– То есть?
– Разве ты не разговаривал с Зарой?
– Зара предпочитает говорить со мной на другие темы. Постоянно нарушает права человека. Для нее я медицинское средство, вроде пиявок, и бесхозный биологический объект в одном лице.
Мод улыбнулась.
– Почему ты так считаешь?
– Иного не подумаешь, общаясь с этим заботливым диктатором. И как ее Абдид выносит?
– Зара прекрасный человек, – строго сказала Мод.
– Прелесть. Скорей бы повзрослела.
– Тогда ты не сможешь говорить, что она прелесть. Но шутки шутками, а в своей области Зара очень серьезный ученый.
– Надо же.
– Не знал?
– Нет. И что она изучает?
– Как раз инсайты. Точнее, влияние Кроноса на человеческую психику.
– Расскажи.
– Ты желаешь этого?
Я смутился.
– Увы. Пока лишь этого.
– Хорошо. Будь по-твоему.
И Мод прочла мне лекцию в постели, щедро открыв один из своих талантов. Сделала она это весьма качественно, как и все, за что бралась.
В четверть часа я узнал о мозге больше, чем за предыдущие четверть века. И что такое лимбическая система, и про внутренние наркотики нервной системы, ответственные за формирование зрительных образов, а также то, как астроциты помогают гигантским клеткам Беца. Оказалось, что разум – это не столько явление, сколько процесс, для которого остановка равносильна гибели.
Увлекшись, Мод подошла к брусьям, набросила на плечи мою рубашку, укрывшую ее до колен, и принялась расхаживать лекторским шагом вдоль кровати.
– …сначала думали, что серотонин всего лишь понижает половую потенцию…
Тут я встрепенулся.
– Спокойно, спокойно, – сказала Мод. – Тебе это не грозит.
– Серотонин, потенция… Прости, а причем тут Кронос?
– Резонный вопрос, студент Рыкофф. Кронос притом, что посылает гравитационные волны. Надеюсь, вы об этом слышали.
– Чуть-чуть.
Мод приподняла угол одеяла. Я стыдливо перевернулся на живот.
– Скромность украшает человека, – кивнула Мод.
– Эй, я хочу знаний! Внезапно.
– Будут тебе и знания. Так вот, гравитационные волны чуть-чуть неодновременно колеблют молекулы нервных клеток, вызывая короткие растяжения сигма- и пи-связей между атомами. Примерно так, как это происходит в антенных полях, которые выпускает наш Гравитон. Возникающие деформации приводят к изменениям биологической активности белков и нуклеиновых кислот. Лимитирующие ферменты…
– Стоп, погоди. Но антенное поле в миллионы раз больше самой крупной молекулы человеческого тела. Следовательно, у молекул в миллионы раз меньше времени, чтобы «почувствовать» гравитационную волну.
– Даже в миллиарды.
– И этого времени хватает?
Мод улыбнулась.
– Быстро соображаете, студент. Я всегда считала, что мужчина создан главным образом для головы.
– Спасибо. Но каков ответ?
– Ответ будет таков. Времени хватает.
– Каких-то мигов? Удивительно.
– Не очень. Знаешь, какова производительность среднего по мощности фермента?
Я пожал плечами.
– Какова?
– Несколько миллиардов каталитических актов в секунду.
– Ого! Каких актов?
– Каталитических, успокойся. Иначе говоря, довольно заурядный фермент нашего тела способен за секунду превратить миллиарды одних молекул в миллиарды других. Поэтому даже миллиардная доля секунды может привести к изменению соотношения молекул в клетке. Особенно, если гравиационные волны следуют одна за другой, что и происходит в окрестностях Кроноса. Теперь представь, к чему приведет изменение концентрации молекул-регуляторов, молекул-командиров. Например, усиливающих синтез эндорфинов. Понимаешь?
– Приблизительно. Кто такие эндорфины?
– Те самые внутренние наркотики нервной системы. Я о них уже говорила.
– Да-да, вспомнил.
– Так вот. Зара считает, что, модулируя силу и частоту гравитационного воздействия, можно в определенной мере управлять образным мышлением человека.
– То есть вызывать галлюцинации?
– Нечто вроде.
– Значит, Кронос нами манипулирует?
– Не исключено.
