том, что происходило в душе у Саттихами. — Теперь Ясомэникэ, как только вернется из школы, сразу же собирается в монастырь. Ничего больше для нее и не существует. Только монастырь. И Вималядасу с собой таскает — совсем не дает уроками заниматься. — А затем, подойдя к двери, крикнула так, чтобы служанка на кухне услышала: — Сопия, поставь-ка чайник!
Бандусена спустился во двор и направился к камню-талисману. В детстве они часто здесь играли. С Ясомэникэ, правда, редко — почти каждая их совместная игра кончалась ссорой, и Ясомэникэ с плачем и воплями убегала жаловаться отцу или матери. Она умело представляла дело так, будто Бандусена обидел ее, и, случалось, мать довольно сурово наказывала его.
Тем временем Описара Хаминэ села на кровать и стала гладить и ласкать Саната, говорить ему нежные слова. А потом принялась рассказывать Саттихами различные случаи из детства Бандусены — ведь в сердце женщины единой нитью материнской заботы и доброты связываются в одно целое дети, внуки и, если время дарует такую возможность, правнуки.
Они все вместе пили чай и непринужденно болтали, когда возвратилась Ясомэникэ. Словно принцесса прошла она к себе, не удостоив никого взглядом, и весь дом наполнился резким ароматом цветов рукаттана. От Ясомэникэ исходило столько презрения и недоброжелательности, что Саттихами, которая в этот момент хотела что-то сказать, так и осталась сидеть с открытым ртом.
Описара Хаминэ сделала робкую попытку позвать Ясомэникэ, но та даже не ответила. Бандусена и Саттихами засуетились и стали собираться уходить. Оба они взяли из корзинки листья бетеля и, низко поклонившись, преподнесли их матери.
Глаза Описара Хаминэ наполнились слезами.
— Да хранит вас Будда! — прошептала она.
Она вытащила из-под подушки несколько монет по одной рупии и, обмотав их ниткой, вложила в ладошку внука.
— Теперь у меня нет денег на дорогие подарки, — вздохнула Описара Хаминэ и нежно поцеловала курчавую головку.
Саттихами взяла оставшиеся листья бетеля и, собравшись с духом, подошла к двери комнаты, куда скрылась Ясомэникэ.
— Ясомэникэ, мне хотелось бы с тобой поговорить. Что случилось, то случилось. За что ты на меня так сердишься?
Дверь в комнату Ясомэникэ распахнулась.
— Скажи на милость, поговорить со мной хочет! Надеешься облапошить меня, как облапошила этого теленка! Не выйдет, душечка! А мне не то что с тобой разговаривать — глядеть на тебя противно! — прокричала она и захлопнула дверь.
Перед глазами у Бандусены поплыли оранжевые круги. Конечно, он виноват перед семьей. Ни с кем не посоветовавшись, он заложил половину оставшейся земли, и их материальное положение стало еще хуже. Да и сам он остался на бобах — в том, что осталось от угодий Описара Раляхами, его доли не было. Но ведь был период, когда все имущество Описара Раляхами находилось под арестом и, чтобы раздобыть денег, ему приходилось вертеться юлой. Не прояви он тогда сметки и находчивости, у Ясомэникэ не было бы не только учебников, но и платьев, в которых можно было бы пойти в школу.
— Помолчи-ка, Ясомэникэ! — загремел Бандусена. — Что я тебе плохого сделал? Все у тебя из головы выветрилось. Да разве стала бы ты сейчас учительницей, не дай я тебе возможность учиться дальше?
— Успокойся, сынок! Ну пожалуйста, не обращай внимания на Ясомэникэ. Пусть себе болтает. Ты же знаешь, какой у нее характер, — поспешила утихомирить сына Описара Хаминэ.
— Это у матери все выветрилось из головы, а я-то помню, — донеслось между тем из комнаты Ясомэникэ. — Кто начал транжирить те жалкие крохи, что у нас остались, и чуть не пустил нас по миру? Котахэнэ Хамудуруво нужно в ноги поклониться за то, что я стала учительницей.
Если бы Саттихами не встала на пути Бандусены, тот бы, наверное, бросился на Ясомэникэ. Саттихами повисла на Бандусене с одной стороны, а Описара Хаминэ — с другой, и они вдвоем вытолкали его на веранду.
— Держи себя в руках. И нам пора уже идти. Я сейчас возьму сына, — увещевала Саттихами мужа.
— Сынок, ты же знаешь, какой характер у Ясомэникэ. Не обращай на нее внимания, — вторила ей Описара Хаминэ.
6
— Я и не ожидала, что твоя сестра может быть такой злобной, — сказала Саттихами на следующий день. — На нашего ребенка и не взглянула. А мать у тебя золотая. Такой женщине стоит поклониться до земли.
— Ясомэникэ уже в детстве своевольничала. А теперь, когда получила работу, и вовсе возгордилась.
— Ну и пусть себе гордится. Стоит ли обращать внимание. Мы живем сами по себе. Какое нам до нее дело? — Саттихами подошла к мужу и положила руки ему на плечи. — Я вот что думаю. Надо мне устроиться на плантации сборщицей латекса. Посидела дома — и хватит.
— Ты думаешь, что говоришь? Четвертый месяц пошел — а ты на плантацию. Работы и здесь теперь хватит. Мать отдала нам треть участка, что рядом с лавкой. — Бандусена достал биди и прикурил от огня лампы. — И забор поставить надо, и землю обработать.
Пока Бандусена жил в сельскохозяйственной колонии, он научился пользоваться и мотыгой, и другими орудиями крестьянского труда, к которым раньше и не притрагивался. Прошло совсем немного времени, и участок, который Описара Хаминэ отдала Бандусене, очистился от кустарника, а землю около пальм тщательно разрыхлили и унавозили. На участке трудился не только Бандусена. Саттихами старалась как можно скорее разделаться с хлопотами по дому, а потом брала мотыгу и отправлялась рыхлить землю около пальм. Руки ее унаследовали опыт многих поколений, и, пока Бандусена, обливаясь потом, кончал обрабатывать землю около одной пальмы, на счету Саттихами уже было две. Частым гостем Бандусены и Саттихами стал Вималядаса. Он сильно привязался к Санату и, невзирая на недовольство Ясомэникэ, почти каждый день прибегал поиграть с племянником. И Санат, с нетерпением ожидавший Вималядасу, каждый раз приветствовал его радостным возгласом: «Бабба! Бабба!»
Иногда Вималядаса брал Саната в охапку и уносил в «большой дом», где Описара Хаминэ изливала на него потоки нежности. Правда, если Ясомэникэ узнавала об этом, то почем зря честила и мать, и младшего брата, а заодно и Бандусену и Саттихами. А Санат инстинктивно боялся Ясомэникэ, и, хотя она не устраивала сцен при ребенке, он каждый раз, завидев ее, начинал хныкать или прятал личико, если сидел у кого-нибудь на руках.
Работа у Бандусены и Саттихами спорилась, и скоро грядки в огороде, возделанном около их жилища, покрылись нежной зеленью всходов. Бандусена и Саттихами трудились самозабвенно — у них было такое ощущение, будто в их жизни открылась новая страница, и они изо всех сил старались обеспечить будущее себе и своим детям.