* * *
И вот мировая история замелькала в обратном порядке. Эсэсовцы помогали польским евреям выбираться из газовых камер, всплывали погибшие галеоны, расчлененные тела срастались, жертвы выпрыгивали из зубастых пастей и убегали спиной вперед, гоня перед собой хищников. Добравшись до мезозоя, Лаура остановилась.
Мы увидели группу утконосых динозавров, защищающих кладку яиц от кошмарного цератозавра.
Продержавшись две-три секунды, картина меркнет. Взамен появилась африканская саванна со стадом антилоп и крадущимся в высокой траве львом. Тревожно вскрикивает сторожевое животное. Антилопы бросаются врассыпную. Но та, вскрикнувшая, сбежать не успевает…
Потом мы видим джунгли острова Борнео и расширенные от ужаса глаза горной гориллы. Это самка. За ее спиной прячется детеныш.
– Готовность к самопожертвованию, – тихо роняет Лаура. – Альтруистическое поведение. Возникли задолго до появления человека.
Вскоре мы увидели и человека. На кресте.
– Развитие альтруистической линии, – поясняет Лаура. – Уже на уровне сознания.
– Значит, это было? – спрашивает Зара.
– Что?
– Крест.
– Крест был. Но вот вам еще один.
Те же вьющиеся волосы, тонкий семитский нос, мягкая бородка.
– Собирательный образ?
– Да. Однако существовал и основной прототип. Увы, точного ответа на главный вопрос по-прежнему не видно. А этого человека узнаете?
– Джордано!
– Джордано. Жертва ради свободы мысли. А вот так выглядел молодой Сидхартха. Правда, напоминает нашего Сержа?
– Очень даже, – кивает Круклис.
– А вот Эразм Роттердамский. Идея гуманизма. Здесь мы имеем возможность проверить портретно, и все сходится. Гипатия Александрийская. Джефри Чосер, предтеча Марло и Шекспира. Князь Ярослав, неудачливый воитель и благополучный государь. Жизнь дана для радости, это его слова…
– Как мы могли их вспомнить? – удивилась Беатрис. – Память генов?
– Памяти генов не существует, – сказала Зара. – В смысле прижизненных впечатлений.
Ее поддержала Лаура.
– Это помним не мы.
– А кто?
– Те, кто старше нас.
– Ты так уверена?
– Другого объяснения нет. Никто не может вспомнить динозавров, вымерших семьдесят миллионов лет назад.
– Да, действительно, – согласился Зепп. – Продолжай, пожалуйста.
– Смотрите, вот Роджер Бэкон. Это, вероятно, Ибн Сина в бухарский период жизни. Имя следующего человека неизвестно, а жаль. Похоже, именно он придумал колесо.
На подушках мечется больной:
– Света, больше света…
– Гете.
Еще один умирающий:
– Иду искать великое быть может…
– Рабле.
Лаура замолчала. На экране продолжали появляться лица. Мужские, женские, старые и молодые, грустные и веселые, хотя веселые – совсем редко. И старые – редко.
– Да, – сказал Кшиштоф. – Поразительные возможности для историков. Вот это подарок!
– Каковы же выводы? – спросил я.
– Выводы? – удивилась Лаура. – Они очевидны. Во-первых, наша психика подвергается осмысленному воздействию. По-моему, это несомненно.
– А во-вторых?
– Мы победили в себе зверя. Мод права, иначе бы с нами не разговаривали. Вот что означают Кронос-инсайты. Думаю, они будут продолжаться, но уже в менее пугающей форме.
Вспыхнул свет. Самое растерянное лицо было у Круклиса, насколько я помню.
* * *
Все хорошо в меру. А у нас же дня не проходило без гостей. Захаживали, заглядывали, забегали на минутку. Поговорить, обменяться мнениями, отведать шанежек Мод или моих коктейлей, просто молча посидеть. Срабатывал известный психологический закон: если человеку с вами хорошо, он искренне считает, что вам с ним не хуже. Закон этот даже в наш просвещенный век знали не все. И хотя почти каждый посетитель следил за визитом и сам по себе бывал у нас не слишком долго, когда число таких визитов переваливает за полсотни…
В общем, времени для общения с женой у меня не оставалось. Мы не могли обменяться мнениями по важным вопросам, да и просто узнать друг друга поближе. Я стал подозревать, что либо женился на общественном достоянии, либо общество бессовестно крадет мою собственность.
