — Ты же говорил, что это фазан. Надо же, столько лет скрывал!..
— В армии научился хранить тайну…
— Папа, а где же петушок? — широко раскрыл глаза малыш.
— Живет в степи, и не один. Таких, как он, много, но самый красивый — мамин. По утрам он будит степных жителей, чтобы не проспали зорьку.
Петр хотел еще что-то сказать, но старший сын включил телевизор.
Выступал директор целинного совхоза «Авангард» Высокий.
Он рассказывал о достижениях хозяйства, о ветеранах-целинниках. На экране поплыли знакомые кадры: высокие хлеба, молочная ферма, Дом культуры, сад…
— А сейчас вы видите нашу главную улицу, — сказал директор, и на экране появились дома, утопающие в зелени. На крайнем трехэтажном доме отчетливо виднелось: «Ул. Десантная».
В пору сенокоса
В самый разгар лета Дмитрий Алтаев, в новом офицерском кителе, с двумя звездочками на погонах, приехал в родное село. Приехал он днем, когда все были в поле. Мама и сестренка там же, подумал он, вдыхая горячий, чуть душноватый запах спелых хлебов, знакомый с детских лет. Несколько минут молча постоял во дворе, а вокруг была такая чарующая тишина!
Ключ от дома нашел в старом потайном месте. Вошел в избу. Тихо, прохладно… Ничего вроде бы не изменилось, но все как бы уменьшилось в размерах! Потолок, стены… Дмитрий остановил взгляд на фотографии отца. Батя широко и приветливо улыбался. Он умер после войны, вернувшись домой с тяжелой контузией. «Папа, а я уже лейтенант! — мысленно произнес Дмитрий. — Ты хотел, чтобы я стал офицером, и я стал им. Флягу твою возьму с собой».
- Григорьев пруд - Кирилл Усанин - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №1) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
- Взрыв - Илья Дворкин - Советская классическая проза
- Тетушка Лейла ждала - Гусейн Аббасзаде - Советская классическая проза
- Чистая вода - Валерий Дашевский - Советская классическая проза