Читать интересную книгу Английская тайна - Андрей Остальский

Несколько секунд Сашок колебался, а потом — была не была! — заполнил анкету, записав себя и Настю, как «мистера и миссис Тутов». «Все равно они с Анной-Марией похожи как две капли воды», — объяснил происходящее внутренний голос. Но, видно, он уже знал нечто, о чем еще не догадывался Сашок.

— Пойдем, поможешь мне устроиться, — тихо сказала Настя каким-то вдруг особенным, хриплым голосом, от которого у Сашка кругом пошла голова. 

Глава 13. Измена

И вот так вышло, что Сашок изменил жене.

Причем даже сам не понял, как это случилось. Не успел сообразить. А ведь раньше-то умел в последний момент отстраняться от соблазнов. Ну ладно, ладно, может быть, было дело, дал слабину один раз, но то был практически несчастный случай, произошедший на фоне совершенно диких обстоятельств. И вообще, как говорят немцы, «айнмаль ист кайнмаль», один раз — все равно что никогда. Причем учтите: Сашок тогда раскаялся. Раскаялся — и рисковать зарекся. Ну правда же: зачем ставить на кон благополучие и душевное спокойствие — свое и любимой жены? Нет, решил он, с природой надо бороться, импульсам — сопротивляться. Тем более что, как выяснилось, после бывает как-то нехорошо, грустно и даже муторно, так что думаешь: ну, стоило оно того? И сам себе отвечаешь: нет.

Но на этот раз все было иначе. Во-первых, грустно в общем-то не было или почти не было. В самом конце Анастасия, заметив все-таки что-то такое в его лице, погладила его вдруг по щеке и сказала нежно: «Post coitus omni animal tristi». «После акта любви каждый зверь печален», — машинально перевел Сашок и спросил: «Ты что, по-латыни шпрехаешь?» — «Нет, нет, — засмеялась Настя, — это я случайно… одно это выражение только и знаю. Подцепила у одного…»

Нет, честно говоря, грусти особой он на этот раз не испытал. И вообще, все было очень странно с самого начала. Кто же мог предположить, как будет выглядеть эта самая «новая русская», которую он согласился сопровождать в качестве гида? То есть ладно что красавица, но почему-то еще и мистически похожа на его жену, Анну-Марию? Ну просто одно лицо (с телом оказалось сложнее, но это выяснилось позже).

Вот почему все его защитные механизмы не сработали! Механизмы эти видели вроде бы родного, близкого человека и говорили ему: расслабься, все в порядке, нет причин напрягаться. Ну и вот вам: дорасслаблялся. Сашок явственно представил себе, как он говорит жене: «Послушай, да, я потерял голову, потому что влюбился — в самую красивую женщину на свете! Настолько красивую, что она неотличимо похожа на тебя!» Нет, ей-богу же, Анна-Мария должна его понять!

«Не поймет, нисколько не поймет, и не надейся», — вмешался тут внутренний голос, и Сашок на минуту сник, представив себе слезы в прекрасных глазах Анны-Марии. («Э-ге, погоди-ка, погоди-ка, это что за глаза, а? Да это не те глаза-то! Ты че, совсем уже… Это Анастасьины глаза тебе мерещатся!» — ехидно комментировал голос.)

Словом, Сашок совсем запутался. Да и сосредоточиться для того, чтобы разобраться, никак не удавалось. Ведь это только так со стороны кажется, что Сашок трясется себе, как обычно, в своем вечернем поезде, которым всегда возвращается с работы. На самом-то деле он по-прежнему там, в паршивеньком крохотном номере дешевой гостиницы «Корнуолл», рядом с вокзалом Виктория.

Время от времени Сашок выныривает из тех темных глубин, смотрит с недоумением на окружающий вагонный мир и тут же вспоминает о чувстве вины, которое он должен испытывать. Он мучается им несколько минут, но потом опять погружается в волшебную пучину.

В пучине той и стыдно, и страшновато, и сладко. О, какие невероятные ощущения он испытал! Их не передать словами, — а только движениями, жестами, воплями и еще чем-то, что живет под кожей, в гландах, что ли, а может, и красных кровяных тельцах и для чего и имени-то нет.

Сашок шевелит пальцами рук и вспоминает, что проделывали эти пальцы несколько часов назад. Да нет, не вспоминает даже, а в том-то и дело, что как бы заново все испытывает. Он обхватывает лицо руками и снова чувствует горячие Настины губы на своем лице. Он до боли крепко сжимает ноги, и… Он закрывает глаза, и ему кажется, что все, абсолютно все, что они вобрали в себя за несколько последних часов, физически сохраняется где-то там, в зрачках. Ему видятся дикие, невероятные сцены, и сладкая дрожь бежит по всему телу. Ему хочется вскочить и заорать что-то немыслимое на никому не известном языке.

И пару раз, когда он выныривал на поверхность, ему казалось, что он, может, уже и на самом деле кричал что-то бессвязное, так дико поглядывали на него окружающие пассажиры. Впрочем, возможно, это ему только мерещилось. В любом случае ему некогда было с ними разбираться, и он снова с наслаждением погружался в свою бездну.

