дне убийства и точка. Мне — остальное. Я, тем не менее, остаюсь начальником отдела, могу влиять на итоги расследования. И если политическая составляющая подтвердится, тебе ничего не грозит. Разве что благодарность и признание грозит. Но о шоу-фирме, учениях сегодня — молчок. Договорились?
— На допросе я говорю о дне убийства Вжика, после которого сижу дома, жду решения своей участи.
— Верно. Браслетик-то давай. Это точно Кольцова?
— На семьдесят процентов.
— Сожительница Смит решила, что на семьдесят?
— Шмидт? — переспрашиваю я.
Следователь качает головой, говорит:
— Нет у нас доверия. Жаль. А ведь я бы мог послать оперов, на пару суток в изоляторе закрыть…
— Нет, Николай Анатольич, — во весь рот улыбаюсь я. — Не станешь ты так делать. Без сомнений, получить мое признание проще некуда. Я не герой. Только потом-то мне толку нет суетиться, буду тупо ждать суда. А вы по официальным каналам узнать ничего не можете, правильно? Я даже подозреваю почему.
— Почему?
— Да потому что, если всплывет вся подоплека, дело у опеки заберет ЦК! А тебе такого крайне неохота. И любопытно самому, что невтерпеж, так? И карьеру, к тому же, взбодрить не мешает, а тут необычное дельце. Но сам раскрутить его не вправе, как должностное лицо, и ты выявляешь правду через меня, так? Интересы наши сошлись.
— Вот же ж, супермен нашелся! А ты потянешь такие игры?
— Выхода нет.
— Выход всегда есть. Кстати, на Олимбаева так и не вышел?
— Не в тех чинах я, чтоб такую персону от дел отвлекать, — говорю я и думаю, как глубоко за мной наблюдают? Неприятно. Я снимаю браслет.
— Забирай, Николай Анатольевич. К делу приобщить, как вещдок.
Кассин в свете фонаря смотрит на браслет. Крутит его, заглядывает с изнанки.
— Доказательство, добытое не правовым способом…. А какой номер?
— Номер? — я не понимаю.
— Номер на браслете у Кольцова какой был? — скороговоркой палит Кассин.
— Не знаю. Я и не думал, что он номерной.
— Разберемся, — он прячет браслет под пальто и неожиданно свистит.
Лакейски подбегает старший консьерж.
— Старшая по подъезду ждет, — докладывает он.
— Давайте, — говорит Кассин. — И планшет.
Старшая по подъезду, Антигон Поликарпов, немедленно появился возле следователя, украдкой бросив мне сочувствующий и ободряющий взгляд. Кассин удостоверился, что понятые и эксперт смотрят на нас с монитора планшета, обратился ко мне.
— Итак, сожитель Шэлтер, расставшись с Павлом Кольцовым, вы приехали сюда на такси. Показывайте. Чтобы участвующим лицам было понятно, мы устанавливаем несоответствие во времени между прибытием фигуранта в Гапландию и появлением в вестибюле дома.
Мы прошли к воротам во двор. Здесь я вышел тогда из такси (Кассин заострил, что записи с камер такси рассмотрены следствием), потом иду такой… Я от выпивки слегка шатался сейчас шататься? — «Не стоит, обвиняемый, не нужно». — иду вот сюда в сторону парковки… у меня была, по-моему, бутылка… я отпивал… может, сбегать в магазин для аутентичности?.. Я не юродствую… искренне. Иду к парковке, здесь была собака.
— В наморднике, согласно директив, — выпалил старшая.
— Не было никакого… не важно, потом я чего-то пошел вон туда.
— Идем, — велел Кассин.
Мы прошли в темный угол двора, где я показал, как сидел на бордюре и жаловался псине на неудачную жизнь. Потом идем в тот проем между корпусами. Я иду впереди, за мной следователь. Консьерж планшетом все фиксирует. Поликарпов внимательно наблюдает.
А мне стало не по себе, проявился отложенный страх — вагончики, дым, опасный Акоп, треск металла, искры. По ногам скребет кривой спазм, начинаю заикаться.
— Зд-десь, я еще посс… в туалет.
— Камеры тут не видят? — Кассин смотрит на консьержа.
Поликарпов блеет: «Здесь не берут».
— Выйти из двора Гапландии там можно? (Поликарпов молчит, делает на следака преданную стойку: или можно, или нет, как скажете). Там что вообще?
— Корпус бэ, — говорит консьерж. — Не моя земля, там Сергей Шаповалов рулит. А налево, вон та дверь, это прачечная. Дальше — бытовка, потом склад бытовой химии. Пристройка — морг…
Морг, думаю я. Это же!!.. На голову давит тонна поролона. Морг-морг, глаза закрываются, тьма… асфальт греет щеку, и ничего не чувствую.
5
Если вы вобьете в поисковик «о природе лжи», он выдаст курс статей и гигабайты лекций на эту визгливую тему. Но обратим внимание, что информация склоняется к рекламе, шоу-бизнесу, пиару, часто — к психологии, но Сеть щепетильно обходит проблему вранья органов власти. Достопочтенная Система выглядит непогрешимой, но так ли это? Давайте честно скажем — нет. При всем уважении к домкому, консьержам, президенту, ЦК и КК следует признать за властью право на государственный обман, более того признать факт того, что право свое Система исправно реализует.
Мои регулярные читатели знают, как автора этих строк подвергли незаконному аресту. Почему дело против меня необоснованно, рассказано ранее — переходите по ссылке……….
Мой случай — процессуальная ошибка. И все бы технично, но трижды величайшая служба опеки настаивает на ошибке, что уже можно расценить как сознательную ложь. Я имею претензии, однако претензии личностные, если же смотреть в крупном масштабе, то выполнение схемы «преступление — наказание» является жизненно необходимым для стабильности нашего клауфилического общества. В юриспруденции есть такое понятие как общая превенция, то есть кара для одного пользователя служит для других барьером к совершению домопротивных деяний. Абстрагируясь от частного случая, можно сделать вывод, что такая ложь — во благо.
Далее. Достоверна ли реальность, представляемая СМИ? Не всегда. Каждый пользователь — источник информации, каждый пользователь имеет свой взгляд на вещи, установленный Системой. Но! Все мы — люди. Мы имеем одинаковый разный характер. Темперамент одного пока еще не равен темпераменту другого, поэтому эмоциональное оценка того или иного явления будет разной, хотя и общепринятой. Естественно, что проблема парковки в Гапландии будет освещаться с разных позиций жителями корпуса «А» и корпуса «Б». Различия в оценках — не ложь. Мы можем даже спорить о событии. Цензурный комитет постановил, что в спорах рождается истина