Оба варианта не радовали.
А приемлемый способ положить конец безобразию отсутствовал. На то, чтобы пресечь поток посетителей, ни у меня, ни у Мод рука не поднималась. Оказалось, что на Гравитоне существует огромная неутоленная жажда домашнего уюта и обыкновенного добрососедского общения. Она проявлялась так понятно, трогательно и искренне, что мы уж совсем было приготовились нести свой крест до тех пор, пока наша популярность не пойдет на убыль естественным путем.
– Долго ждать придется, – посетовал я.
– Нет. Найдутся люди с повышенной чуткостью, – утешила Мод.
И оказалась правой.
* * *
В одно прекрасное утро по всей станции включились громкоговорители принудительного вещания. Обычно такое делалось при каких-то чрезвычайных происшествиях. Но никакого ЧП не случилось. Бесценная Беатрис отчетливо, трубным таким гласом объявила, что кабачок «У Сержа-Под-Водопадом» открыт для всех желающих «со времени естественного пробуждения миссис Рыкофф и до семнадцати ноль-ноль по Гринвичу, но ни минутой дольше».
Потом послышалась возня. В эфир прорвался Сумитомо.
– За исключением исключительных случаев, – торопливо вставил он.
– Никаких исключений! – отрезала его заместительница.
– И ты, Беатрис… – горестно молвил губернатор. – Граждане, к оружию!
С тех пор полегчало. Граждане к оружию не бросились. Случались дни, когда к нам приходило не больше двух-трех человек.
– А ведь хорошо без козы, – сказал я.
– Верно, Иов, – улыбнулась Мод.
6. Кронос
Вопреки всем волнениям, в периколлапсарий мы вошли совершенно благополучно.
Избыток работы не оставлял особого места эмоциям. Поскольку период максимального сближения с Кроносом весьма короток, все старались использовать каждую минуту. Практически весь исследовательский арсенал станции сосредоточили на одной точке. Кроме того, Гравитон в упор стрелял исследовательскими зондами.
Шел третий час ночи, но на борту мало кто спал. Только в зале управления собралась чуть ли не треть экипажа. Тут были Абдид, Сумитомо, завернутая в плед Оксана – после Феликситура она частенько мерзла, были Зепп, Мод, Кшиштоф. Отработавшая смену Лаура тоже не уходила. Пристроившись в кресле, она что-то вязала доисторическими спицами. Анджела тихо играла на флейте.
Все поглядывали на экран гамма-телескопа, где в ореоле излучений зиял аспидный провал.
Кронос вел себя неспокойно, посылая гравитационные волны одну за другой. Их анализировал Архонт. Через короткое время систематизированная, разложенная по полочкам информация утекала к специалистам.
Наступило горячее времечко, когда за минуту рождались и гибли гипотезы. На их обломках расцветали докторские диссертации. У тех, кто их еще не имел. А те, кто уже имел, те с замиранием духа ждали, не проплывет ли где шальной Нобель.
В этой атмосфере отрешенности прошло секунд двадцать, прежде чем кто-то изумленно вскрикнул.
На одном из боковых экранов показалось нечто, чего быть не должно под боком у «черной дыры». В голубой мути видеокристалла вспыхивал блик, радарная отметка.
– Что такое? – поразился Сумитомо. – Архонт, почему не докладываешь?
– Объект идентифицирован. Это спасательный бот. Для станции опасности не представляет.
– Бот? Какой еще бот? Чей?
– Наш.
– Давай телескопы!
– Выполняю.
* * *
Башня главной обсерватории немедленно развернулась.
С помощью звездных рефракторов мы и в самом деле получили потрясающее по четкости изображение самого заурядного спасательного бота. Судя по бортовому номеру, того самого, на котором наша планетологическая экспедиция не так давно вернулась с Феликситура.