Un cortuge civil[102]. Очаровательный, не вызывающий грусти катафалк с аркой из розовато-лиловых цветов поверх гроба. Процессия людей в черном, но на траурную не похожа, все болтают между собой; среди провожающих два солдата — хоронят ancien militaire[103] — в шинелях цвета хаки и синих с золотом képis[104]. Мартин взволнованно шепнул мне:
— Гражданские похороны! Это необычно. Да будет тебе известно, в нашем городе много священников.
Но то была действительно дивная картина; становясь все меньше, процессия удалялась, заключенная, как в раму, в старинную улицу Пуатье с закрытыми светло-серыми volets[105], нормандскими крышами под синим шифером и однообразным рядом незамысловато отделанных штукатуркой фасадов — с одной стороны улицы они были озарены золотисто-розовым светом заходящего солнца, с другой — погружены в легкую тень. Гармония цветов — самые разнообразные оттенки серых, черных, янтарных и синих. Гуляя с Мартином по городу, я стал ощущать его очарование, оно проникало в меня постепенно, как все хорошие старинные вещи. Старинные вещи, в силу своего возраста, никогда не поражают с первого взгляда. А если все же поражают, то теряют в привлекательности, ведь сильное воздействие означает, что в их природе таится нечто неистовое и жестокое.
6 ноября
Два немца в университетском «Ситэ». Boursiures[106]. Оба говорят на прекрасном французском и вообще приятны во всех отношениях. Народ за столиками воспринимает их нормально. Однако смелый поступок — не успели отгреметь пушки, а они уже приехали сюда.
7 ноября
Бывают такие неожиданные и ужасные минуты, когда оглядываешься на свою жизнь с презрением. Думаю, страшнее этого нет ничего. Тогда слабеет воля, удерживающий ее кулак разжимается, и ты видишь, как она летит вниз. Как драгоценный старинный бокал! Почти инстинктивно бросаешься за ним, чтобы поймать. Я вдруг подумал: что делаю я здесь, в этом Богом забытом маленьком французском городке? Просто бездарно трачу год жизни? Нужно было устроиться на работу в Англии, бороться, войти в этот мир. Я живу, как отшельник, жизнь пугает меня. Единственные люди, с которыми я здесь говорил, были немцы, и то они первые обратились ко мне. Одним из них я восхищаюсь — великолепное владение французским, основательность, стремление к знаниям. Он мечтает посещать лекции по французской литературе. А вот мне этого не надо. История французской литературы больше не интересует меня. Теперь мне хочется только читать книги. Да и то не очень. Я чувствую, что качусь, качусь вниз. Держит только надежда на то, что из меня выйдет писатель, но и она тает с каждым месяцем. Я по-прежнему боюсь попытать удачу, боюсь сделать это прежде, чем обрету уверенность в себе.
Почему я трачу лучшие годы своей жизни в ничтожном городишке? У меня нет даже денег, чтобы получить удовольствие от того, на что их можно здесь потратить. С каждым днем растет пропасть между моими мечтами и реальностью, между стремлениями и поступками. Меня это буквально разрывает. С людьми я не могу разговаривать: ведь с ними я становлюсь персонажем из моих мечтаний, и контакта не возникает.
И все же я успеваю перехватить бокал. Он не падает на землю. «Что такое двадцать четыре года?» — думаю я. Чтобы судить, я еще слишком молод. Во мне есть чувственная плоть и сверхчувствительный разум. Из такой смеси непременно вызреет артистический плод. Что-то уже получается. Нужно принимать выпадающие тебе на долю разочарования и мучения.
Сегодня я опять видел англичанку-ассистентку. А она совсем не уродина.
9 ноября
Вечером, вернувшись домой после ужина в «Ситэ», я обнаружил, что в моей комнате не горит свет, и направился в апартаменты Мадам. Месье уехал en voyage[107]. Я смело постучал.
— Entrez[108].
И тут стало ясно, что мы вступили в новую фазу отношений. До сих пор после моего стука слышалось шарканье ног, дверь открывали, но не пускали дальше порога. Однако сегодня мне было позволено пробыть короткое время внутри. Зрелище гладильных досок, столы для кройки материала, куски материи. Казалось, меня здесь ждали. От Мадам пахло дорогими духами, и у меня зародилась мысль, что замыкания вовсе не было. Но, возможно, я ошибаюсь. Во всяком случае, Мадам быстро все привела в порядок и неожиданно спросила, люблю ли я танцевать. Ее ученица в скором времени собирается на танцы и заодно хотела бы попрактиковаться в английском. Я неохотно дал согласие на встречу. На следующий день нас должны были познакомить. Можно сказать, я еще счастливо отделался. Как обычно, мое воображение разыгралось, за десять минут я перебрал сотни вариантов развития этого знакомства. В этом моя беда. Я заранее предвкушаю удачу. Сегодня мной владеет только одно желание — творить, выражать себя. Я чувствую, что контролирую ситуацию, оседлав могущественного коня — судьбу. Этим вечером я познакомился с Леодом[109], кельтом по происхождению, владельцем лимузина. Я рассказал ему, что пишу роман. Не могу больше держать это в себе.
11 ноября
Знакомство с девушкой так и не произошло. Как всегда, у меня слишком разыгралась фантазия.
Ужасный вечер, в течение которого я не переставал обвинять себя в одиноком существовании. Это проблема не физического, а психологического свойства. Сегодня за весь день я ни с кем и словом не обмолвился — сказал лишь пару фраз по необходимости за ленчем: «Передайте хлеб, пожалуйста» и «Спасибо». Вечером понял, что больше не выдержу ужина в окружении тысячи болтающих французских обезьян, и пошел в булочную на углу. На улице было сыро, мне повстречалась влюбленная парочка, из некоторых домов доносилась музыка, в городе ощущалась праздничная атмосфера. Булочная, к счастью, была еще открыта. Булочник поздоровался со мной, спросил, чего мне надо, и от этих простых слов голос мой взволнованно задрожал. Я купил шесть круассанов и плитку шоколада. И пошел домой. В то время как все остальные разошлись кто куда.
13 ноября
Мне ясно, что работа здесь подобна танталовым мукам. Трудно быть беспристрастным и объективным, когда в классе есть и красавицы и уродины. Трудно быть обаятельным и интересным. К счастью, красота редко встречается. Пока настоящих красавиц не видел. Но есть две очень привлекательные молодые женщины и одна погрубее, в духе худышки Твигги, но темным вечером и она сойдет.
У меня родилась новая мысль, как синхронизировать мои стихи и роман. Надо создать систему сносок, знаков, с тем чтобы каждое стихотворение соответствовало определенному месту в сюжете, — полнее раскрывало бы его, но не входило непосредственно в роман. Что-то вроде необязательных для прочтения заметок на полях или комментария. Это помогло бы по-новому подойти к литературе. По-моему, неправильно без особых на то причин резко размежевывать жанры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});