Анукрис казалось, что последние полгода её жизни были прекрасным наваждением. Добрый Тусет, храбрый Алекс, большой сад, слуги, прекрасный дом с мягкой удобной постелью и чистой одеждой, все это оказалось сном. И проснувшись, она вновь оказалась в одном из Нидосских подвалов, где часто пряталась от городских стражников и бандитов. Тьма, холод и какие-то мерзкие насекомые ползают по кирпичным стенам.
Девушка села, закутавшись в одеяло. Забытое прошлое вернулось. Боги поступили как негодные мальчишки из детства Анукрис. Угостив её чем-нибудь вкусным, они вырывали лакомство из слабых ручонок и начинали жадно жрать, наслаждаясь разочарованием и отчаянным ревом малявки.
На глаза, как тогда, стали наворачиваться слезы. Она шмыгнула носом и, услышав шум, поняла, что кто-то тихо спускается по лестнице. За решеткой дверного оконца мелькнул робкий огонек светильника. Молодая женщина вжалась в стену, обхватила колени руками и от ужаса закрыла глаза.
— Может, зайдем? — раздался знакомый голос Аататама — Я с ней так и не позабавился.
— Нет! — решительно возразил второй голос. — Тебе только начать, потом не остановишься, а у нас мало времени. Господин приказал все сделать быстро.
— Эх, жаль! — вздохнул мождей, и мужчины прошли мимо.
«Куда же они?» — с облегчением и недоумением подумала Анукрис.
Откуда-то снизу донесся скрип дверных петель и чей-то дребезжащий голос.
«Господин Тусет! — догадалась девушка. — Они хотят его убить!»
Внизу родился и тут же оборвался робкий крик. Анукрис зарыдала, зажимая рот руками.
— Что он там орал? — разобрала она голос Аататама.
— Что-то о мстителе Сета, — со смехом отозвался второй. — Старый дурак!
Не останавливаясь возле её двери, они стали подниматься по лестнице.
Узница проплакала до утра. Когда на стене появилось серое пятно от проникавших в узкую щель солнечных лучей, явился хмурый тюремщик.
Даже в полумраке Анукрис разглядела нездоровую бледность его лица и темные круги под глазами.
— Пошли, — коротко приказал он. — Пора на суд.
Она встала с лежанки, оправила юбку и зачем-то аккуратно сложила одеяло.
— Барахло свое тоже забирай, — сказал молодой человек, морщась. — Сюда ты больше не вернешься.
Посторонившись и отведя в сторону руку с горящим светильником, Гебту пропустил её вперед и, закрыв дверь на засов, легонько толкнул к лестнице.
Щуря отвыкшие от дневного света глаза, Анукрис шла между двух решеток, а узники провожали её сочувственными или непристойными криками. Но рук никто не протягивал. Хмурый тюремщик шел сзади, держа наготове палку, которую то и дело пускал в ход.
— Пусть будут благосклонны к тебе великие боги и мать Исид! — нагнал её у выхода чей-то голос.
— Мститель Сета спасет тебя, девочка.
Молодая женщина вздрогнула, а Гебту обернулся и громко рявкнул:
— Кто тут такой горластый? Вот я ему покажу мстителя кнутом!
В коридорчике стояли еще четверо арестантов с пожитками, готовых вместе с ней отправиться на суд. Двое незнакомых мождеев сидели на лежанке, лениво обсуждали чей-то проигрыш в клетки. Увидев Анукрис, они встали. Один из них пересчитал узников по головам и протянул тюремному сторожу кусок пергамента.
— Выходи, шакальи объедки! — скомандовал другой, открывая входную дверь.
Солнце еще только начинало восхождение к полуденной вершине. Пользуясь утренней прохладой, люди торопились сделать свои дела до наступления жары, и улицы оказались заполнены спешащими горожанами.
— Пошли! — махнул рукой стражник и зашагал впереди процессии. Второй шел сзади, наблюдая за заключенными. Те двигались плотной кучей, то и дело толкая друг друга. Девушка шла, крепко прижимая к груди корзинку с остатками еды и свернутым одеялом. Иногда кто-нибудь из знакомых окликал узника, и они успевали обменяться парой фраз, пока проходили мимо. Или пока мождей не пускал в дело кнут, если ему казалось, что они идут слишком медленно.
У широкого входа во двор Дома людей толпился народ: родственники подсудимых и немногочисленные свидетели. Тут же топтались крестьяне из дальних деревень, собиравшиеся после суда подать жалобы писцам. Народ проворно расступился, и процессия вступила во двор. Здесь уже был готов полотняный навес для судьи, статуи богов и богинь на крепко воткнутых в землю шестах, а в центре двора стоял раскладной алтарь с большим серебряным блюдом.
Обвиняемые тесной группой выстроились в узкой тени крытой галереи, и один из стражников поспешил внутрь здания. Скоро он вернулся, а вслед за ним хлынули писцы, помощники и слуги, выстраиваясь двумя неровными шеренгами по сторонам двери. Высокий худой писец в белоснежной юбке и богатом парике, с дорогими золотыми браслетами на длинных руках завопил:
— Слушающий зов бога живого, Владыки реки и берегов, следящий за людьми и богатством повелителя земли и людей, молящийся за процветание дома Гебхотепа, жизнь, здоровье, сила, верховный жрец богини Мат, главный инспектор, Судья людей, носитель подставки и опахала, справедливый Раату из Абидоса!
Все, кто был во дворе, включая арестантов и охранников, рухнули на колени, уткнувшись носами в песок.
Расписанные черными и красными узорами двери распахнулись, и под сень навеса торжественно ступил сверкающий драгоценностями судья. Едва он вышел из тени, подскочили двое помощников и угодливо подхватили его под локти. Запрокинув голову к небу, Раату затянул торжественный гимн богу солнца Амош-Раа, умоляя того освятить своей благодатью его дела и мысли, наполнить мудростью и справедливостью помыслы. После чего шагнул к алтарю. Один из сопровождающих, согнувшихся в глубоком поклоне, передал судье свернутый в трубку пергамент, второй горящую лучину.
Главный инспектор прочитал молитву богине Мат, после чего зажег ритуальный папирус и, бросив его на серебряное блюдо, стал внимательно наблюдать за пляшущими язычками пламени. Дождавшись, когда все прогорит, растер пепел в пыль, бормоча заклинания.
После чего, надменно вздернув подбородок, направился под навес, где расторопные слуги уже поставили роскошное кресло с высокой резной спинкой. Усевшись поудобнее, главный инспектор хлопнул в ладоши. Люди стали торопливо подниматься с колен. Старший писец ссыпал пепел от жертвенного папируса в серебряную чашку и передал слуге. Тот добавил туда краски для письма и тщательно перемешал.
Молодой писец доложил о первом деле. Крестьянин деревни Утос Мфасаубис по прозвищу Кривое колено обвинялся в непочтительных словах о боге Себере. Стражник подвел пожилого, хромоногого мужчину с редкими клочками волос на подбородке и подбитым глазом и заставил опуститься на колени.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});