Читать интересную книгу Благословенный (СИ) - Коллингвуд Виктор

Почти весь путь мы проделали вместе с воспитателями, отдельно от императрицы. Та ехала в своей карете с иностранными посланниками — англичанином Фицгербертом и французом Сегюром. Лишь однажды я напросился туда, обещая сидеть смирно и не дёргать взрослых неуместными вопросами.

Как нередко бывает в июле, день выдался чрезвычайно жарким. Все были очень утомлены этим зноем, — ведь карета 18 века, даже императорская, не имеет кондиционера, и, притом, движется недостаточно быстро, чтобы поток встречного воздуха мог освежать пассажиров. Между послами шёл вялый разговор, Екатерина заснула, или, по крайней мере, всем так показалось.

Тут между Фитцгербертом и Сегюром разгорелся спор по поводу американской войны и революции, которая лишала Англию тринадцати цветущих областей, общею площадью далеко превосходящих саму метрополию.

Фитцгерберт бросился уверять, что эта потеря его стране оказалась более выгодна, нежели убыточна. Этот парадокс поразил меня; но англичанин упорно поддерживал свое мнение, пытаясь доказать присутствующим, что Британия, освободившись от значительных издержек, нужных для управления колониями, сохранит с нею торговые сношения и легко извлечет из них огромные выгоды, достаточные для вознаграждения за потерю лишних владений. Они с французским посланником долго спорили; хотя я из-за слабого знания французского языка не мог отследить все их аргументы, основная мысль англичанина была совершенно понятна.

— Вы, сударь, раз придерживаетесь такого образа мыслей, тогда подайте королю мнение, что надобно вам отказаться еще от Индии и Канады: выгоды от сего будут преизрядные! — наконец, улучил я момент чтобы ввернуть свое мнение на сей счёт, сделав это на английском. Фицгерберт заулыбался; граф Сегюр, не знавший английского, попросил ему перевести. В эту минуту императрица открыла глаза, и разговор прервался.

Уже вечером, в путевом дворце, играя в карты с Сегюром и де-Линем, она произнесла:

— Сегодня у вас с Фитцгербертом был престранный разговор, и я не постигаю, как такой умный человек может поддерживать такое несообразное мнение. Я нарочно не открывала глаз, мне слишком любопытно было выслушать продолжение вашего разговора. Я не знаю, одного ли мнения английский король со своим послом; но что касается до меня, то если бы я потеряла невозвратно одну из тринадцати областей, которых он лишился, то вогнала бы себе пулю в лоб!

— Ну, видимо, в Англии никто не желает стреляться, потому выдумали себе в утешение это оправдание с выгодами торговли — заметил я.

Императрица бросила в мою сторону острый взгляд, отчего я осёкся. Впрочем, когда господа ушли, она очень благосклонно произнесла:

— Ты сегодня сделал очень глубокомысленные замечания, достойные зрелого мужа. Ты сильно вырос за эти полгода, но это естественно твоему возрасту; однако, удивительно, как быстро ты взрослеешь умом!

— Я много читаю, и ещё я беседую с Ла-Гарпом — пробормотал я, радуясь, что не успел просветить присутствовавших при разговоре с английским послом, что они были свидетелями рождения концепции неоколониализма. Тут не помог бы мне и Андрей Афанасьевич — точно бы признали бесноватым!

Вообще, разговаривать с императрицей — как ходить по минному полю. Она очень обидчива и самолюбива: любую, самую невинную фразу по поводу своей империи легко может принять за критику, принимая её на свой счёт.

И, тем не менее, ещё один балл в копилку влияния я себе записал.

Глава 12

16 июля мы с императрицею прибыли в Царское Село. Тут её встречали и приветствовали все: и великий князь Павел, и Мария Фёдоровна, маленькие княжны Александра, Мария и Елена, и та часть двора, что не имела счастия сопровождать государыню в её долгом путешествии.

Роскошный Царскосельский дворец понравился мне много больше Зимнего. Последний, покрашенный невзрачною желтою охряною краскою, с выделенным белым цветом пилястрами, не шёл ни в какое сравнение с великолепными, украшенными роскошною лепниною небесно-голубыми стенами Екатерининского дворца. К тому же, здесь бы прекрасный парк с беседками, павильонами и цепью прудов, сильно отличавшийся от скромного Адмиралтейского луга.

