– Про ведьмины поцелуи на шабашах я тоже слышал, – заметил Бельзедор. – Но сам не видел. Это правда, Янгфанхофен?
– Правда, конечно, – кивнул гохеррим.
– Что, серьезно?! – изумился Дегатти. – Я думал… а тебя так призывали?
– Нет, ты что… хотя было, конечно. Традиция-то древняя, освященная тысячелетиями. Не с нас пошло, не нам и заканчивать, – развел руками Янгфанхофен. – А ты продолжай, продолжай. В твоем-то рассказе девчонку и правда оклеветали, верно? Ну и нечего тогда в сторону уходить. Это наше с ведьмами внутреннее дело, куда они там кого целуют.
Короче, охладел Гадальбет к Ирошке. Сторониться стал. А как тут не станешь, когда день за днем только и слышишь, как твоя суженая голышом на шабашах пляшет, демонов ублажает.
Ирошку после этого вся деревня избегать стала, коситься, персты прикладывать. Вспоминали, как она лягушек ловила у речки. Все дети ловили, конечно, но остальные-то для детских забав, а Ирошка не иначе как ради зелий ведьмовских. И тот случай со змеей в дымоходе аж со всех сторон обмусолили. Стали болтать, что Ирошка и сама-то в змею ночами превращается, по коровникам ползает.
А потом у Ирошки умерла двоюродная бабка. Та самая, что жила в лесу. И привиделось накануне Ирошке, что бабка ее зовет. Лежит пластом, рот раскрывает, сказать что-то хочет. Проснулась она в холодном поту, и мысли в голове неотступно – проведать надо бабушку. Хоть и ведьма, а все не чужой человек.
Ну и пошла. И успела как раз к последним бабкиным часам. За руку ту взять, последние слова выслушать.
И дар колдовской получить. Не могла бабка умереть спокойно, не передав его кому-нибудь. У ведьм это исстари заведено.
Радости с того Ирошке выпало немного. Ну да, теперь у нее сама собой стала получаться волшба. Без всяких демонов, враки это все оказались. Но деревенские, и прежде ее сторонившиеся, теперь стали шарахаться. Гадальбет вовсе говорить перестал.
Скрыть-то не вышло ничего. Оно по первости как будто само из Ирошки лезло во все стороны. Рукой махнет неосторожно – ветер подымается. Посмотрит исподлобья – цветок завянет или суп скиснет. Хорошего поначалу мало получалось… да и потом тоже. Все только порча какая-то.
– Понимаешь, меня ничему не учили, – объяснила Ирошка. – Если ты дар унаследовал, а не собственный развил – оно вот так обычно выходит.
– Почему?
– Если на норовистого коня садится новичок, тот может его сбросить. А магия – очень норовистый конь. Если не получил должного обучения – волшебство уничтожит волшебника. А меня почти не учили. Бабка только в последний день объясняла всякое, рассказывала… из последних сил. И еще я у нее книжку там нашла ветхую, тоже почитала.
– Ты грамотная? – удивился Ульганд.
– В наших краях прецептор одно время странствовал, жрец Мудреца. Он всех учил, кто хотел.
Впервые Ульганд посмотрел на Ирошку с толикой уважения. Сам он читать и писать тоже умел, но среди крестьян такое редкость.
Вилланам Ирошка поначалу пыталась помогать. Старалась изо всех сил. Дожди призывать в засуху, урожай обогащать. Только все выходило не так. Вместо дождей – то град, а то и снег. Вместо урожая – недород. С Вазилом вообще неладно вышло, хотя этот пусть только самого себя клянет.
А Адалка… она сама к Ирошке в пещеру заявилась. Снова завидовать начала, глаза ее ненасытные. Теперь, дура такая, дару ее позавидовала. Навыдумывала себе невесть чего, тоже все про демонов, да про сокровища, да про власть над человеками. Тоже наслушалась разного, да и решила, что Ирошка этот дар получила, бабку родную прикончив.
А если, значит, Адалка так же прикончит Ирошку, то дар уже к ней перейдет. Вот и пришла с пирожками и словами сахарными.
А в пирожках волчья ягода была.
