Читать интересную книгу Учебник по химии (СИ) - Ключников Анатолий

— Да какого же чёрта им приспичило воевать, на зиму глядя? Через пару месяцев уже снег пойдёт, коням подножного корма совсем не будет (Чалка мотнула головой, а Леший — фыркнул), а вся пехота в полях задубеет. Я бы всех этих министров самих отправил сражаться зимой — в кольчугах и железных шлемах… А, может быть, это ваша страна на своё чудо-оружие надеется: да мы их на раз-два горшками закидаем за месяц — и сразу войне конец?

Когда топаешь по лесу, главное — чтобы ноги не переломать или растяжение себе не сделать. Самое обычное дело, если идёшь долго, и внимание притупляется. Тебя никто в чаще лечить не будет, т. е. нужно самому идти к жилью, а как пройти несколько часов по зарослям, если нога повреждена??? Будет тебе большой парадокс, как полковник выражается.

Ведит тащилась, как призрак, и, наверное, меня не слышала. Ну и ладно. Война — это не для женских мозгов.

В обеденное время, едва взглянув на девчонку, я сам постелил ей свой плащ и кашеварил тоже сам. Она, еле-еле поев, рухнула спать, как убитая.

Этот день прошёл бы, как и другие, но ближе к вечеру измученная Ведит запнулась и упала. Поводья она намотала себе на руку — я обернулся на возмущённое ржание Чалки и увидел лежащее тело. «Лишь бы не нога!»- ужаснулся я и, бросившись к девчонке, осторожно перевернул её на спину.

Лихорадочно блестевшие глаза аспирантки беспокойно блуждали взглядом, который уже ничего не видел и никого не узнавал.

— Раствор… Раствор… Нужно удерживать температуру в котле… Обязательно… Если не доложить серы, то получится грязь… Жарко… Жарко… Котёл перегреется… Куда смотрите?!.

Она вся горела и тряслась, как будто так и не согрелась. Время от времени рвалась добавлять какие-то ингредиенты, кого-то ругала за плохую работу, используя слова, от которых покраснел бы даже матёрый каторжанин. Горячка! Всё-таки простудилась, что и не мудрено: сколько ж можно городскому человеку по дремучим лесам ночевать? Тут ещё и дождь этот гадский, хотя на природу обижаться грех: у неё плохой погоды не бывает, и наивно надеяться ближе к осени под дождь не попасть.

Меня тоже начало лихорадить: «Так, её нужно срочно в деревню, к бабке какой. Какая ближайшая? Должна быть Верстек. Скорее, скорее! А как пройти? Судя по солнцу — это там.»

Я из фляги кое-как влил Ведит несколько глотков воды и начал поднимать на лошадь, предварительно сняв с неё седло. Чалка не хотела груз больного человека: я её обругал и привязал к дереву, пообещав, как бог свят, продать на колбасу.

Кое-как мне удалось уложить девушку на конскую спину, покрытую потником, связав поводьями её руки так, чтобы они обхватывали шею Чалки. Ноги Ведит безвольно свесились с боков моей бывшей лошадки. Вот так и пошли; я вёл под уздцы уже двух коней, при этом на Лешем стало два седла.

«Скорее, скорее!»

Наплевав на опасность, я вышел на дорогу, ведущую далеко в сторону от расположения армии, вдоль границы с Божегорией, до которой оставалось только несколько дней пути. Вскочил на Лешего, дал команду Чалке: «За мной!» — и мы тихонько потрусили вперёд.

Нам повезло, крупно повезло: попалась телега, которая тоже шла в Верстек. Мы с возницей уложили «горемычную» (так мужик выразился) на солому, пристроив под голову седло с Чалки, а я рысью помчался вперёд, пришпоривая конягу: нужно было заранее раздобыть где-нибудь знахарку, чтобы она встретила Ведит подготовленной.

Я ворвался на разгорячённом Лешем в деревеньку, вспугнув пару тощих кур (мда, беднота…), начал барабанить в первые же ворота. Мне указали избу местной ведуньи, — я помчался к ней и мигом обо всём договорился. Сам лично бросился дрова и воду в её баню таскать, чтобы всё делалось побыстрее.

