Чувствуя, как падает с плеч какой-то камень, Хельмо поднял глаза к бегущим облакам и опять услышал голос Янгреда:
– Вы будто светитесь. Как и весь ваш дом. Такое правда стоит защищать.
Сердце сжалось одновременно тревожно и благодарно. Захотелось ответить что-то столь же обнадеживающее, но Хельмо не успел. Навстречу ехали дружинники и огненные офицеры. Похоже, они были нешуточно рады возвращению живых командиров. Хельмо вздохнул, выпрямил спину и, не оборачиваясь, устремился к ним.
Многое еще предстояло сделать, обдумать и принять. Но это уже казалось проще.
4. Королевна и ее птицы
Южный виноград определенно уродился; каждая лилово-розовая ягодка буквально таяла, стоило вонзить зубы в тонкую кожицу. Этот ранний сорт был особенно хорош тем, что не имел косточек. Лусиль ненавидела косточки – любые, хотя ими было забавно плеваться в раздражающих людей.
Она в последний раз обернулась и величественно махнула рукой – так, чтобы непременно поймать тоненькими золотыми кольцами косые лучи солнца. Толпа, высыпавшая за городские ворота, исступленно заорала напутствия. Лусиль удовлетворенно ухмыльнулась, дала знак – и ехавшие за ней конники наконец сомкнули строй, а в небо взметнулись знамена: ночная синь, солнце и луна, слившиеся в нежном поцелуе. Ворота и горожане исчезли из виду; единственные, кого еще можно было различить, если оглянуться, – солдаты оставляемого здесь гарнизона, они замерли на бастионах. Лусиль помахала и им тоже, отвернулась и отправила в рот еще виноградину.
Берестяное лукошко с ягодами, удобно крепящееся к седлу, дала ей старуха с изрезанным морщинами смуглым лицом и длинными седыми косами. Она чуть ли не бросилась лошади под копыта, чтобы только «юная царевна» заметила ее. «Царевна» заметила, даже с преогромным удовольствием ударила хлыстом солдата, бросившегося оттаскивать дерзкую простолюдинку. Остановившись, Лусиль ласково заговорила, и женщина, заливаясь слезами, стала проклинать царя. Два сына этой крестьянки то ли восстали против него и были казнены, то ли ушли по рекрутской повинности и погибли, подавляя какой-то бунт, в общем, что-то с ними произошло. Нет, первым подобным историям Лусиль искренне внимала, старалась запоминать, но вскоре они невозможно смешались в голове. Послушать народ Острары, так за время правления Чернокровца, Сыча, Гнилого – как только его не звали! – каждая вторая семья настрадалась. А с виду-то все было неплохо: города не в запустении, дороги терпимые, поля возделаны. Гостей встречали щедро, а сколько роскоши – золотых чаш, самоцветных ваз, точеных скульптур из мрамора и перламутра – оказалось в храмах… Есть на что посмотреть, есть что прихватить, и начать можно с малого, вот с таких подарочков. А что? Нельзя же не брать. Так что «царевна» милостиво приняла лукошко, а в ответ осенила женщину солнечным знаком. Внутренне она передернулась: сама была лунной, на службы ходила ночью, на груди носила, конечно же, не солярис. Но такая она была светлая и златовласая, что люди тянулись к ней и тянули детей. Многие были убеждены: она лишь прячется за верой приютивших ее союзников. Лусиль же не мешала заблуждаться на свой счет, давно поняла, что в большом деле – в политике, к примеру, – от этого только польза.
На развилке большой дороги королевский полк стал соединяться с основной армией – той, что покинула город накануне и обосновалась в предместьях, дабы не смущать народ слишком помпезным выездом. Лусиль кивала командующим, скользя праздным взглядом по лицам. Мелькали и тени из-под облаков: железнокрылые тоже явились вовремя. Интересно, они вили на ночь гнезда, а головы под крылья прятали? Ха. Нелепые все-таки создания, жаль, не скажешь этого вслух. Гордый народец, убьет – не заметит. До сих пор смешно вспоминать, как еще дома она довольно громким шепотом спросила у отца, откладывают ли союзники яйца или с этим у них как у всех, а гнездорнский посол услышал. Лицо его стало таким красным, будто вот-вот – чисто от злости – яйцо он все-таки отложит, да прямо на мозаичный пол залы.
Задрав голову, Лусиль в который раз не смогла оторвать взгляд от вычурной брони крылатых воинов. Легкие чешуйчатые пластины-перышки сверкали даже издали, слепили красными бликами. Когда очередной силуэт взрезал воздух и, сверкнув наплечником, умчался, Лусиль раздраженно прикрыла один глаз. Она в который раз задалась важным, как ей казалось, вопросом – уже не о гнездах, не о яйцах и даже не о том, есть ли у замечательных соседей Осфолата привычка гадить на людей с неба, свойственная обычным птицам.
– Что мы будем делать, если союзнички взбунтуются? Или выжрут целый город, и тогда нас убьют будущие подданные? Зачем было брать таких друзей и в таком количестве?
Она спросила это вслух, не оборачиваясь, но без труда узнавая поступь коня, на котором ее догоняли, и получила незамедлительный ответ:
– Ты же не можешь, о солнечная царица, придерживаться пагубных заблуждений?
Лусиль соизволила глянуть через плечо. К ней действительно спешил Вла́ди, как всегда, опрятный, благодушный, но трогательно сонный. Она широко ухмыльнулась вместо приветствия и простерла навстречу руку. Поравнявшись, Влади ее пожал, а потом и поцеловал. Лусиль неотрывно смотрела на него: слегка исподлобья, покусывая губы. Когда ее пальцы, высвободившись, игриво пробежались по его запястью, Влади быстро отвел глаза. Он знал – ее взгляд говорит: «Я скучала». Ответный говорил то же, но менее распутно.
Король-отец звал Влади и Лусиль близнецами, так повелось с детства. Они и были неуловимо схожи нежными лицами, как если бы приходились родней. Волосы королевича были, как и у Лусиль, светлые и длинные, только не вились и оттенком напоминали холодное сияние луны. Лунным светом лучились и глаза – серые, очень блеклые в сравнении с голубыми глазами королевны. Зато одно сходство было, по мнению Лусиль, несомненным: Влади, несмотря на высокий рост, тоже напоминал хорошенькую, нет, восхитительную девушку. Об этом она ему иногда и сообщала, подстрекая к перепалкам. Но сейчас перепалку явно собирался начать он сам.
– О, мой королевич… – пропела Лусиль, – а как вам ночевалось в стогу сена?
Тонкие брови Влади приподнялись, он даже начал обшаривать волосы в поисках соломы.
– С чего ты взяла, что я спал в стогу сена?
– Ты же только об этом и говорил, когда мы собирались в поход. Романтика интервенции. Мытье в речке, еда на костре, сон в стогу…
– Кажется, мы с тобой уже удостоверились, что сено забивается в разные места. – Влади опустил руку. – Я спал в шатре, как и всегда, и мне было грустно.
– Один? – тут же прицепилась Лусиль, лукаво облизнувшись.
– Я же говорю, было грустно, – повторно посетовал Влади. – А вот ты наверняка без меня пировала… – Он