Вмятина на кирасе… нет, на мне вмятины нет, просто кровоподтек по всем ребрам, от ключицы до грудины, вполне умеренная плата за крайне убедительную подробность нашей мистерии. Пожалуй, полковник Делабарта был прав, о чем ему следует сказать. Эти не ценящие ни романтики, ни высокого искусства люди со своими аркебузами… без кирасы все вышло бы менее приятно. Хотя думаю, что в седле я удержался бы. Мистерия должна завершаться поучительно.
В нашем случае финал у нее поучителен вдвойне. Порок в моем лице наказан, добродетель в моем же лице восторжествовала, зрители остались довольны. Зрители на берегу, конечно. Зрители здесь стараются не чертыхаться. Знают — не люблю.
Вино на платок, протереть лицо. И еще раз. А теперь можно водой.
— Как женщины это носят часами, ума не приложу.
— У сестры поинтересуйся, — говорит Уго. — Мне тоже интересно, но не говорят же… а тебе скажут. Что теперь будем делать?
— Дождемся возвращения Делабарта и перед рассветом будем имитировать атаку передового отряда. Налетим, откатимся — разведка боем. Нужно, чтобы они стали переправляться. Или ушли совсем.
— Ты с весны воевать научился, — тихо фыркает кузен, достает из поясного кошеля банку с мазью, рыкает на гвардейца. — Кыш отсюда, я сам…
— Это лишнее. Перетянуть — и все.
— Намажем — перетянем. Ты же отсюда на север поскачешь, так?
Кузен иногда бывает не только скор на выводы, но и наблюдателен. К сожалению, пока что именно иногда. В лучшем случае через раз. Едкая пахучая мазь жжется вдвое сильнее, чем болят ребра. Негодный из Уго лекарь…
— Конечно.
— Ну вот и не спорь, я-то знаю. Вот распухнет у тебя все — как доедешь и какой потом будешь? А у них же, наверное, все по времени согласовано… и там если не началось, так завтра точно начнется.
Начнется… а, может быть, и не очень. Может быть, попробуют на зуб и откатятся. Особенно если мы их здесь повернем. Не хочет де Рубо никуда ходить и проламываться. Он пробует и, если мы его пустим, воспользуется — но ему и так хорошо. Все, что нужно, он взял, нас здесь держит… так до весны и ладно.
Делабарта возникает ровно посреди стоянки — какое там возникает, просто Чезаре поворачивает голову, а рядом, на краю того же плаща, уже сидит человек с мокрыми встрепанными волосами, но в сухой одежде. Усталый, сердитый, замерзший, кутается в попону — успел где-то взять. Сколько здесь сидит, мгновение или четверть часа — непонятно. Лазутчик…
Ему протягивают флягу, и не одну, шепотом расспрашивают — как и что, Делабарта, разумеется, грубит, причем вдвое нахальнее, чем обычно.
Значит все получилось — и даже лучше, чем он рассчитывал.
— Спасибо, господин полковник, что напомнили про кирасу, — за все остальное его благодарить нет смысла.
Хорошо, что стрелок метил во всадника, а не в лошадь. Могло бы получиться неловко.
— Я про шлем забыл, — отвечает Мартен. — А надо было. Отскочила бы пуля, зашибла кого-нибудь…
Уго набирает воздуха в грудь, хочет разразиться тирадой о подобающем поведении — и осекается. Мои люди разговаривают так, как позволяю им я. А дорогому кузену можно и еще раз напомнить, за что сразу после его прибытия он сам едва не лишился головы.
Это нужно было придумать — соваться к Трибуналу с семейными делами. Да еще из-за чего? Из-за того, что Лукреция с мужем… кстати, в кои-то веки ей повезло с мужем — предпочли чужака родичу. Ну конечно, это колдовство, не может быть иначе. А додуматься, что Лукреции в городе просто разговаривать не с кем? А додуматься, что чужак у нас Петруччи и у них в семье сроду никто никому не верил — не то, что у нас… Но это ладно, но доносить на своих? Просто чудо, что этой глупостью никто не воспользовался. А воспользуйся — быть бы Уго на две ладони короче.
В Трибунале Уго объяснили то, что касалось колдовства, а в ставке генерала Южной армии — все насчет семейных дел и настоящих посторонних. Судя по звукам, которые под конец беседы издавал де Монкада, в Трибунале с ним обошлись куда более ласково. Неудивительно… хорошо еще, повода не нашлось.
В общем, лучшее, что может сделать кузен — следить за своим собственным языком и поменьше обращать внимание на чужие. Мне нужны люди, которые будут спорить, дерзить и упрямиться. Слишком легко ошибиться, если близкий круг только подчиняется и одобряет.
— Зашибла бы, сами были бы виноваты. Стрелять по сверхъестественным явлениям — опасное и неблагочестивое занятие.
— Я, — усмехается полковник, — канаты большей частью перерезал. Надрезать там неудобно на ощупь, я попробовал… дело гиблое. Ну этак четыре из пяти. Мост пока держится, но если человек тридцать ступит — уже унесет.
— Вы истинный христианин, господин полковник. «И кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два».
— И что вам в кардиналах не сиделось? — щелкает клювом бойцовый петух марсельской породы. Уго смеется, зажав себе рот рукавом, аж зубами в шов вцепился, чтоб не расхохотаться на весь берег. Кажется, и здесь взаимопонимание достигнуто — или будет достигнуто в ближайшие часы. Ибо сейчас я проверю, кто из отправившихся со мной — истинные христиане. Я звал их в разведку, а получается — в сражение, а потом мы еще и отправимся на север.
— Итак, господа, и господин полковник в особенности, наша задача — произвести как можно больше шума. Шума, грохота и беспокойства. Мы не разведка, случайно обнаружившая переправу, мы — передовая часть, которая торопится начать — и обозначить место для тех, кто идет следом.
Противник должен обеспокоиться — и подтянуть кавалерию с того берега на банку. Они уже опробовали дальнюю часть моста. Наверняка и с лошадьми проходились, и с пушками. Второй раз проверять не станут… но если обнаружат беду во время проверки, тоже сгодится. Лишняя пара десятков солдат в Лионском заливе будет лишней во всех смыслах. Хватит, это море мы уже накормили досыта.
— Наши должны подтянуться через час после рассвета. То есть, у нас есть два с небольшим часа на то, чтобы выманить их подкрепление с того берега, проводить его вместе с мостом и уговорить тех, кто останется здесь, сдаться в плен. Попробуем обойтись без жертв. С нашей стороны.
— Шуму… — говорит Делабарта. — Хорошие пращники есть?
— Есть… — улыбается кузен. Что правда-то правда. Есть. Даже за вычетом меня.
Вылететь россыпью, остановиться, якобы впервые обнаружив врага. Переговариваться так, чтоб слышали — но стреляли, не доставая. Продвинуться вперед и тут же отступить — а зачем нам рисковать, зачем бросаться в бой, у нас за спиной настоящая сила. Построиться цепью и — по кругу, выстрелил или метнул камень, и тут же отъехал, уступая место следующему. Древняя тактика, еще от варваров. Древняя и действенная. Пока арелатцы соображают, по кому стрелять, пока выбирают, куда нацелить кулеврину — такой хоровод уже успевает сменить место. Вреда мы причиняем немного, впрочем, и до нас не достают. Зато тем, кто удерживает берег, уже ясно: неприятности. Пока небольшие, но скоро будет хуже. И нужно поторопиться, благо, со второй половиной моста почти закончили. Пока там аурелианская армия доберется, ее уже будет ждать сюрприз. Да и этим нахалам покажем, как швыряться чем ни попадя…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});