– Детка, это здорово! – Мама обняла меня за плечи. – Я так тобой горжусь…
Такого я вынести не могла. По щекам покатились слезы. Черт, только этого не хватало!
– Милая, не плачь! Ну что ты, не надо, пожалуйста! Что случилось? – Дорин прижала меня к себе. Мы шли мимо кофейни. В витрине медленно вращались украшенные шоколадом пирожные.
– Давай зайдем! – предложила я.
В таком состоянии меньше всего нужен дорогой ресторан и бродвейское шоу. Поэтому мы устроились на красных виниловых пуфиках и заказали чизбургеры, картошку и ванильную колу. Запах гриля, шипение жарящейся картошки напомнили мне Википими.
– Доченька, ты всегда можешь вернуться домой, – предложила Дорин. – Будешь моим партнером.
В горле образовался комок. Как бы сильно я ни скучала по Википими, но ни за что туда не вернусь.
– Теперь мой дом здесь, – тихо сказала я.
Дорин кивнула и, потянувшись ко мне через стол, стала гладить руку. В детстве это помогало мне уснуть.
– Поговори со мной, девочка! Что тебя тревожит?
– Все то же самое, – проговорила я. Абсолютная правда. Моя жизнь как рисунок на обоях: днем бесконечные клиенты, а вечером бесконечная усталость и телевизор. – Что нового в Википими? – Что угодно, только бы тему сменить.
Мама ответила не сразу: вероятно, раздумывала, стоит выбивать из меня правду или нет.
– Ну, – нерешительно начала она, – Энн Катбилл родила четвертого.
– Четвертого?
– Да, в Википими у всех как минимум трое детей.
– И все могут себе это позволить?
– Ну, ты же нас знаешь: о последствиях особо не беспокоимся, рожаем, и будь что будет.
– В Нью-Йорке о первенце задумываются лет в тридцать пять, не раньше.
– Да, здешние женщины хотят всего и сразу, – неодобрительно проговорила мама.
Принесли наши чизбургеры. Чувствовалось, Дорин не терпится расспросить меня о главном: о счастье и планах на будущее. Она вырастила меня самостоятельной и независимой, но в том кафе я открыла для себя кое-что новое. Мама гордится моими достижениями, но мечтает, чтобы у меня было то, чего ей самой не досталось: мужское плечо, на которое можно опереться в трудную минуту.
На Мэдисон-авеню царило обычное вечернее столпотворение, но мы с мамой ничего не слышали. У нас свой собственный мирок, куда посторонним вход воспрещен.
– И где же я его найду?! – вырвалось у меня.
Дорин сразу поняла, о чем я; конечно, это же моя мама!
– Не беспокойся, – проговорила она, потягивая ванильную колу. – Найдешь.
Фестиваль
– Леди и джентльмены! Знаменитые сестры Мартинес!
Голос конферансье эхом разносился по выставочному центру имени Джейкоба Джевица, в котором собрались несколько тысяч человек. Жан-Люк, Кэтрин, Массимо, Патрик и я стояли у белой парусиновой ширмы, скрывавшей верхнюю часть девичьей фигуры. Похоже, кроме крохотных стрингов, на девушке ничего нет. Крепко сбитая темноволосая женщина в форме подняла одну ногу модели и нанесла горячий зеленый воск. Публика застыла в ожидании чуда, а женщина наложила на воск кусок грубой ткани и молниеносно отделила от ноги, обнажив гладкую, без единого волоска кожу. Собравшиеся восторженно загудели.
– Сестры Мартинес подарили миру воск для зоны бикини! – объявил конферансье.
Темноволосая дама тем временем бесцеремонно развела ноги неизвестной девушки и нанесла воск на внутреннюю поверхность бедер.
– Ой! – поморщился Массимо. – Наверное, больно.
– Пойдемте отсюда, – предложила невозмутимая Кэтрин. – Похоже, самое интересное будет вон там. – Она показала на плотную толпу.
Волосы, везде волосы! Челки, начесы, кудри. Прически восьмидесятых, а у их обладательниц густо подведенные карандашом глаза, по двадцать гвоздиков в ушах, ярко-розовые губы. Эти девушки напоминали мне моих однокурсниц из Академии Уилфреда, тех, что остались работать в Википими.
А мы-то что здесь забыли? Зачем, спрашивается, пожертвовали выходным?
Дело в том, что мы выполняли боевое задание. Жан-Люк решил создать собственную косметическую линию. Своя линия есть у Видала Сассуна, Фредерика Феккая. Пора и Жан-Люку выпустить фирменный шампунь, кондиционер, маску для волос, гель, спрей, мусс. Так что мы, его антураж, должны были собирать новые идеи: смотреть и слушать, кто что интересное придумал.
Была еще одна причина продемонстрировать маэстро свою лояльность: Жан-Люк планировал расширяться.
Филиалы в Лос-Анджелесе, Чикаго, Вашингтоне… Ничего конкретного маэстро не обещал, но кто знает, чем все может обернуться… А вдруг партнерство предложит? Вот бы было здорово! Я ведь с самого низа начинала, а стала одной из лучших колористок салона, даже к Жан-Люку в доверие втерлась. Сколько людей всю жизнь прозябают в нищете! Наверное, дело в таланте: Дорин всегда говорила, что чувство цвета у меня врожденное. Но ведь талантливых колористов море, так что мне повезло: оказалась в нужное время в нужном месте.
Словно туристы, мы бродили по выставочному центру. Бесконечные ряды павильонов: вот представительство «Конэйр», молодая девушка демонстрирует фены различной мощности. Дальше утюжки, потом раковины, потом щипцы для укладки… Не очень весело, лучше бы остались у сестер Мартинес.
– Пустая трата времени! – бурчал Жан-Люк. – Ничего интересного здесь не узнаешь. Так что подражать некому, придется изобретать что-то свое! – Француз раздосадованно махнул рукой.
– Ну, отрицательный опыт – тоже опыт. Лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих, – сказал оптимист Патрик.
– Не нужен мне отрицательный опыт! – запальчиво воскликнул Жан-Люк.
Мы с Патриком переглянулись. Объяснения не требуются, я понимаю его без слов: Жан-Люк безмерно раздражает моего приятеля. Он мог многое простить талантливому Массимо, красавице Кэтрин и мне по старой дружбе, а вот маэстро – нет.
– Знаете что? – негромко проговорил Патрик. – С меня хватит! – Он развернулся и пошел в противоположную сторону. – Увидимся через час.
– Что это с ним? – удивленно спросил Жан-Люк.
– Ничего, – вкрадчиво проговорила Кэтрин, обнимая его за плечи.
Лишь дойдя до противоположного конца выставочного зала, мы поняли, ради чего пришли все эти люди. Павильон, огороженный красными бархатными лентами, рядом застыл билетер.
– О нет, только не это! – вздохнула Кэтрин, прочитав, что написано на вывеске.
«Специальный гость фестиваля – Хироши».
– Боже, – пробормотал Массимо.
Мы посмотрели на Жан-Люка. Губы у маэстро белые, дыхание хриплое.
– Что это? – чуть слышно спросил он. Раз Жан-Люк притих, значит, дело плохо.
– Успокойся, Жан-Люк, все в порядке! – ласково проговорила Кэтрин.