Вот он как будто снова втискивается вместе с Анастасией в крохотную комнатку на полуподвальном этаже гостиницы. Здоровенная двуспальная кровать занимает такую большую часть номера, что на нее трудно не смотреть, но Сашок старается. Вот он уже открывает рот, чтобы сказать: ну ладно, я пойду, пожалуй: подожду вас внизу. Но Анастасия тем временем уже протиснулась между ним и кроватью и по ходу дела на секунду коснулась Сашка грудью, и в результате его голосовые связки не сработали.

Тем временем Анастасия исчезла в ванной, а Сашок остался стоять истуканом, пораженно размышляющим о еще одном серьезном отличии между двумя столь похожими женщинами. Потом внутренний голос пробормотал тихонько: «Вот сейчас все зависит от того, в каком виде она выйдет из ванной. Будет понятно, случайно она прикоснулась к тебе или нет».

И потом Сашок уже даже не удивился, когда Анастасия появилась из ванной не совсем одетой. Вернее, почти совсем не одетой. У-у, какая у нее оказалась грудь! И не просто большая, но крепкая, как-то дерзко вперед устремленная, с удивительной формы красивыми и крупными розовыми сосками — Сашок и не знал, что такие бывают! (У Анны-Марии с этим, скажем прямо, не очень-то…)

У-у-у! Не успел Сашок опомниться, как Анастасия уже прижималась к нему, оказавшись без каблуков гораздо ниже Сашка. «Да и Анны-Марии тоже», — пытался восстановить справедливость внутренний голос, но куда там! Сашок уже улетал куда-то, где не слышно никаких внутренних голосов, где ничего вообще уже не слышно…

В глазах Анастасии теперь появилось какое-то странное мечтательно-пьяное выражение, ее губы уже путешествуют по его шее, по щеке, и вот уже подбираются к уху и еле слышно шепчут (или это Сашку кажется?): «Сними трусики…»

Трусики эти оказались поразительной треугольной формы и замечательного ярко-зеленого цвета. Анна-Мария, как теперь вдруг понял Сашок, носила совсем другие, обыкновенные и, видимо, очень старомодные трусы. Этот же треугольничек был специально создан для того, чтобы сводить с ума, он открывал гораздо больше, чем скрывал, но в то же время обещал и прятал какую-то жгучую тайну.

Многие годы спустя Сашок будет регулярно просыпаться по ночам от одного и того же сна, в котором рука его будет тянуться к зеленым трусикам. Во сне этом не будет уже никакого эротического смысла, а лишь потрясение, шок и изумление. Сам сон, он черно-белый, но про трусики будет каким-то образом известно, что они — зеленые. А Анастасии, как правило, в том сне вообще не будет.

Сашок в очередной раз вынырнул на поверхность, оттого что кто-то громко говорил ему в ухо и даже, кажется, тряс за руку.

Невероятно, но это опять был Гарри!

— Я смотрю, мистер Тутов, мы с вами снова в одном поезде оказались и даже в одном вагоне! — радостно восклицал Гарри.

Сашок хотел его отшить грубо, но в последний момент сдержался.

— Ну, что тут уж такого удивительного… в одном городе живем, как-никак, — примирительно сказал он.

— Нет, не скажите, я вот частенько в последнее время в Лондон мотаюсь, но с вами давно не сталкивался. Как поживают ваши уважаемые родители?

— Вы, наверно, имеете в виду тестя с тещей? Они оба в добром здравии.

— А жена?

— Жена? — машинально повторил за Гарри Сашок и поперхнулся — словно кость в горло попала.

Ведь и в самом деле — как там его жена, Анна-Мария? Каково ему будет сейчас увидеть ее, как он будет себя держать, какие слова ей скажет? От этих мыслей Сашка просто оторопь взяла. Ему казалось, что он непременно сразу же выдаст себя, что голос будет предательски срываться, глаза — юлить в сторону, лицо краснеть или бледнеть.

Короче говоря, Сашок снова погрузился в размышления — но на этот раз очень тревожного свойства. Ведь удивительное дело: он до сих пор даже не задумался о том, что будет делать дальше. Потерять Анну-Марию? Какая ужасная мысль. Отказаться от Насти, в тот момент, когда перед ним открылись такие удивительные дали? Обидно! Попытаться жить двойной жизнью? Ой, слаб Сашок на этот счет, ой слаб! Запутается немедленно.

Каждое дело, думал Сашок, требует профессионализма, и дело супружеской измены не составляет исключения. И — почти как всегда в трудные моменты жизни — Сашок вспоминал своего одноклассника и наставника Гаврилова. Вот уж кто блистательный профессионал и, можно сказать, ветеран. О, как блестяще умеет он заметать следы, каким успехом он пользуется у молоденьких девушек. Но! Какой он при этом семьянин, как его уважает не только супруга, но также тесть и теща. И это несмотря на то, что почти не было момента, чтобы у Гаврилова не было любовницы, а то и двух. «Сердце — не камень», — учил он Сашка.