После этой встречи у Берии четвёртка заговорщиков ещё встречалась на квартире Булганина. И колесо клеветнического доносительства и репрессий с бешеной скоростью завертелось. Сталин получил донесение о якобы вскрывшихся фактах исчезновения секретных документов из ведомства Госплана, который возглавлял с 1937 года Н.А.Вознесенский. Николаю Алексеевичу было вменено похищение секретных документов, за что он был неожиданно отстранён от работы. Хотя все его сотрудники не верили, чтобы могли пропасть документы, но вступиться за своего начальника тогда не каждый решался, боясь попасть под те же обвинения.
Для того, чтобы содержать особо опасных политических преступников, первый заместитель председателя правительства Г.М.Маленков по договорённости с Л.М.Кагановичем в срочном порядке создал тюрьму на пятьдесят человек. Между прочим, Вознесенский был тогда первым замом у Сталина, то есть прямой соперник главного заговорщика. Разумеется, он никак не мог уцелеть. И Сталин, выходит, поверил Маленкову, который во всём поддерживал вождя, ставшего тогда в глазах народа больше и выше руководителя коммунистической партии…
Глава пятнадцатая
Как видим, в последние годы жизни Сталина, дела и проблемы государства как будто бы и продвигались и решались: плавили сталь и чугун, строили новые заводы, наращивались производства по выпуску машин, тракторов, станков, другой необходимой техники, возводились широким фронтом новые дома, причём целыми микрорайонами: выращивали хлеб; страна в поте лица выпускала продовольствие, товары лёгкой промышленности. Словом, созданная вождём система народного хозяйства действовала безотказно, как отлаженный гигантский часовой механизм. Но все в верхах понимали, что наступает время смены власти, о чём уже и сам Сталин заговорил, а значит, чувствует, что вечно ему не быть у руля самого большого государства.
Под конец своей жизни, как уже упоминалось, Сталин постепенно терял бдительность. И хотя говорил о будущем страны, но себя в прежнем качестве там уже не видел. Особенно такие мысли приходили к нему в минуты плохого самочувствия, из-за чего он перенёс первый инфаркт и потому уже тогда реально почувствовал себя невечным. Хотя Валентина Истомина, которой он в минуты хорошего настроения поверял мысли о своей старости, чтобы она подумала и о себе. Но единственной женщине, которой он доверял себя мыть (хотя не любил это делать) под душем, не хотелось и слушать жалобы на старость.
И Валентина старалась не только его успокоить, но и сердечно заверить, что для неё он по-прежнему свеж и молод – даже больше, он божество, на которое была готова молиться. И даже сама жаловалась на Берию. Причём предостерегала Сталина от его бесовского взгляда, что тот был на всё готов. Хотя чувствовала, хозяина это не очень занимало…
Когда Иосиф Виссарионович собрался в последний раз в жизни съездить по рекомендации врачей на юг, Валентина Истомина была далеко от него, так как Берия, который сам пытался её соблазнить, чтобы удалить от Сталина, привёл факты, будто Валентина была замечена на половине начальника охраны Власика.
Через своих людей Берия добыл документы непомерного расходования рыбных деликатесов. Сталин, который всех призывал к экономии всего и вся, разумеется, поверил Берии. Но Сталин был весьма далёк от того, зачем он это делал. Хотя расход рыбы сверх всякой меры был вполне доказателен.
Сталин не мог простить своему верному охраннику расхищения в особо крупных размерах. Ведь он сажал голодных крестьян за колоски, а тут у него под носом такая растащиловка?! Это его очень оскорбило, а наедине с Власиком он заехал тому по уху, что у того зазвенело в голове.
– Поедешь на Соловки, там будешь рыбу ловить, – сказал Сталин. – Ты всё моё к тебе доверие размазал…
– Иосиф Виссарионович, это неправда, документы были подтасованы, – взволнованно заговорил Николай Сидорович. – Куда я мог деть тонны рыбы?
– Бабам своим раздаривал. Один у меня тоже каялся, а женщин собирал по всей Москве. Кто? Ты его знаешь! Да не ты ли Енукидзе подставил? Тоже на бабах погорел. Все вы личные интересы используете во вред интересам государства!
– Берии нельзя, опасно верить! Он поставит на моё место… своего… Я должен вас давно предупредить, товарищ Сталин. Однажды мне позвонил Александр Николаевич. Он был очень обеспокоен…
– И ты мне это только сейчас говоришь? – Сталин злостно сверкнул глазами, оживился, подошёл к главному охраннику и, глядел тому в зрачки, отчего тот даже не шелохнулся. – Ну и зачем мой клерк Поскрёбышев тебе звонил?