Неожиданно, интерьеры в Царском селе мне тоже понравились много больше петербургских. Раньше я и понять не мог, как вообще можно жить в этаком царстве помпезной золочёной лепнины. Казалось, просиди безвылазно пару дней в этих кричащих интерьерах — и любой нормальный человек попросту сойдёт с ума!

Но, нет. При ярком солнечном свете, действительно, интерьеры казались излишне контрастными и перегруженными деталями. Но вечером, при мягком свете восковых свечей, всё чудесным образом менялось. В полутьме золото лепнины и массивных картинных рам поблёскивало таинственно и многообещающе, окутывая залы дворца тёплой волшебной аурой. Персонажи с тёмных масляных картин казалось, интимно подмигивали друг другу, смеясь над легкостью, с которой скрывают они свою тайную жизнь от этих смешных, сотканных из мяса, воды и пустых иллюзий трёхмерных существ, хаотично снующих туда-сюда по скрипучим натёртым паркетам. В общем, при свечах эта жирная, вульгарная позолота, давно ставшая у нас верным признаком «цыганщины», смотрится совсем по-другому!

Между прочим, тут была и знаменитейшая Янтарная комната; ещё настоящая, а не дубликат, сделанный по чёрно-белым фотографиям. Правда, находиться в ней долго не было никакой возможности — слишком подавляющей казалась изобильная, медовая роскошь янтаря.

Костику тоже страшно нравилось в Царском Селе — для него это синоним и верный спутник короткого северного лета. Он увлечённо гонялся по аллеям, залазил во все павильоны и гроты в парке, резво, как жизнерадостный мопс, носился по зеленой, всегда коротко скошенной траве, играл среди живых лабиринтов и увлеченно грёб на наших лодочных прогулках маленьким, специально для него сделанным веслом.

— А пойдём тайком купаться! — предложил он на первый же день.

— Пойдём! Слушай, мосье Курносов, а давай скажем бабушке, что папенька хочет ободрать Зимний дворец и всё утащить в Гатчину, а из дворца казарму сделать!

— Сам ты «мосье», — радостно откликнулся тот и попытался огреть меня прутиком. Мне пришлось защищаться, и некоторое время мы фехтовали, как шпагами, ивовыми прутиками, пока я не догадался ему поддаться.

— Не, ну давай же! Давай скажем!

— А зачем? — удивился Костик, забавно сморщив свой курносый носик.

— А что, смешно же будет! Давай, я скажу «Как хорошо тут, в Царскосельском дворце, много лучше, чем в Зимнем!», а ты такой и ответишь «Не зря папенька хочет в нём казарму сделать»! Смешно же будет!

— Ну, давай. Только мне думается, лучше жабу поймать, надуть её и подсунуть мадам Перекусихиной!

— Лучше Протасовой!

— Ты что? Твой тебе потом надоест своими поучениями! * (А. С. Протасова — родственница А. Я. Протасова-прим.)

Первый день по приезду императрица отдыхала с дороги. Наутро, спеша воспользоваться отменной погодой, мы прогуливались по аллеям огромного царскосельского парка. Сегодня её в качестве кавалеров сопровождали генерал Мамонов — текущий фаворит, очень смазливый молодой человек,

и еще какой-то высокий, смуглый господин в испанском мундире. День выдался жаркий, и вееры дам работали без остановки.

— Должно быть на вашей родине сейчас еще жарче, не так ли, дон Миранда? — спросил Мамонов у «испанца».

Тот ответил по-французски, что-то в том смысле, что на родине всегда хорошо.

Мне стало интересно, что это за испанец. Я потихоньку дёрнул за рукав Мамонова и шёпотом спросил его:

— Александр Матвеевич, а что это за господин?

— Это дон Франсиско Миранда, уроженец далёкой Венесуэлы! У него какие-то нелады с собственным правительством, и он ищет нашего покровительства!

Хммм… Франсиско Миранда, Франсиско Миранда… Кажется, это довольно известный деятель, вроде бы, он один из первых, кто хотел добиться независимости Латинской Америки от испанской монархии, но, как-то не очень удачно…