любопытство – болезненное, жадное. Николе стало не по себе. Было в этом взгляде что-то еще: тоска? жажда? потерянность? Никола был мал и не знал, какими словами это выразить, а потому просто тихонько заплакал, убаюкивая и жалея свою ношу.
Вяз отвернулся.
– Он проснулся, – в папином голосе слышалось горе.
И все исчезло. Остались только тишина, темнота и громкий стук сердца.
Никола сидел зажмурившись, пытаясь выровнять дыхание и справиться с дрожью. Он почувствовал, как Лавр опустил руку ему на плечо.
– Ты как?
– Вспомнил еще кое-что… – Никола не решался открыть глаза. – День Отлета вроде бы.
– Ох… – Лавр, кажется, не знал, что добавить.
– Но это ничего. Главное, что все получилось, да?
– Ну… Если сможешь разобрать.
Никола наконец взглянул на написанное. В паре мест прочитать было трудно, но в целом вполне сносно.
– Ты хорошо держался. Задрожал только в самом конце, но если день Отлета вспомнил, то оно и понятно, – Лавр ободряюще улыбнулся. – Я бы вот предпочел съесть что-нибудь такое, чтобы вообще все это позабыть. Мы с Лючией вцепились тогда друг в друга…
– Теперь надо, чтобы нам поверили, – прервал Лавра Никола. – Надеюсь, твоего слова будет достаточно. Но все равно вначале придется сознаться во всем Вязу, – Никола осторожно сложил лист. – Пусть пока будет у тебя, ладно? Мне в последние дни везет как утопленнику. Только, пожалуйста, держи все время при себе, хорошо?
– Ладно, – Лавр спрятал написанное. – Не верится, что все получилось. И нас даже никто не заметил.
– Будь дело на Земле, мы бы точно попали под какие-нибудь камеры, – задумчиво ответил Никола.
– Камеры?
– Механизмы, воспроизводящие изображения. Такие ставят ради безопасности, например… Вообще, тут я тоже подобные видел, – вдруг понял Никола. – Слушай! Они же и вправду здесь есть. Но я никогда не задумывался, работают ли они… А что, если да? Если есть записи той ночи в библиотеке?
– Даже и не знаю… – Лавр явно сомневался в этой затее.
– Да ты и не можешь знать! Единственный, кто может…
– Ель, – закончил за Николу Лавр. – Если что-то касательно техники, то это точно к нему.
– Да! – Никола в нетерпении подскочил. – Пойдем!
– Сейчас? Когда все отдыхают после танцев? Чтобы точно нарваться на какие-нибудь приключения? Очень плохая идея. Давай уже как-нибудь до утра, а?
Никола медленно опустился на место и кивнул. Он и забыл, сколько уже времени. Отцовские часы показывали три ночи – даже если Ель и не спит, гостям он точно рад не будет.
– Давай ты отдохнешь немного? А я посторожу, – предложил Лавр. – Такая романтика – караулить чей-то сон, ах! Не лишай меня этого удовольствия, молю! – он картинно заломил руки.
– Да ну тебя, – отмахнулся Никола. Но при мысли о сне, в безопасности, под защитой Лавра, глаза стали слипаться сами собой.
Он провалился в ту же секунду, как голова коснулась подушки.
Интермедия
Чаща сама изгнала иномирцев, сделавшись дремучей и угрюмой, отрастив колючки и острые шипы, запутав свои тропы в тугой узел. Такова была ее воля, и иномирцы предпочли ей подчиниться. Опасения, что Чаща будет шириться, пока не поглотит весь их мир, к счастью, не оправдались. Сделавшись неприступной, укрыв внутри себя то неведомое и ценное, что она выбрала уберечь, Чаща умолкла и заснула. Иномирцы стали избегать путей, что вели к ней, и дороги со временем позабылись и исчезли. Лес будто вздохнул с облегчением и замер в ожидании чего-то. Одна только Печальная река несла свои воды откуда-то из родника в самом сердце Чащи – прямо в море.
И в самом сердце Чащи притаилось то злосчастное Окно, что сгубило их мир.
Иномирцы не знали, кто открыл его для «Спасителей». Ир, последний из пробуждавшихся на их памяти змеев, долгие века дремал под чутким присмотром, и собственная душа его была истончившейся и хрупкой, как высушенное крыло мотылька. Большинство же змеев слились с местами, которые выбрали их сердца, и стали совершенно неотличимы от этих сосудов. Они замерли в ожидании новых душ, которых из-за Отлета никогда уже не случится.
Возможно, предполагал когда-то Вяз, Окно было открыто очень давно, и о нем все успели позабыть. Не зря же в его мире оно находилось в самом сердце Чащи, у ледяного источника.
Он не раз задавался вопросом: каково было «Спасителям», когда они очутились вдруг в самом центре иномирской Чащи? Прежде чем додуматься скидывать отходы через Окно, они ведь должны были попросту отыскать его. А когда нашли, как поняли, что это иной, не их мир? Все ли вернулись назад, или кто-то заблудился? Быть может, Лес пытался остановить их и не отпустил? Что творилось в головах у людей, решивших, что они имеют право погубить один мир ценой жизни другого?
Кто открыл для них этот путь?
Вяз сам настоял на том, чтобы вновь очутиться у Окна со стороны человеческого мира и попытаться во всем разобраться. В первый раз они покинули эти места слишком быстро. Находиться там было почти невыносимо: ужасный запах химических отходов; свалки, навеки гниющие вокруг; груды бесполезного металла; ледяной ветер с моря – тоже отныне ядовитый.
Но Вяз не мог не ощутить этого даже сквозь весь царивший ужас, а осознав – чуть не закричал в голос.
Змей все еще был тут, в человеческом мире.
Змей спал.
И сердце змея, хранившее его собственную душу, мысли, память и чувства, – сердце его еще можно было спасти с умирающей планеты. И надеяться, что однажды оно обязательно найдет себе новое пристанище.
И эта история не оборвется.
Вяз просто не мог поступить иначе. Змей должен был покинуть эти земли.
Он нашел в книгах нужный обряд.
Ночь была беззвездной, стояло новолуние, но Вяз хорошо знал дорогу и ступал уверенно даже в темноте. Людскими фонарями он брезговал.
Ему казалось, что холм, поросший жухлой, тоже больной, травой, едва заметно вздымается и опадает – в такт дыханию древнего чудовища. Может, конечно, то было разыгравшееся воображение.
Вяз должен оказаться здесь первым, чтобы не дать им уничтожить змея.
Вяз протянул руку. Сказал нужные слова. А потом добавил со всей искренностью, на какую был способен:
– Пойдем. Я спасу тебя. Я найду тебе новый дом.
Змеиное сердце в его руках оказалось неожиданно маленьким и при этом тяжелым, очень теплым и в темной безлунной ночи отливало небесно-голубым.
Вяз готов был поклясться: рядом с Кораблем в день Отлета не было других людей, кроме Николы и его родителей. Это было одним из условий иномирцев: никто не должен иметь возможности тайком проникнуть на Корабль.
И все же одному созданию удалось проскользнуть незамеченным. Человеческое дитя сжимало в ладони сердце змея – никто никогда бы и помыслить о таком не мог. Самое надежное укрытие на свете. Даже родители Николы не догадывались, какая ноша предназначалась их сыну: на просьбу Вяза они согласились не думая и не придавая ей