Саттихами с сыном вернулась из больницы, можно было подумать, что не ребенок, а она перенесла тяжелую болезнь — такой измученный и изможденный был у нее вид. Хозяйство оказалось запущенным, а сам Бандусена около месяца не занимался извозом и не заработал ни цента. Помочь ему Саттихами не могла — едва оправившийся от болезни малыш требовал постоянного ухода и заботы. Однако постепенно все стало входить в обычную колею. Правда, надо было отдавать долги, в которых увяз Бандусена, пока Саттихами с малышом была в больнице. А отдавать-то было не из чего.
Хендирияппу знал о тяжелом положении Бандусены и решил им воспользоваться. Бандусена под залог пяти акров земли взял у него восемь тысяч рупий на семь лет. В случае неуплаты этой суммы и сверх того двенадцати процентов от нее к указанному сроку земля должна будет перейти в собственность Хендирияппу. И хотя у Бандусены оставалось еще около двух лет, надежды на то, что ему удастся собрать такие огромные деньги, не было никакой. Хендирияппу понимал это так же хорошо, как и Бандусена. Ему не терпелось наложить лапу на лакомый кусок. И дня не проходило без его увещеваний: «Послушай, Бандусена. Мы всегда были с тобой в хороших отношениях. И хоть и дальняя, но мы с тобой родня. Однако денежные дела есть денежные дела, и, если ты не сможешь со мной расплатиться, мне придется забрать землю. По всему видно, что такие деньги собрать тебе не под силу. Я хочу все сделать по-хорошему и помочь тебе. Давай так. Я прощу тебе те пятьсот рупий, что ты взял у меня в долг недавно, и еще дам тебе денег, а ты напишешь мне бумагу, что до истечения срока закладной отказываешься от всех прав на землю и передаешь ее в мою собственность. Я ведь знаю, в каком ты сейчас тяжелом положении, и деньги тебе будут очень кстати».
Бандусена колебался. Он понимал всю безвыходность своего положения. Да и не было у него врожденной крестьянской тяги к земле и стремления во что бы то ни стало сохранить ее, он все больше и больше склонялся к тому, чтобы принять предложение Хендирияппу.
Но когда Бандусена сказал о своих намерениях Саттихами, та встала на дыбы:
— И думать не смей! За свое надо держаться из последних сил! Надо посоветоваться с матерью и Ясомэникэ. Какой-нибудь выход да найдете.
— Да тут хоть с самим господом богом советуйся, все равно ничего не придумаешь.
— Не знаю, что тебе скажет бог, а я вот что предлагаю. Твоя доля составляет пять акров. Отпиши три или четыре акра Ясомэникэ при условии, что она выплатит твой долг Хендирияппу. У нее наверняка есть деньги. Тогда земля по крайней мере останется в семье, а не окажется в чужих руках. То, что ты собираешься сделать, просто преступление!
Бандусена решил, что Саттихами права, и последовал ее совету. Однако когда Бандусена заговорил об этом деле с Описара Хаминэ, та сразу же разразилась упреками, которые ему не раз приходилось слышать: как он мог так опрометчиво заложить землю, и не тяжело ли ему самому из-за своего легкомыслия, да и откуда у Ясомэникэ наберется больше восьми тысяч рупий!
— Ты не права, мама, — с досадой прервал ее Бандусена. — Я же не все те восемь тысяч потратил на себя. Большая часть ушла на покрытие судебных издержек. Да еще кое-что Ясомэникэ и Вималядасе пришлось купить. Может, я поступил и не наилучшим образом, да что теперь об этом говорить! Если есть возможность не отдавать землю Хендирияппу, то упускать ее нельзя.
Описара Хаминэ понимала, что сын говорит дело. Но как отнесется к этому Ясомэникэ? Да и смогут ли они набрать такую огромную сумму денег?
Ясомэникэ восприняла предложение Бандусены очень благожелательно, более того, сочла поступок Бандусены благородным и даже упрекнула себя — конечно, не вслух, — что была с ним так груба и непримирима. Деньги у нее нашлись — правда, немного пришлось занять на стороне, — и четыре акра были записаны на ее имя. При этом она согласилась, что, как только Бандусена будет в состоянии расплатиться с ней, он может забрать эти четыре акра обратно.
После этого отношение Ясомэникэ к Бандусене стало намного более терпимым. Правда, внешне все оставалось по-прежнему. Только к Санату она относилась теперь совершенно по-другому — приветливо встречала его, и каждый раз у нее находились для мальчика добрые и ласковые слова. Саната все время тянуло в «большой дом», где бабушка рассказывала ему интересные истории, а дядя Вималядаса всегда находил время поиграть с ним. Его только отпугивало присутствие там недоброжелательной и замкнутой Ясомэникэ. Но каким чудесным образом все изменилось! И теперь по утрам Санат нередко провожал свою тетю в школу — его ручонка покоилась в ее ладони, и они оживленно о чем-то разговаривали.
11
Как только закончились треволнения, вызванные появлением еще одного ребенка в семье Бандусены, и были решены возникшие в связи с этим имущественные вопросы, все внимание Описара Хаминэ вновь вернулось к проблеме, которая уже давно сначала исподволь, а потом все сильнее и сильнее беспокоила ее: как найти Ясомэникэ мужа. То, что Ясомэникэ в ее годы оставалась одинока, было настоящим несчастьем. А уж если Описара Хаминэ считала, что ее коснулось несчастье, то ни о чем другом ни думать, ни говорить она не могла. Первыми слушателями ее жалоб и причитаний пришлось быть Ясомэникэ и Вималядасе.
Ясомэникэ относилась к причитаниям матери довольно сдержанно, а у Вималядасы выдержки хватило ненадолго.
— Мама, теперь ты с утра до вечера и с вечера до утра говоришь об одном и том же. Хоть караул кричи! — заявил он однажды Описара Хаминэ.
— Что ты понимаешь? — оборвала его Описара Хаминэ. — Сиди и помалкивай!
Не встретив понимания со стороны домашних, Описара Хаминэ стала изливать душу кому ни попадя — Бастияну, которого они нанимали собирать кокосовые орехи, Манги, торговавшему орехами кос, прачке, приходившей к ним стирать белье. Они охотно поддакивали Описара Хаминэ, но не проявляли того участия, на которое она рассчитывала. И Описара Хаминэ решила искать сочувствия у Саттихами. Однажды, когда Саттихами натирала ей голову маслом, она приступила к делу:
— И Ясомэникэ, и Вималядаса ничего-то не понимают. Ведь если дома есть девушка того возраста, когда уже давно пора быть замужем, то это все равно что Махамэра свалилась на голову. А Ясомэникэ ведет себя так, словно ее это и не касается. Что же она, собирается всю жизнь провести в монастыре? Надо что-нибудь делать, и поскорее!