– На тот момент ему стало известно, что Абакумов от имени Берия интересовался списком иностранных послов. Он ему решительно отказал…
– И что ты подумал? Он же не женщина, чтобы ему отказать?..
– Берия занимается не своим делом! А если он на это нацелился, значит, задумал провокацию. Берия, как вы знаете, был в контрразведке и не может не совать свой острый нос в чужие дела…
– А ты, какую провокацию проводишь и с бабами, и с этой рыбой? Тебе не приходило в голову, почему умер внезапно Жданов и ещё несколько наших товарищей? Какие врачи их лечили? А кто ими руководил? Ты! – Сталин ткнул в него пальцем.
– Как вам сказать, – Власик растерялся, глаза забегали. – Комиссия установила… Но это дело в мои обязанности тогда не входило…
– А кто врачей на консилиум вызывал?
– Но это же неправда! Генрих Ягода дружил с семьёй Горького. Вы же помните, как в 1935 году в Сочи, когда мы с вами ехали на яхте, которую подарил вам Ягода? Он сам на допросе признался, что был связан с Троцким…
– Не беспокойся, я этот случай не забыл. Ты меня тогда спас от явного покушения. Но Ягоды больше нет, а ты вот ещё стоишь передо мной… Берия был всегда исполнителен. А может, это я его к Поскрёбышеву подослал? – Сталин злобно усмехнулся. Хотя я верю Александру Николаевичу, доверяю, но и проверять надо. Ты прав, против тебя я Берию не посылал. Но Лаврентий, что мне сказал, Валентину мою ты к себе зазывал…
– Один раз, да… мне показалось, что она… как-то внимательно лекарства перебирала, которые под охраной я привёз…
– Правильно Валюша делала! Тебя проверяла. Ей вот я полностью доверяю…
– Меня? Но вы же знаете, как я к вам относился! Хоть Светлана Иосифовна иногда со мной недружелюбна, но мне она верит. У неё спросите, с какой придирчивостью присматриваюсь к иностранным гостям. Мы их заставляем, чуть ли не донага раздеваться. Берии я никогда не верил, он любого оговорит, чтобы… доверие ваше не уронить. У него на физиономии написано, что он имеет все задатки шарлатана и пройдохи…
– Вот ты это подметил. А почему я ему атомное дело доверил? – лукаво посмотрел Сталин. – Ягода замышлял против нас заговор, а ты теперь, потому что наворовался и боишься, что ми тебя расстреляем…
– Неправда, мне чужды заговоры, я как никто, верно вам служу. Вот у Берии большой опыт шпионской работы. И я знаю, как на него жаловались люди науки, за то, что он даже вмешивается в их семьи… Это я вам говорил, а вы Берию слушали… а он мне говорил, что он за десятерых министров работает, и уже надоедает за них работать…
– Молчи! Я тебе не скажу, кто и что дэлает за меня. Не только из-за этого я тебя упеку, но я тебе не буду выкладывать государственную тайну. Так что можешь пока идти… Нет, погоди… Готовься к новому назначению…
– За что? – в оторопи протянул Власик.
Но он понял, что хозяин и сам не очень верил в растрату им рыбных деликатесов. Хотя пришлось выслушать крики, унижения. Ему докладывали, как хозяин хлестал по щекам свою сестру-хозяйку, как по столу катал лицом Поскрёбышева.
Между прочим, говорили, якобы досталось и Берии, но тот сквозь линзы круглых очков как ни в чём ни бывало цинично улыбался. И в этом холодном взгляде виделся дьявол, который своим спокойствием убаюкивал; от этой мысли Власик почувствовал на спине холодок. Почему же хозяин продолжал ему всё ещё верить?..
– «За что»? – переспросил задумчиво Сталин. – Ты неискренний человек, спекулировал моим доверием. Мне известно, как ты злоупотреблял своим положением. И тебя даже Жюков боялся, но в страхе я его не видел. Он умеет держаться. А ты пока готовся…
Разве мог тогда Власик предположить, что хозяин назначит проверку его отдела? Хотя он не делал никаких скидок, поблажек главному охраннику, чтобы его не проверяли ревизоры. Этому порядку подчинялся и он, Сталин, правда, ни один ревизор не решился бы заглядывать в его гардероб, не стал бы без высочайшего позволения самого хозяина проверять все его растраты и счета.
Однако на это раз Сталину доложили о том, что бесследно уплыла тысяча консервных банок одной только селёдки.
Безусловно, Сталин был взбешён, он понял, что растащиловка могла продолжаться не один год. А значит, проверяющие ревизоры делали вид, что никаких злоупотреблений не обнаруживали. И Сталин приказал учинить проверку главному управляющему.