– Я вас донесу, – оборвал ее маркиз.
Он взял ее из рук офицера и, торопливо попрощавшись со всеми и поблагодарив хозяина, вышел в парадную дверь.
Лукреция глубоко вздохнула, совершенно довольная собой. Руки у маркиза были сильные, он опустил ее на сиденье в экипаже очень бережно и прикрыл колени пологом.
На обратном пути маркиз, казалось, был погружен в глубокие раздумья. Вдруг он спросил:
– Вы, наверное, не любите море?
– Очень люблю, – возразила Лукреция. – Мне никогда не бывает дурно на борту корабля, даже в самый жестокий шторм!
– Значит, вы бывали в морских путешествиях? – удивился маркиз. – Я-то думал, что вы лишь пересекали Ла-Манш.
– Однажды мы с папа́ плавали в Грецию, – ответила Лукреция. – В Бискайском заливе очень штормило, но я это благополучно пережила.
– Я хотел спросить, не желаете ли вы посмотреть мою яхту, – продолжал маркиз. – Она пришвартована в Дуврском порту, и я подумал, что небольшой круиз вдоль побережья, возможно, доставит вам удовольствие.
У Лукреции заблестели глаза. Наслышавшись от капитана о бесстрашных вылазках маркиза, она представила себе, для чего может совершаться подобный вояж.
Но муж не был готов ей довериться, и она была не намерена его принуждать.
– Я думаю, что это великолепная мысль, – сказала она. – Уверена, что я буду в восторге от этой прогулки.
– Прекрасно! – воскликнул маркиз с явным облегчением. – Мы отправляемся завтра утром.
– С нетерпением буду ждать его наступления, – сказала Лукреция.
Между тем экипаж остановился. До дома, где они гостили, было совсем близко, и Лукреция, начисто забыв про свою якобы пострадавшую лодыжку, спрыгнула на землю, не дожидаясь помощи маркиза.
Она поднялась по ступенькам в дом и, лишь войдя в холл, по выражению его лица поняла свою оплошность.
Маркиз молчал, а она с мимолетной улыбкой заметила:
– Совсем забыла, что вы могли бы меня донести… А мне так нравится быть в руках у сильных мужчин!
На секунду взгляд маркиза посуровел. Но он подавил упрек, готовый сорваться с его уст.
– Вы неисправимы! – только и воскликнул он.
Последнее слово осталось за Лукрецией, поднимавшейся по лестнице впереди маркиза.
– Мне кажется, быть неисправимой гораздо лучше, чем быть послушной. Вы не находите?
Глава 6
Погода стояла прекрасная, теплая, но дул сильный южный ветер. Благодаря ему судно быстро шло вдоль побережья.
Лукреция предупредила маркиза, что не возьмет с собой свою верную Рози.
– Женщина на корабле всегда помеха, и слуги обычно страдают морской болезнью, – пояснила она. – Я сама о себе позабочусь и обойдусь без ее помощи.
– Вы уверены? – с сомнением спросил маркиз.
– Я превосходно со всем разберусь, – заверила она. – А если я не смогу справиться с какой-нибудь замысловатой застежкой, то, смею надеяться, вы замените мне горничную. Полагаю, в этих делах у вас была хорошая практика.
Алексис успел привыкнуть к ее язвительным замечаниям и не стал отвечать на это. Он внимательно посмотрел на Лукрецию, в его глазах пряталась улыбка.
– В конце концов, путешествие будет недолгим – один-два дня, – продолжала она.
На самом деле она была почти уверена, что путешествие продлится дольше. Но маркиз ей не открылся, наверняка намеренно скрывая цель этого вояжа.
Она в эту минуту думала о том, с каким восхищением говорил о маркизе ее новый знакомый Несби, с какой восторженностью он рассказывал о его отваге, о блестящих операциях по спасению соотечественников из французской неволи.
«Маркиз – человек необыкновенный, – думала Лукреция. – Его скучающий вид – это просто обман. Кто бы мог по нему догадаться, что интересы маркиза выходят за пределы его увлечений и развлечений?»
Лукреция не сомневалась: люди не стали бы говорить о нем с таким уважением и энтузиазмом, не имея на то оснований.
Отец не раз говорил с ней о том, какими качествами и достоинствами должен обладать мужчина, чтобы иметь право так называться. Сэр Джошуа был проницателен в своих суждениях. Теперь Лукреция спрашивала себя, понимал ли отец, каков маркиз на самом деле. Что касается ее, то вначале она приняла за чистую монету тот образ праздного светского льва, который сам маркиз создал о себе в обществе.
«Это всего лишь маскарад!» – решила Лукреция.
Стоя на палубе яхты, шедшей очень быстро, Лукреция подумала, что теперь ей в некотором роде позволено прикоснуться к его другой, настоящей жизни.
И еще она чувствовала, что счастлива так, как, наверное, никогда не была прежде! То, что она здесь, рядом с маркизом, доставляло ей необычайную радость. И еще одно обстоятельство вселяло в нее надежду: пока они остаются на яхте, маркиз не сможет избежать ее общества. Это был ее шанс в затеянной игре.
Судно было великолепное: четыре прекрасные каюты, две попросторнее, две другие – поменьше. Лукреция и маркиз занимали большие каюты.
Каюты располагались рядом. Ночью, лежа в постели, Лукреция думала о том, что их с маркизом разделяет лишь тонкая деревянная стенка.
И тогда в Лукреции просыпалось неутолимое желание разрушить эту воздвигнутую между ними перегородку и оказаться в объятиях маркиза. Это желание пожирало ее, лишало сна – обжигающее пламя любви распаляло ее с каждым днем все больше.
Маркиз распланировал их путешествие так, чтобы они каждый вечер швартовались в одном из портов или бросали якорь в какой-нибудь тихой гавани, где можно было бы провести спокойно ночь.
Но, вопреки ожиданиям Лукреции, наедине они бывали мало. Когда они были в море, маркиз был постоянно занят на палубе. Хотя они садились за стол вдвоем, при них всегда находились один-два стюарда. Маркиз уже не засиживался за ужином, как в первый вечер их медового месяца.
А вот по вечерам он прогуливался с Лукрецией по палубе. Она смотрела на море, находя его очень романтичным. Однако мимо них постоянно сновали матросы, а один из них непременно стоял на вахте. Такая обстановка не способствовала их сближению.
Но Лукреция не забыла уроки Одровски.
– Вам никогда нельзя расслабляться, – наставлял тот. – И нельзя допускать, чтобы вас застали врасплох. Вы должны настолько вжиться в роль, чтобы слиться со своим образом. Тогда ваши поступки перестанут быть игрой, а будут по-настоящему органичными.
Одеваясь к ужину, Лукреция часто вспоминала наставления режиссера.
Но никакая игра не могла помешать ее сердцу учащенно биться при появлении маркиза. И старательно исполняя свою роль, она подчас чувствовала себя в душе очень юной, смятенной и ранимой.