и убежден, что дело не в энергометре. Думаю, там были какие-то клинические проявления. Так что…
Договорить он не смог, потому что Нина набросилась на него и стала бить бумагами по голове.
– Бесишь! – вскрикнула она. – Мало того, что умничаешь, еще и пациента без меня расспрашиваешь, гад!
Новиков только рассмеялся, уворачиваясь от шутливых побоев. Он своего добился: о злосчастных стаканах Нина забыла и о своей примете тоже, а значит, можно было оставить ей пациента.
– Все, работай, – сказал он, открывая дверь, и вышел.
Нина сама выглянула из кабинета и улыбнулась:
– Здравствуйте, Денис.
– Матвей.
– Да? – удивилась Нина и посмотрела в бумаги. – Ой. Простите.
– Гении они такие – невыносимые, – закатив глаза, вздохнул Миша, заранее понимая, что этих двоих наверняка опасно оставлять вдвоем: мир погубят и не заметят.
Новиков согласно кивнул. Он лучше других знал, каково это – иметь дело с настоящими гениями. В отличие от Миши, он всю жизнь только ими и был окружен, да так освоился, что даже сам научился притворяться гениальным. Только говорить об этом Новиков не стал. Он просто отнес ящик в утилизатор, так и не заметив, что коричневых стаканов было четырнадцать, просто один из них был вставлен в другой так плотно, что заметить это было непросто.
Если бы Нина об этом узнала, сразу бы вздохнула с облегчением. Для нее бы это значило, что ее ждет серьезное, но решаемое дело, и с огромным энтузиазмом взялась бы за него, а так она слушала Мишу и Матвея и понимала, что это действительно ее работа, а как к ней подойти – совсем неясно.
Глава 14
– Хватит! – заявил Новиков, понимая, что Нина уже совершенно бессмысленно смотрит на монитор.
Красная линия рисовала зубцы электрической активности сердца. Матвей уже больше получаса крутил педали тренажера, а датчики снимали данные, только Нина ничего не находила.
– Не надо быть врачом, чтобы понять, что все в порядке, – сказал он строго. – Не все переносят ее так хорошо.
– Я тренировался перед полетом, – пожал плечами Матвей, не отрываясь от своего занятия.
Его дыхание едва заметно сбилось, сердцебиение участилось, но он даже сам не ощущал этого.
– Можно увеличить скорость? – спросила Нина, при этом проверяя, все ли на месте в наборе для неотложной помощи.
– Нин, остановись, – попросил ее Новиков, бесцеремонно отключая приборы. – Смирись, с ним все в порядке.
– Но…
– Сейчас с ним все в порядке, – повторил Новиков, выделяя первое слово. – Большинство приступов случалось ночью и ранним утром. Оставь его на ночь, подключи приборы и следи, а сейчас хватит.
– Чтобы что-то подключить, надо знать, что искать! – рыкнула Нина.
Так нагло ей еще никогда не мешали работать, но самым главным ужасом для нее была правота брата. Почему Николай все еще был тут, она не понимала. Он постоянно выходил, делал какие-то важные звонки, несколько раз спускался вниз, потому что ему привозили какое-то документы, но несмотря на занятость, не сводил глаз с монитора, словно понимал ничуть не меньше, чем она.
Он действительно понимал, пусть и не так много как хотелось бы. Разбираться в работе энергометра и ничего не знать о сердце – было бы настоящим кощунством.
– Давай, тебе надо отвлечься, – продолжал он уговаривать Нину. – Знаешь же, что все самые важные идеи приходят, если сменить угол обзора.
– А еще они приходят, когда посторонние не мешают, – шикнул Матвей, снимая с груди датчики.
– Матвей, – укоризненно простонал Миша, сидевший в углу.
Он впервые за несколько часов оторвался от бумаг, которые ему принесли. Договор он успел подписать, о механике похлопотал и теперь изучал все технические характеристики аппаратов, которые ему предстоит опробовать. От одной мысли, что он сможет летать на том, что еще никогда не взлетало, у него кружилась голова. Он вдруг ощутил себя мальчишкой и едва не начинал прыгать от восторга, но реакция брата его пугала.
– Нам действительно стоит остановиться, – прошептала Нина, собирая бумаги в стопку. – Главное, мы знаем наверняка, что проблема где-то есть. Учитывая приступы, я очень надеялась на феохромоцитому, но…
Она показала отрицательный анализ, потом задумалась, но ее никто, в сущности, и не слушал, потому она могла молча бубнить что-то себе под нос и делать пометки карандашом на листе, пока ее брат с пациентом выясняют отношения.
– Ты мне не доверяешь? – спросил Новиков, заглядывая Матвею в глаза.
– А должен? – удивился Матвей.
– Нет, все хуже, да? – с усмешкой спросил Новиков. – Я тебя раздражаю, но почему?
Матвей не ответил, а просто отступил, чтобы надеть рубашку, но Новиков не отставал. Ему редко так открыто выражали свое недовольство, потому ему хотелось знать, что именно думает этот вредный ученый.
– Я хочу знать, – настаивал он.
– Матвей…
Миша только успел встать, но тут же сел обратно, понимая по взгляду брата, что просить бесполезно, лучше заранее придумать слова извинений. Если в Матвее просыпался принципиальный упрямец, переспорить его было уже невозможно.
Взяв энергометр, Матвей протянул его Новикову так, будто тот никогда ему не был нужен.
– Забирай и оставь меня в покое, – заявил он. – Не хочу я быть обязанным напыщенному пустому выскочке.
Новиков хмыкнул и, скрестив руки у груди, потребовал:
– Обоснуй!
– Матвей…
– Ты крутишься среди ученых только потому, что твой предок создал что-то действительно важное, ты сам при этом не смог создать ничего, даже программу защиты энергометра разрабатывали другие люди. Я узнавал! Все, на что ты способен, – это сорить деньгами. Если для тебя это хорошее развлечение, то я не хочу быть шутом. У меня так ничего и не найдено – отлично, значит, согласно договору, я могу идти? Или, что думаешь, купил моего брата и победил?
– Матвей, остановись! – подорвавшись с места, сказал Миша. – Ты не можешь…
Новиков остановил его жестом, но позволяя подойти ближе.
– Нина, – обратился он к сестре, – какова вероятность, что его состояние может закончиться смертью?
– При условии, что я без