– А почему он это делает, когда мы спим?
– Ну, это просто. Когда мы спим, сознательная деятельность мозга отключается.
– Ясно. Меньше помех?
– Да.
– Что ж, гипотеза, как говорится, имеет право на жизнь. А что по этому поводу думает Круклис?
– Он не сомневается в том, что Кронос является инструментом разума.
– Ах, в чем только не проявляется разум!
Мою иронию Мод оставила без внимания.
– Если это правда, то мы наткнулись на проявления очень древнего разума, Сережа. Столь древнего, что даже дух захватывает. Знаешь, как на самом деле называются коллапсары?
– Что значит – на самом деле?
– Ну, как их именуют те, кто старше нас?
– Позволь, позволь. Ты в них веришь?
– Я с ними общалась.
– Надеюсь, в инсайтах?
– Да, конечно.
Я сел.
– Воистину не убежать от идолов! И как они выглядят?
– Выглядят?
– Ну, какой облик принимают в видимом спектре?
– Да так, сгустки какие-то. В четырехмерном пространстве, конечно. Сам узнаешь.
– Черные?
– Всякие. Могут иметь любой цвет, чаще просто сияют. Я видела запись из твоего скафандра, Сережа. То, что ты наблюдал на Феликситуре, мало подходит для роли материального носителя разума. Скорее всего, это был своеобразный зонд.
– Зонд?
– Да. Инструмент тех, кто старше нас, как мне кажется.
– Понятно. И как же называют коллапсары те, кто старше нас?
– Компакт-элементами низшего порядка. Примерно так это звучит по-человечьи.
– Малюсенькие такие элементики?
Мод мимолетно улыбнулась.
– Да. Они являются частями более сложной системы. Парамон полагает… Эй, обучаемый! Что за гримасы?
Я постарался совладать с лицом. Кажется, не успел.
– У кого?
Мод заглянула под кровать.
– Да кроме тебя здесь никого нет.
– Надеюсь.
– Неужели ревнуешь?
– И как ты могла подумать, – возмутился я.
Она посмотрела на меня с насмешкой.
– Уверен?
– Не очень.
– Сильно ревнуешь?
Я вздохнул.
– Очень.
– Да что ты во мне нашел?
Я сбросил с нее рубашку и включил бра. Мод машинально прикрылась ладошками, но тоже не успела. Впрочем, я и раньше успел оценить то, что она закрывала.
– М-да. Выходи за меня замуж.
Она отпрянула.
– Нет, ты нуждаешься в уходе.
– Ага. Хочу бананов.
– В бананах много серотонина.
– Не страшно, меня не убудет. Можешь спросить у Зары.
Мод улыбнулась.
– Это лишнее. Вполне достаточно собственных наблюдений.
– И как?
– Товар качественный, – сдерживая смех, сказала она.
– Вот видишь! Все без обмана. Ну, выходи за меня.
– Сию минуту?
– До завтрака потерплю.
Она ударила меня подушкой.
– Немедленно говори, что во мне углядел!
– Глаза. Ничего нового, любимая.
– Эй, осторожнее с острыми словами.
Глаза у нее блеснули, и она отвернулась.
– Нет, честно, – сказал я. – Страсть хочу жениться.
Спина Мод напряглась.
– Зачем я тебе?
* * *
Три упорных вопроса подряд. Что это значило? Слишком много для кокетства, которого у нее так мало.
Зачем мужчине женщина… Вот спросила! А еще умная. Что тут скажешь?
А сказать надо. Сейчас или никогда. Второго предложения делать не буду, поскольку одного достаточно. Для мыслящих существ мы и без того сексуальны чрезвычайно, прямо странное дело. Побольше бы целомудрия, побольше. Чтобы без неловкости глядеть в глаза тем, кто старше нас.
Иначе что получается?
Мужчина действительно создан для головы, а подчиняется совсем другому органу. Тому, через который женщина им управляет. Но если уж замуж невтерпеж – то лучше сразу и целиком.
– Зачем я тебе?
– Не знаю, – забормотал я. – Так, на всякий случай.
– Что? На какой такой случай?
– Ну… По дому что-нибудь сделаешь.
– Вот наказанье, – сказала Мод. – Нет, каков нахал! Горничная ему нужна, видите ли.