бархате – это было очень красиво. Он так и манил, так и кричал: возьми меня в руки. Агнес взяла, а он теплый и не такой тяжелый, как шар господина. Она хотела заглянуть в него, прежде чем от усталости у нее закроются глаза, потому побыстрее стянула с себя последнюю одежду, нижнюю рубаху, – так лучше, будучи в одежде, ничего не разглядеть – и лишь после этого посмотрела в стекло.
Глава 12
Открыв глаза, она вздрогнула. Испугалась. В шатре горела всего одна лампа, а через верхний проем света много внутрь не проникало. Как не испугаться, когда в полумраке над тобой стоит огромный черный человек. Лица его почти не видно, оно серое. Вот спросонья девушке присматриваться пришлось, чтобы разглядеть его, а когда поняла, что это господин, так не слишком и успокоилась. А он взял ее за горло и одним движением, словно котенка, поднял девушку с постели так, что она пальцами ног едва ковра касалась, и спросил у нее:
– Кажется, ты мне говорила, что с этой войны я приеду с серебром и славой? Ты?
И в голосе его такая злоба слышалась, что у Агнес мороз по коже прошел. Злоба холодная, ледяная, смертью пахнущая. Она хотела ответить, чтобы все объяснить. Она и рада бы, да как тут слово произнести, если тебя за горло держат крепче, чем веревка висельника. Девушка только руками в его руку вцепилась, чтобы хоть чуть легче было, да глаза таращила. А главное, понимала, что реши он ее прямо здесь задушить или шею сломать, то никто его не остановит, ничего ей не поможет, даже все ее силы, перед которыми иные сразу склоняются. А он тут ее и отпустил.
Отошел от нее, взял кувшин с вином с сервированного к обеду стола с остывшими кушаньями и стал пить прямо из кувшина. Агнес вскочила, нашла свою рубаху, надела ее быстро.
– Ну, что скажешь? – холодно спросил у нее господин, отрываясь от кувшина.
Он ждал, что она ему про обещания свои что-то ответит, но Агнес была умной девушкой и знала, что говорить.
– Нашла я ведьму, – сразу сообщила она, – ту, что на вас насылала мороки.
– Тридцать моих людей остались на том берегу, – проговорил кавалер, устало садясь на раскладной стул. – Я не мог вынести их тела оттуда, так как мне нужно было все время переправлять через брод в лагерь раненых. До мертвых руки и не доходили. Мне разбили забрало на шлеме, я потерял перчатку. – Он показал девушке как доказательство правую латную перчатку. – У Рохи за день разорвало два мушкета, еще два пошли трещинами. Пороха у меня осталось на еще один такой бой… – Он помолчал. – Но ты нашла ведьму, что насылала на меня мороки. Что ж, день, можно сказать, был неплох.
– Господин… – начала она.
Но он остановил девушку жестом. Прислушался. За пределами шатра говорили. Волков тяжело встал, пошел к выходу, хромая сильнее, чем прежде. Там его ждал вестовой.
– Господин полковник, господин генерал отъезжает в Бад-Тельц к маршалу, просит всех командиров полков быть к нему немедля.
Волков угрюмо посмотрел на вестового, ему очень хотелось сказать ему: «Передай генералу, чтобы катился к черту». Но вместо этого он произнес:
– Скажи генералу, что у меня сейчас лекарь. Как мне полегчает, так я приду.
Волков ни слышать его не хотел, ни видеть. Кавалер дважды за день посылал к генералу людей, прося у него ландскнехтов, дважды ему казалось, что если сейчас придут ему в помощь шесть сотен свежих людей, то он отодвинет мужиков от берега и даст возможность кавалерии выйти в поле и развернуться. Но фон Беренштайн дважды ему отказывал, дескать, ландскнехты – его последний резерв. Люди Волкова смотрели на него вопрошающе: где помощь? Они тоже понимали, видели, что хамы на пределе, что еще чуть-чуть, и их можно будет дожать, но генералу на той стороне реки было виднее.
– Так и передам, – пообещал вестовой и ушел.
А Волков вернулся в шатер. Агнес, при помощи Уты, уже надела чистое платье и кое-как пригладила волосы. А он снова уселся в свое кресло и спросил у нее:
– Так, значит, ты нашла ту ведьму, что морочила меня и моих людей?
– Да, мой господин, – отвечала девушка, – а еще она знала о каждом вашем шаге и мужу своему Железнорукому о том говорила, а теперь она ничего знать не будет. Ничего.
Тут пришел денщик Гюнтер, принес таз с водой и полотенце, чтобы господин мог хоть руки помыть. А тот с раздражением и спрашивает:
– Где мой оруженосец? Кто снимет с меня доспех?
– Сейчас я его отыщу, – пообещал Гюнтер и быстро вышел.
А Волков взял мыло, принялся мыть в тазу руки, умываться, а сам спрашивал у девушки:
– Значит, она раньше знала о каждом моем шаге, а теперь знать не будет? И почему же ты так думаешь?
Агнес могла бы открыть ларец, что стоял у кровати, и показать свой трофей, но зачем кавалеру знать о том, что у нее теперь тоже есть стекло? Нет, ему о том знать не надобно.
– Я не думаю, я знаю, – твердо отвечала Агнес. – А еще я знаю, что Железнорукого сейчас тут нет, уехал он своего сына искать.
Волков даже умываться перестал. Уставился на нее молча, просто смотрел, и Агнес продолжала:
– Уехал он, вам говорю. А без него людишки его не опаснее баранов.
Волков и теперь молчал.
– Времени не теряйте, – дальше сказала она. – Берите своих людей и идите на тот берег. Там…
– Дура! – заорал господин, прерывая ее. – Молчи! Что ты себе напридумывала куриными своими мозгами? «Берите своих людей…» Они тебе что, хворост? Уже лучше полковника знаешь, что нужно делать, советы свои бабьи даешь! «Берите людей…» – Он немного успокоился. – Как мне их взять, они на ногах еле от усталости стоят, они сегодня потеряли многих своих товарищей. Они озлоблены. И злятся на меня, потому как злиться больше им не на кого.
Он стал вытирать лицо и руки, думая, что разговор закончен, но девушка так не считала, мало того, она принялась говорить без почтения, словно с равным, говорить, выговаривая каждое слово, как сквозь зубы:
– Коли послушаете меня, так вернетесь в Ланн с серебром и со славою. Нет сейчас при мужиках их господина. Уехал он сына своего искать, которого я у него забрала и спрятала. Я-то в стекле видела, что рыщет он по полям в поисках.