Не выгоняли на юге, не выгоняют и здесь. Позволяют сидеть и слушать, но только пока молчишь и не мешаешь. Господин коннетабль — очень занятой человек, он не может тратить ни минуты на чужие глупости, невежество и любопытство. Летом Эсме считал его слишком высокомерным и самовлюбленным для принца крови. Таким мог бы быть мелкий дворянин с сомнительной родословной, которому каждый день нужно утверждать себя перед всеми. Помнилось — нестерпимое, ничем не заслуженное презрение в каждом жесте, в каждом слове, руки, толкающие его в кресло, оскорбительное для дворянина требование выдать все секреты спутника… и плевком в лицо в ответ на попытку объяснить хоть что-то — «Вы вздумали меня поучать?!»
Потом Эсме стал замечать, как относится к герцогу Ангулемскому другой герцог, настоящий благородный правитель: с искренним уважением. Это заставило задуматься. Такие разные люди… сначала любое сравнение оказывалось не в пользу аурелианца. Один в обращении неизменно внимателен и ласков, другой каждым словом, каждым жестом словно пытается оскорбить. Один терпелив и выдержан не для виду, по природе — другой словно шаровая молния, попадись на пути, испепелит. Один держится, одевается, живет строго и предельно просто, у другого во всем режущая глаз роскошь; рядом с герцогом Беневентским легко и прохладно, как у ручья в жару — с принцем каждый миг нужно быть настороже, не уронить себя, постоянное испытание…
…а потом Эсме предложили выбирать, и вдруг оказалось, что это невероятно сложно, потому что из двоих именно герцог Ангулемский был тем, кто учил. И потому что еще до того, в три дня после шторма, Гордон вдруг понял, что из всех дураков был первостатейным дураком, почище того Адама. Смотрел на грань и считал ее целым. То, сколько было сделано за трое суток, не мог бы сделать ни один другой человек, а к концу третьего дня тогда еще маршал не позволил себе ни часа отдыха, не стал ни медленнее, ни невнимательнее. Когда Эсме в четвертый раз отправили — резким презрительным приказом — отдыхать ровно, минута в минуту, когда он уже не мог держаться на ногах, ему стало очень стыдно за все прошлые глупости, подуманные и сделанные.
Здесь точно есть система. Деревня, поля, роща, лес, роща, поля, не квадратами, не кругами, но границы видны, будто их воронами по небу прочертили.
Господин граф де ла Валле совершенно не желал понимать, что представителю Каледонии, наполовину порученцу, наполовину обузе господина коннетабля не слишком-то интересно отправляться с разведчиками. Выслушать доклад разведки — да, конечно. Отметить все нужное на карте, подумать, когда все разойдутся. Спросить, когда появятся вопросы. А так… нет, едва ли граф поймет. Он свято уверен, что если тебе шестнадцать лет, то каждая возможность проехаться верхом, рискуя налететь на альбийцев для тебя дороже золота. Переубедить его — себе дороже, сочтет трусом. Следовательно, едем.
Господин граф прав — у нас никто не любит соседей с юга. Но от меня в поле им не жарко и не холодно. Убить одного-двух… может быть, что-нибудь заметить — но и любой другой кавалерист на моем месте сделает то же самое. От того, что я пойму и запомню, пользы куда больше. Я смогу рассказать тем, кто имеет возможность эти знания применить. И меня выслушают, несмотря на возраст и разницу в положении. Если мне будет что сказать, меня выслушают. Внимательно. И воспользуются всем, чем могут. Но для этого я должен понимать, что делается — и как.
От Аргентана на Флер ведет хорошая дорога. Не ромская, конечно. Новая. Старый король Людовик построил много хороших дорог, а в Нормандии — особенно много. По этой дороге, тянущейся до самого Котантена, очень удобно отступать альбийской армии. Правда, много дальше Флера они не продвинулись, а Флер осадить не успели, только разграбили окрестности городка, да попытались с налету взять замок — но узнали о том, что с востока идет армия, отступили. Может быть. Может быть, просто ушли чуть южнее или севернее, в направлении Фалеза. Может быть, даже идут навстречу, рассчитывая дать бой, а потом закрепиться в городе. Отряд небольшой, человек восемьсот или тысяча, но для трехтысячной части армии Аурелии это препятствие. Не опасность, но помеха. Рискуем задержаться. А мы не должны терять скорость. У господина коннетабля все расписано по дням.
На юге даже осенью день длиннее, но пока все видно хорошо. Черное, зеленое, рыжее. Видно, а главное — слышно. Птицы. Птиц вспугиваем мы. Это значит, что пока впереди разве что засада, улежавшаяся уже, тихая.
У господина коннетабля все расписано по дням, но во всем этом есть какой-то зазор. Меня пускают и я слушаю… Его Величество потребовал разгрома. А вот так мы разве что столкнем противника в море. Которое для него дом родной. Это дешево, а войска нужны и на юге, и на востоке. Это быстро, а время едва ли не дороже, чем люди. Но это не разгром.
Мы должны выйти к деревне Тесси на реке Вир. А дальше приказов нет, кончаются. Дойти туда — и все? Если бы целью был хотя бы Сен-Ло, следующий крупный город Нормандии, все стало бы ясно. Все равно что суешь руку в перчатку, заполняешь ее, выдавливаешь воздух. Но тогда альбийцы просто удерут в море по всему побережью, целые и невредимые, с добычей. А что если… об этом нужно сказать сегодня же господину графу. Если вдруг понимаешь, как что-то случится, нужно сразу кому-то сказать. Лучше пусть назовут выдумщиком, посмеются — лучше даже обхохочутся, надежнее запомнят. Потому что если угадываешь и молчишь, то потом поздно говорить «я же знал!». Не поверят, назовут лжецом. Это много хуже.
Но будь я проклят, если господин коннетабль не отправил не меньше половины из имеющихся у него войск вдоль побережий Нормандии, и южного, и западного.
Мы видим то, что мы видим. Мы получаем свои распоряжения. Каждая сороконожка получает. И знает только о себе и о соседях. И это имеет смысл. Противник тоже не спит — и следит, и кого-то прихватывает. А вдоль побережья, наверное, еще и идут чуть медленнее и тише. Это мы тут — громко. Громко, стремительно, сразу отовсюду, чтобы смотрели сюда, чтобы гадали, в какой точке или точках состыкуются войска — чтобы решили, в конце концов, что мы просто выдавливаем их с побережья.
Еще одна роща. Если впереди и есть противник, то разве что разведчики. Отряд спрятать негде. Его было бы видно, как на ладони даже в сумерках. Поля, поля, поля — полосы и квадратики, изгороди, тропки, прозрачные островки деревьев. Нас, конечно, тоже видно. Это не разведка даже, разъезд. Так можно и до самого Флера доехать. Завтра мы до него просто дойдем маршем, а сейчас нужно проверить, нет ли препятствий.
Вдоль дороги деревенька лепится к деревеньке. Дома целые. Либо альбийцы досюда не дошли, либо просто пограбили, но не жгли. Торопились, видимо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});