платят как техническому работнику. А научные работники там получают в разы больше».
Раньше Леонид Соколов занимался «патриотической темой» — изучал филопатрию у птиц, их любовь к родине, как она возникает. Этой теме он посвятил 20 лет. Потом увлекся влиянием климата на жизнь птиц. А сейчас занимается кукушками.
Когда Доктор говорит о кукушках, весь остальной мир для него меркнет. «Невероятно интересна их миграция! Мы их пометили на Камчатке, они рванули сначала в Китай, два месяца там посидели, потом пошли в Мьянму, Индию. Посидели там и рванули через Индийский океан — четыре тысячи километров летели над водой, четыре дня без воды и отдыха. Добрались до Сомали. Там передохнули, набрали бензина и рванули на юг Африки. Семнадцать тысяч километров они пролетели с Камчатки в Южную Африку. На хрена, спрашивается? А у них происхождение из Африки, она записана в генетической памяти. Поэтому они туда и несутся. А так бы сидели во Вьетнаме, гусеницы там те же».
ВЛАСТЕЛИН КОЛЕЦ
Самую интересную историю об увлечении птицами рассказывает Анатолий Шаповал. Когда Анатолий был маленький, его отец привез из Китая картину — дерево, на ветках которого сидели яркие птицы. Картину повесили над кроватью Анатолия, и мальчик каждый день их разглядывал. «Я уверен, — говорит Шаповал, — что орнитологом стал именно из-за этой картины».
Шаповал — старший научный сотрудник, кандидат биологических наук, работает на биостанции с 1976 года.
Интересуется морфологией птиц (биометрией, аномальной окраской оперения), миграцией птиц, бабочек и стрекоз.
Анатолий Петрович невысокого роста, с седой бородой и всклокоченными волосами. Он — единственный, кто практически никогда не покидает стационар. Тут у него маленький домик, два на два метра, без удобств.
Параллельно с миграцией птиц Анатолий изучает и коллекционирует бабочек. За 20 лет Шаповал поймал на косе, посчитал и изучил 200 тысяч бабочек. Параллельно с бабочками Анатолий Петрович собирает марки и советские конверты. Но самое большое его хобби — мертвые птички. Он их собирает, вскрывает, выворачивает наизнанку и набивает ватой. В коллекции ученого 10 тысяч таких чучелок, почти все лежат на кафедре в университете.
Анатолий Петрович очень трепетно относится к своим птичьим чучелам, но разрешает зайти к нему домой и посмотреть. Достает ватку, в которую завернуты четыре чучела птиц, которые он сделал в этом году. Разворачивает, затаив дыхание. Внутри — приплюснутая ласточка с кольцом на лапке — залетела в институт и умерла. Еще одна птичка — горихвостка, лежала мертвая в ловушке. Шаповал говорит, что по всем признакам ее пыталась достать сова и придавила. Остальные две — зарянки, их орнитолог нашел в лесу.
На вопрос, зачем он делает чучела, Анатолий Петрович говорит, что ему жалко птичек. Хочется сохранить их красоту.
На груди у Шаповала висят орнитологические кольца. Выделяются очень крупное и маленькое золотое. Самое большое кольцо — 1920-х годов. «Однажды на биостанцию приехала немецкая бабушка, которая спросила, знаю ли я, кто такой господин Ульмер. А я, конечно, знаю, этот любитель птиц был хорошим знакомым Иоганнеса Тинеманна. Он кольцевал аистов и оказался дедушкой этой бабушки. Услышав, что имя мне известно, она подарила мне одно из колец своего деда».
Но самая интересная история у золотого кольца.
«В 2002 году на станцию приехал художник из Калининграда. Мол, люблю Куршскую косу, хочу с ней обручиться. Рассказал, что много раз был женат, и от жен у него остались золотые кольца. Сказал, что хочет переплавить их в кольца для птичек и кольцевать вместе с орнитологами — надевать золотые колечки птицам на вторую лапку. Мы разрешили. Дело безобидное, мало ли, какие странности у человека. Так он “окольцевал” около пятидесяти птиц. Мы думали, вот удивятся в Европе, если поймают такую птичку! Но, поскольку от ста птиц мы получаем одно сообщение, шансов на обратную связь не было. Но однажды я нашел тут у нас мертвую синичку с золотым колечком. Снял с нее и повесил на шею».
Про птиц и бабочек Шаповал готов говорить, пока не упадет от усталости. Кажется, он родился здесь, на косе, среди птиц — так невероятно много он о них знает и понимает. Даже свою жену Шаповал, как птицу, нашел в большой ловушке Рыбачьего.
«В 1978 году приехала к нам помощницей на несколько недель девушка-орнитолог. Я ее впервые увидел в ловушке. И так и не отпустил». Жена Анатолия работает в Петербурге, но каждое лето ненадолго приезжает на стационар. А чаще, кажется, ему и не нужно.
«МИР НЕ РУХНУЛ БЫ»
Море, как главный властелин косы, много чего выбрасывает на берег. Как-то орнитологи нашли на берегу канистру вина. Выпили. Потом на берег выплыла бочка селедки. «Такая вкусная была! — вспоминает Доктор. — Как мы ее обожрались!» Потом ученые нашли на берегу несколько дохлых кабанов — лежали мордой в волну. «Мы так и не поняли, что случилось, но съели и их. Запивали мясо спиртом, заразу никакую не подцепили».
Еще орнитологи находили немецкие бутылочки с письмами. В одной даже обнаружились «порнографические открыточки» — вырезки из журнала. А сегодня, вот, море, говорят, выбросило ласты. Арсений решил подобрать — пригодятся.
Арсений Цвей интересуется особенностями миграционных стратегий воробьиных птиц, совершающих перелеты на ближние и дальние расстояния. Изучает роль гормона кортикостерона в регуляции миграционного состояния воробьиных птиц.
Арсений много смеется и шутит, в обед непременно накатывает стопочку-другую, но, когда пишет письма студентам, такой серьезный, что страшно подойти.
На «Фрингилле» он, как и другие орнитологи, живет в маленьком деревянном домике: одна комната, два на два метра, заваленная личными вещами, удобства на улице. Стены в комнате обклеены детскими рисунками: у Арсения двое детей, двенадцати и семи лет. Летом они обычно приезжают его проведать.
***
После трех дней на станции я понимаю, что пора мигрировать обратно в Москву. Не потому, что неинтересно, а потому что здесь можно жить всегда и каждый день узнавать что-то новое о птицах и окружающем мире. Потому что орнитологи не просто люди и не просто ученые, они — часть природы. Они сами как птицы — свободные и непостижимые.
Перед отъездом я все же решаюсь задать вопрос, не дающий мне покоя:
— Что было бы с миром, если бы не было орнитологии? В чем ее смысл?
— Если бы не было орнитологии, мир бы не рухнул, — отвечает Арсений и, как обычно, улыбается.
— То есть практической пользы человечеству вы не приносите?
— Ну да. Любое фундаментальное знание такой пользы не приносит. Но три процента