надо.
— Мне до слез было жалко Бандусену. Пусть Сопия хоть немного рису отнесет им, — сказала Ясомэникэ, вставая из-за стола, а Описара Хаминэ так и осталась сидеть с раскрытым от удивления ртом.
После этого случая отношения Бандусены с Ясомэникэ стали менее напряженными. Бандусена вместе с сыном чаще бывал в «большом доме». Ясомэникэ уже не бранилась, когда видела Бандусену, но и не разговаривала с ним, ограничиваясь короткими «да» или «нет», если он к ней обращался. Саттихами, зная, какую жгучую ненависть питает к ней Ясомэникэ, навещала Описара Хаминэ, только когда Ясомэникэ не было дома. Сама же Описара Хаминэ испытывала к Саттихами глубокую симпатию. А после того как однажды Описара Хаминэ, которая часто страдала от головных болей, попросила невестку натереть ей голову горчичным маслом и боль как рукой сняло, она посылала за Саттихами каждый раз, как только начинала ощущать симптомы приближающегося недуга. «От одного прикосновения ее рук мне становится легче», — утверждала Описара Хаминэ.
7
Наступил день полнолуния в месяце дурутта. Общество верующих женщин организовало большой праздник, в программу которого входили проповедь и благотворительная ярмарка. Никогда раньше в храме не собиралось столько желающих взять на себя обет по соблюдению заповедей. После церемонии подношения даров в деревне время от времени раздавались барабанная дробь и звуки труб, возвещавшие о том, что вечером состоится благотворительная ярмарка. Об этом напоминали и расклеенные повсюду красочные плакаты. Как обычно, в праздник полнолуния в деревне были преданы забвению все ссоры и распри, и каждый готовился принять посильное участие в ярмарке и аукционе.
После полудня юноши и девушки, принимавшие обет по соблюдению заповедей, собрались во дворе монастыря и, усевшись на циновках в тени священного дерева бо, слушали джатаки, которые читал монах, произносили молитвы, иногда тихонько перешептывались.
А тем временем в зале для проповедей полным ходом шла подготовка к ярмарке. За столиком около входа в зал сидели несколько девушек и записывали в специальной книге те вещи, которые приносили для продажи, а затем подвешивали на них ярлычки с указанием имени владельца и его местожительства. Другие девушки старались как можно живописнее расставить и разложить эти вещи на длинных скамьях. Ясомэникэ в белой кофточке, надетой по случаю принятия обета, металась по залу, советовала, как лучше разместить принесенные предметы. Хотя она была на ногах с раннего утра и на висках у нее то и дело выступали блестящие бисеринки пота, которые приходилось смахивать платком, усталости она не чувствовала. В зале торчали несколько молодых людей, которые следили за приготовлениями и нарочито громко ахали, выражая свой восторг.
— Какие прекрасные кокосовые орехи! В жизни ничего подобного не видел, — восклицал один, изображая на лице такое удивление, словно увидел бог весть какое чудо. — Кто же принес их? Посмотрим, посмотрим… — И, прочтя ярлык, продолжал в том же тоне: — Так это же Сандавати Рупасинха.
— Ах Сандавати Рупасинха! — подхватывал кто-нибудь из компании. — Не упустить бы случай! Вот только они по такой цене пойдут, что нам в складчину не купить и половинки ореха!
Но особым вниманием молодых людей пользовались скамьи, где лежали предметы рукоделия. Чего там только не было! Носовые платки с инициалами владельцев, наволочки с причудливо вышитыми узорами и яркими цветами, кофточки, скатерти и многое, многое другое. Тут уж охам да ахам, закатыванию глаз, причмокиванию, красочным эпитетам и восторгам не было конца.
В зал заглянул Котахэнэ Хамудуруво, чтобы посмотреть, как идут дела, и подбодрить девушек, занятых подготовкой ярмарки.
— Сегодня вечером многие тайны откроются, — затараторила одна из девушек, подбегая к нему. — Молодые люди все осмотрели и уж, наверно, наметили, что купить.
— Ну что ж, недолго ждать осталось. Начнется аукцион, и увидим, кто к кому питает симпатию, — улыбнулся Котахэнэ Хамудуруво.
Дело в том, что на таких ярмарках существовал установившийся с давних пор обычай: молодой человек во что бы то ни стало стремился приобрести предмет рукоделия, который выставляла на продажу приглянувшаяся ему девушка.
— А меня это совершенно не волнует, — вступила в разговор Ясомэникэ. — Кто бы ни купил мою наволочку, мне все равно. Пусть только поторгуются как следует и хорошую цену дадут.
— Ну, за твою-то наволочку наверняка хорошую цену дадут. Такую красивую вещь каждому приятно иметь.
Котахэнэ Хамудуруво еще немного походил вдоль лавок, на которых были разложены приготовленные к продаже вещи, и вышел из зала.
Тут же вертелся и Санат. Худенький мальчик, с трогательно наивным восторгом следивший своими большими смышлеными глазами за приготовлениями к празднику, то и дело привлекал к себе внимание взрослых. С ним заговаривали, расспрашивали, кто он и как его зовут.
Едва солнце скрылось за горизонтом, как снова раздались звуки труб, возвещавшие об открытии аукциона. Из-за видневшейся вдали горы Галахития вынырнула луна, и ее ровный и мягкий свет серебряным покрывалом окутал монастырь и деревню. Со всех сторон к монастырю потянулись люди. Те, кто принимал обет по соблюдению заповедей, и пришедшие с детьми родители уселись на циновках, расстеленных в зале, а все остальные расположились за ними.
Перед началом аукциона выступил Котахэнэ Хамудуруво. Он с похвалой отозвался о деятельности общества верующих женщин, особо отметив старания Ясомэникэ и некоторых других девушек. Затем слово предоставили Ясомэникэ. Она пространно заговорила о том, каким благом для всей деревни оказался приезд Котахэнэ Хамудуруво, а в конце поблагодарила жителей деревни за проявленный ими интерес к делам монастыря и женского общества. По знаку Котахэнэ Хамудуруво собравшиеся бурно зааплодировали, и аукцион начался.
Вел аукцион Эбилин Синьо — шутник и балагур, который никогда не лез за словом в карман и был накоротке с любой аудиторией. Пока говорили Котахэнэ Хамудуруво и Ясомэникэ, он нетерпеливо ерзал на стуле, не в силах спокойно дождаться момента, когда наступит его черед обратиться к присутствующим. Теперь же он степенно поднялся со своего места, подкрутил кончики усов, поклонился Котахэнэ Хамудуруво и попросил разрешения начать аукцион. Он обвел орлиным взглядом зал и предложил:
— Давайте-ка все дружно прокричим «саду» по случаю нашего аукциона!
И прежде чем присутствующие смогли откликнуться на его призыв, он набрал полные легкие воздуха и гаркнул так, что какой-то старик, задремавший на своей циновке, вскочил, словно его укололи иголкой, и стал испуганно озираться вокруг. Когда все в зале успокоились, Эбилин Синьо взял со столика, стоявшего перед Котахэнэ Хамудуруво, корзину с красными лотосами, высоко поднял ее над головой и поводил ею из стороны в сторону.
— Красные лотосы… пятьдесят центов, — загремел Эбилин Синьо на весь зал. — Лотосы красные, да цена не красная! А ну набавляй!