которого они вчера зашли в этот зал.
Вор последовал за ним. Каждому известно — чем меньше находишься в эдаких местах, тем лучше, поэтому когда после нескончаемых переходов и поворотов они снова оказались на солнечном свете, у вора полегчало на душе, несмотря на пронзительный ветер и способный довести до сумасшествия рев воды. На этот раз Локи вывел вора на просторную площадку намного выше над водой, чем в первый раз. От мощного крюка, ввинченного в скалу над Разломом повис толстый, с бедро взрослого человека, рыжеватый от ржавчины железный трос, на котором висела странная машинка, опирающаяся на трос несколькими парами колёс. Одноглазый покосился на что-то вроде седла и передернулся. Локи тычком загнал его в предназначенное место, показал на рукоятки, знаками объяснил, что верхняя — для остановки экипажа, а две другие при качании вперед — назад придают ему движение. Затем пристегнул защёлкой за пояс, шлёпнул по плечу и повернулся к проёму. Вор тяжко вздохнул и отпустил тормоз. Трос загудел, площадка оказалась где-то за спиной, и под ногами развернулся хаос воды и камня.
Резонно рассудив, что чем скорее он проскочит Разлом, тем лучше, вор ухватился за рычаги и стал еще сильнее разгонять несущийся аппарат. Ветер рвал одежду, ледяными лезвиями впиваясь в любую крошечную щель, с раскачивающегося вовсю троса беззвучно в рёве потока сыпалась ледяная крошка вперемешку с чешуей ржавчины, холодные облака стелющегося сырого тумана пропитывали одежду. Вор как одержимый всё разгонял и разгонял давно потерявшими чувствительность руками нелепый экипаж, не глядя на раскачивающийся, как в шторме, Разлом.
13. Этли-3
Этли смотрела в кристалл с ужасом. На тоненькой паутинке, такой неприметной в огромном пространстве Разлома, раскачивался, почти доставая ногами до вздымающихся вверх фонтанов воды, её человек. Он находился примерно посередине, толкая рычаги с озверевшим лицом, с покрывающимися ледяной блестящей коркой волосами и обледеневшей, ломающейся на сгибах, одежде.
Этли отбросила кристалл и сжала голову руками:
— Что же я наделала! Он не дойдёт, ведь дальше эта веревка начинает подниматься, и у него просто не хватит сил!
Дар молчал, она тихо заплакала от жалости к этому некрасивому человеку, так сразу согласившемуся помочь в её непростом деле.
Привратник тоже смотрел в кристалл. Он прикидывал, чем помочь, и не мог придумать совсем ничего. Человек на канате тратил последние силы, двигаясь к Той стороне, его одежда приросла ледяной коркой к конструкции повозки, рычаги тоже обросли льдом. Тогда Привратник расположил несколько своих вещей, проворчал под нос что-то и окунулся в вычисления. Затем совершил необходимые действия, и из образованного его искусством неправильного круга рванул ледяной ветер, а человек оказался в ровном потоке воздуха Желтой Пустыни.
Жаркий ветер подталкивал в спину, топя лёд на тросе, одежде и повозке, и человек прибавил скорости, снова разгоняясь в холодном паре и дожде водяных капель…
Почувствовав, что коченеет. Привратник вышел из магического круга, трясясь и лязгая зубами, и ветер тотчас утих, сменившись зноем пустыни. Но и в Разломе утих жаркий поток, что немного согрел уже выбивающегося из сил одноглазого вора.
14. Архиерей
Та сторона придвигалась. Сначала не очень заметно, потом раскачивание каната стало слабеть, и огромный обрыв стал расти на глазах. Одноглазый не мог не порадоваться этому, хотя тело адски болело, донимал холод в сырой, снова начинающей охватываться корочкой, одежде. Он отметил про себя, что в очередной раз разминулся со смертью, и когда под ногами оказался каменный карниз, а повозка уперлась в такой же, как и в начале, кованый, надёжный ржавый крюк, вор с облегчением вздохнул и потянул рычаг тормоза:
— Всё. Приехал, — глупо улыбнулся и повис на поясе, еще пристёгнутомом к экипажу…
Из мрака забытья его вырвала тупая боль и мягкий свет. Кто-то усердно растирал его ноги, причинял адские мучения. Вор застонал, оттолкнул чужие руки и только потом повернул голову. Коренастый человек, похожий как брат на Локки, отступил вбок и поинтересовался:
— Значит, ещё живой? Вот это да! Ты кто такой и чего тут делаешь?
Вор проворчал:
— Неважная шуточка. Пока что лежу. А вообще — мне в Руниш надо.
Мужик поскучнел:
— Небось, из шпионов Его Светлости? Тогда понятно.
Вор огляделся. Хижина, где оказался, очень напомнила ему пещеру Локи: такие же кровати — печи, на одной из них он и лежал, такой же очаг. Но были и различия: свет сочился через забранное выскобленным до матовой прозрачности пузырём отверстие, поодаль и почти у стены, сложенной из глины и камня, стоял грубый деревянный стол с кувшином и горой грязной посуды. Проём возле окна закрывала грубая, но плотно прилегающая к косяку деревянная дверь. Мужик отошёл к столу, загремел посудой. Вор поинтересовался:
— Меня звать Риком. А тебя как? И кто ты?
— Ханред меня зовут. А чем промышляю? — покосился на него мужик, — Да так. Всякой всячиной. Когда камушки здесь в горах добываю. Когда на зверя помаленьку хожу. А когда и в Черную Пустыню спускаюсь. Так значит, ты добираешься в Руниши, — повторил он, — Чегой-то дорогу странную выбрал.
— Как получилось. Я не хуже других знаю, что через Разлом окольный путь короче получается. На Тракт-то далеко тут выбираться?
— Не очень. Полдня примерно ходу. Дак вот только… — он покосился на вора, — Стража там, и объяснять надо, кто ты, зачем да куда.
Одноглазый презрительно скривился, пробуя встать:
— Ерунда, папаша.
Мужик пристально посмотрел ему в лицо и усмехнулся:
— Одного не пойму. Или я так уж изменился, или ты, Кривой, лишнюю дыру в голове заимел.
Вор встрепенулся и глянул снова на невозмутимо разливающего по кружкам подогретое вино мужика, потряс головой и пробормотал:
— Вот это встреча!
— Признал, выходит, — ухмыльнулся мужик, в прошлом знакомый Кривому по воровской таможне одного из портов Миррор, Лакса, — А я-то думал, что ты уж и в голове повредился. Отсиживаюсь, братец. Недавно вот утёк из Лунного Замка. Ну и отъедаюсь помаленьку на вольных харчах, я ж лишней популярности не люблю. Особенно у крыс Герцога.
Как-то незаметно они перешли на воровской язык Братства. Услыша, что Кривого наняла некая знатная дама для деликатного поручения, гостеприимный хозяин не выразил особого восторга:
— Не влазил бы ты в ихние дела. Политика не для нас. Благородные, — ты ж вор, знаешь, у иных и есть только что на себе одето! Да не то зазорно, так ведь родила его, скажем, какая-нибудь шлюшка от загулявшего правителя, вот уж и гордость ему надо соблюсти, и уж не говорит, а лает. Да