Скрюченная годами и жизнью бабка, подозрительно сильно похожая на лесную ведьму, какая жила в моём богатом воображении (жуткие морщины на лице, почти беззубый рот, одетая в тряпьё и на голове скорее не платок, а тряпка неопределённого цвета, повязанная как пиратская бандана, а также амулет на грязной нитке из черепушки птички или мелкого грызуна), начала в бане, пока я занимался растопкой, колдовать со своими травами, что-то бормоча себе под крючковатый нос. Я невольно на неё косился: бабкин бред казался мне совершенно бессвязным, и она в моих глазах в тот момент не очень-то отличалась от бредившей Ведит. Есть такие травки, от которых человек совсем дурным становится — уж не нанюхалась ли моя целительница подобной дряни? Почему-то я совершенно уверился, что этой старушке ничего не стоит закусить стакан самогонки грибочком, от которого у обычных людей начинаются правдоподобные миражи и видения, а у такой бабки обязательно откроется связь с астралом, где её сам Пресветлый (или Нечистый) будет лично консультировать по врачебным вопросам. Кстати, она сейчас, быть может, как раз такой сушёный грибок и ищет…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но, раз уж бабка не учит меня воевать, то я не буду учить её лекарскому делу.

Я, которому случалось многими часами сидеть в засадах, в тот день оказался совершенно не в силах ждать ни минуты. Снова уселся на коня и помчался встречать телегу с Ведит.

Бородатый мужик в застиранной рубахе, без картуза, неспешно погонял свою лошадку. (Мда, это тебе не графская карета, которая выдерживает и бешеную гонку — крестьянская телега на больших скоростях за полчаса разваливается.) Ведит, укрытая своим плащом, лежала совсем бледной и горячей. Чалка, привязанная за поводья к задку телеги, при виде меня радостно заржала, кивая. Неужели и правда думала, что я её на колбасу отдал?

— Как она?..

— Так в себя ж ни разу и не пришла… Кажись, Нечистый её в ад тянет: всё про какие-то котлы горячие говорила и серу, — и возница торопливо осенил себя знаком Пресветлого.

Я был почти невменяемым. Мужик что-то спрашивал, я заученно отвечал: барышня едет в Божегорию, меня наняли в охрану. Почему такой риск, накануне войны? — а кто ж его знает: у благородных свои причуды.

Так мы потихоньку и добрались до деревеньки. Я сам отнёс Ведит в баню на руках, положил на полку — потом ведунья меня выгнала. Там пряно пахло сухими травами, аж в горле першило от горечи с хвойным привкусом; бабка что-то уже наколдовала, пока я отсутствовал: на полу стояли миски с разными настойками.

Я зашёл в убогий домишко знахарки, который от бани не очень и отличался. Тот же запах сушёных трав, повсюду стоят склянки разных форм и размеров. Грязь, как в свинарнике: стара уже бабка хозяйство одной содержать. Но при этом — ни одного таракана. Точно, ведьма, и «слово знает».

Ждал я в избушке несколько часов. Чтобы не изводить себя мыслями, вышел во двор и принялся рубить дрова, кем-то уже распиленные чурки. Наверное, соседи или пациенты помогают старухе… Наконец знахарка вернулась:

— Помоги, соколик, девицу в дом донести.

Я принёс Ведит, накрытую тряпкой, и уложил на печку.

— Как она, жить будет?

— Будет, соколик, будет. И ребёночка вашего родит, не сбросит, и потом ещё кучу тебе нарожает.

— Какого ещё ребёночка?..

— А ты не знаешь, что ль? — карга хитро глянула на меня, повернув свой клюв набок. — Не сказала, значит… Через восемь месяцев у неё обязательно ребёночек будет.

Меня словно ножом в сердце ударили; в глазах потемнело. Моё нервное напряжение лопнуло натянутой струной, и ноги подкосились, как ватные: я рухнул на почерневшую от времени лавку.

— Эко вы, мужики, слабые, — ехидно проскрипела старая ведьма, трясясь от беззвучного смеха. — Вам про ребёночка скажи — и вы сразу хлоп в обморок. Дело-то житейское. Или это первенец у тебя?

Я покорно кивнул. Что-то врать и выдумывать сил уже никаких не имелось: голова стала пустой и ничего не соображала. Бабка поняла меня по-своему, но тоже правильно: набулькала из бутыли, заткнутой гнилой пробкой, вонючего, мутного самогона, подкрашенного травами, давшими ему жёлтый цвет, целую глиняную кружку и протянула мне. Грибочка, правда, не предложила. Я молча замахнул кружку одним залпом, без закуски — у меня аж дыхание остановилось, а голова сама собой замоталась вправо-влево. И всё. Больше я ничего не помню.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})