попытаться поставить Брежнева на место.
Близкий соратник Косыгина, управляющий делами Совета министров СССР Михаил Смиртюков в своем интервью привел, не указывая даты, интересное описание «разбора полетов» после возвращения Брежнева из отпуска (дело происходило в столовой Политбюро). Его туда позвали, по его мнению, для того, чтобы он видел, как Брежнев обеспечивает свое доминирование. Он вошел в момент, когда нетрезвый Косыгин предъявлял Брежневу претензию — что тот развел в аппарате ЦК КПСС слишком большие отраслевые отделы. Однако для нас в контексте этого раздела важно другое:
Когда он [Брежнев] уезжал, Суслов, который обычно вел заседания секретариата ЦК, начинал вести Политбюро. А Кириленко вел заседания секретариата. Причем как полный хозяин: снимал пиджак, разваливался в кресле. Так вот, Брежнев подходит к нему и говорит: «Андрей Павлович, ты запомни, что кроме тебя в ЦК еще и Брежнев есть». Потом подошел к Суслову. Тот обычно пытался в его отсутствие протащить через Политбюро решения, которые при генсеке бы точно не прошли. Потрепал его по голове и говорит: «Эх, Миша!» И на этом все. Начали расходиться[319].
Сомнительно также, что такой громкий эпизод, как попытка продолжить «косыгинские реформы», прошел мимо внимания Смиртюкова, который отставку Мазурова объясняет его близостью к Косыгину (как и председателя Совета министров РСФСР и тоже члена Политбюро Геннадия Воронова), но не какой-то конкретной виной. На XXIV съезде КПСС в апреле 1971 года Генеральный секретарь выступил с жесткой критикой Госплана, не сдержавшего напор ведомственных и местнических интересов и занимавшегося «либерализмом», раздавая средства из государственной казны. «Хозяйственная реформа» окончательно была похоронена в этом выступлении, поскольку, цитируя Шаттенберг, «предприятия отмечали рост прибыли, завышали цены, а объем производства увеличивали, выпуская товары, в которых не нуждался рынок и которые поэтому никто не хотел покупать»[320].
Госбанк СССР отмечал резкий прирост свободных средств у населения. В 1961 году общая сумма всех средств населения составляла 7,9 млрд рублей, в 1966 году — 15,3 млрд рублей, то есть ежегодный прирост сбережений во всех формах в 1961–1965 годах составлял в среднем около 1,5 млрд рублей. Пятью годами позже эта сумма увеличилась более чем в пять раз. Только за 1970 год — на 8 млрд. Наличный оборот за 1966–1970 годы увеличился на 76 % (на 9,6 млрд рублей). Вклады населения в сберкассах увеличились за этот срок в 2,5 раза — на 27,6 млрд. Запасы товаров, рассчитанные на их продажу населению, за тот же срок сократились вдвое[321].
Институт экономики АН СССР в своем специальном докладе для Госбанка СССР в 1974 году объяснял это так:
Часть фактического прироста сбережений объясняется несбалансированностью спроса и предложения товаров и услуг, наличием дефицитных позиций в предложении вследствие несоответствия спросу ассортимента изделий и их качества, образованием в связи с этим спекулятивного дохода у некоторой группы населения, а также недостаточным стимулированием рынком расходования доходов высокооплачиваемыми слоями населения[322].
Основными методами «сворачивания реформы» или усиления контроля стали: некоторое увеличение показателей отчетности (например, вернулся показатель поставок по договорам); сокращение для предприятий возможности распоряжаться своей прибылью и, в частности, значительные ограничения на перечисление ее в фонд заработной платы; включение фонда развития производства в фонд капитальных вложений, что не давало предприятиям возможности строить то, что бы им хотелось (те же административные, спортивные и жилые помещения); изъятие накапливающейся в результате всех этих запретов прибыли в госбюджет[323].
Однако сам Косыгин продолжал продвигать отдельные элементы реформ. Так, например, 5 сентября 1973 года на совещании по рассмотрению плана развития сельского хозяйства на 1974 год он настаивал на том, что директора должны сами решать, что им нужно построить быстрее — производственные или жилые (то есть дома для сотрудников) помещения, если строительные мощности ограничены[324]. Здесь его позиция расходилась с позицией председателя Госплана Николая Байбакова, который по итогам 1973 года констатировал провал еще не закончившейся девятой пятилетки, которая по планам ведомства должна была быть нацелена на первоочередное развитие сферы потребления. Причиной этого стали не только масштабные неурожаи 1972–1973 годов, но и «распыление ресурсов», выделенных на капитальное строительство, по одновременно возводимым многочисленным объектам и «разбазаривание» выделенных для этого материалов — металла, леса, цемента. Впрочем, по мнению выслушавшего этот доклад на заседании Политбюро Брежнева, виноват в таком состоянии дел (неправильном планировании и слабом контроле за расходом ресурсов) был прежде всего сам Госплан[325]. В этом случае Брежнев еще раз подтвердил свое право выступать верховным арбитром в спорах основных экономических ведомств. Что давало ему подобные основания, кроме должности Генерального секретаря? Здесь нам стоит вернуться к его записным книжкам.
ВЛИЯНИЕ БРЕЖНЕВА НА СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННУЮ ПОЛИТИКУ В 1965–1973 ГОДАХ
Самая лучшая для нас политика — экономика.
(Леонид Брежнев, 1972 год)[326]
Как мы говорили выше, вопреки устоявшимся в публицистике представлениям Брежнев, во всяком случае во второй половине 1960-х, вполне поддерживал основной концепт реформ, состоящий в необходимости усиливать материальное стимулирование работников.
Однако он видел его все-таки третьим по порядку значимости в проводимых реформах, а не первым и единственным. Так, в преддверии состоявшегося в ноябре 1969 года в Кремле III съезда колхозников, на котором де-факто обсуждался вопрос об опыте встраивания колхозов в реформы и их дальнейшем развитии, Брежнев в своих рабочих записных книжках четко расставил приоритеты: «прежде всего подъем с[ельско]/хоз[яйствен]-ного производства зависит от таких факторов, которые у нас довольно ясно вырисовывались в последние годы. = это 1) Оснащение с[ельского]/хоз[яйст]-ва техникой, 2) Мелиорация и химизация, 3) Экономическое стимулирование»[327].
Селом командует партия, а не государство
Структура управления сельским хозяйством в СССР 1960–1980-х годов была устроена таким образом, что партийные органы имели в этой сфере большее значение, чем государственные. Юрий Фирсов, как помощник Косыгина, описывал управление советской экономикой следующим образом.
В аппарате Совета министров СССР и ближайшем окружении его председателя преобладали сторонники экономических реформ и либерализации, однако сопротивление реформам оказывали партийные чиновники на уровне секретарей ЦК КПСС. Особенно, по его мнению, в этом отношении отличались представители отраслей ВПК и сельского хозяйства. Это были сферы, которые Совмин СССР фактически не контролировал[328].
В персональном отношении это были Дмитрий Устинов и Федор Кулаков. С 1965 года они были «рабочими» секретарями аппарата ЦК КПСС по соответствующим направлениям. Кулаков был еще и заведующим Сельхозотделом аппарата ЦК КПСС. Позже, в 1971 (Кулаков) и в 1976 (Устинов) годах, они стали и членами Политбюро, то есть