Ирошка их есть-то не стала. И не потому что неладное почуяла, а просто стряпуха из Адалки – что дровосек из кобылы. Нагрубила ей Ирошка, что уж. А как не нагрубить?! Бранью покрыла, пирожки ее в пыль выбросила и велела топать куда подальше, пока в лягушку не обратили.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ну Адалка на нее с кулаками и набросилась. А Ирошка сдачи дала. Толкнула. Адалка кувырк – и головой ударилась. Ирошке она в пещере не нужна была, а и тащить ее до дому не хотелось, козу драную. Она до деревни сбегала, там и передала, что Адалка у нее, идти не может, пусть родные придут, заберут.
И назад побежала. А там Адалка уже в себя пришла. В вещах Ирошкиных рылась.
Снова подрались, конечно. Адалка за нож схватилась. А Ирошка… она сама толком не поняла, как у нее вышло то, что вышло. Стихийно как-то, против собственной воли.
Ну а дальше Ульганд уже сам все видел.
После привала они преодолели еще вспашек двадцать. На этот раз Ульганд не стал привязывать Ирошку к седлу и даже позволил часть пути проехать верхом. Дорога впереди еще долгая, будет плохо, если ведьма стопчет ноги в самом начале.
Когда они встали на ночлег в тихой лощине, Ирошка насмешливо сказала:
– И ты только не думай, что этот ошейник не даст мне колдовать. С ним труднее, конечно, но я и так сумею превратить тебя в лягушку.
– В таком случае отчего же ты этого все еще не сделала? – осведомился Ульганд, разводя костер.
– А не хочу. Могу, но не хочу.
Рыцарь немного помолчал. Глаза ведьмы были хитрыми, на губах змеилась усмешка.
– В таком случае ошейник можно и снять? – предположил Ульганд. – Раз уж от этого ничего не изменится.
– Можно и снять… – пожала плечами Ирошка. – Он почти бесполезный, правда.
– Но лучше все-таки не снимать, – подытожил Ульганд. – И, наверное, лучше будет на ночь снова вас связать, сударыня.
– Не титулуйте меня так, сэр рыцарь, – язвительно сказала Ирошка. – Я не просто крестьянская девка, я ношу ведьминский пояс.
– Какой еще пояс?.. – не понял Ульганд.
– Воображаемый. Он как рыцарский, только его не видно.
– И как же правильно тебя титуловать?
– Мэтресс Таль. Чечевица сварилась?
Уплетая вареные бобы, ведьма сказала:
– А не веришь ты мне зря. Я в любой момент могу скрыться. Так что можешь меня и не связывать. Ни к чему это.
Но Ульганд все равно связал ведьму. Не слишком туго, но скрутил ей запястья и привязал к дереву. Хотел еще и кляп воткнуть, но сжалился.
А наутро под деревом не оказалось никакой девушки. Только спутанный ворох веревок и свернувшаяся клубком змея. При виде Ульганда она подняла треугольную голову и зашипела.
– Мэтресс Ирошка, вернитесь в свой истинный облик, или я отрублю вам голову! – гневно воскликнул рыцарь.
– Сэр рыцарь, с кем вы там разговариваете? – донеслось сзади.
– Ни с кем, – ответил Ульганд, смущенно убирая меч в ножны.
Ведьма нарвала орехов. Она каким-то образом сумела освободиться, но не сбежала. Ошейник по-прежнему был на ее шее.
– Почему ты все еще здесь? – с подозрением спросил Ульганд.
– Ключ от ошейника у тебя, – ответила Ирошка. – Куда я пойду в этой штуке?
Ульганд внимательно посмотрел на нее. Потом на землю рядом с собой.
Там валялась ветка. Увесистая, с узловатым комелем. Настоящая дубинка.
– Что? – тоже посмотрела на ветку ведьма.
Ульганд мазнул взглядом по примятой траве. Судя по следам, Ирошка всю ночь каталась и дергалась, но узел распутала только под утро. Убежала в лес… вернулась с тяжелой веткой… постояла неподалеку от спящего рыцаря… потом бросила ветку и снова ушла.
Она либо побоялась, что не сумеет ударить достаточно сильно, либо сжалилась.
Ульганд не стал спрашивать.
– А говоришь, ошейник не действует, – сказал он, отламывая ей кусок хлеба.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Да он почти не ощущается, – фыркнула Ирошка. – Просто тяжелый. А колдовать я могу по-прежнему.
– Докажи.
– Не буду я ничего доказывать. Нашел скомороха.
– Значит, ошейник все-таки работает. Колдовать ты с ним не можешь. Брехать можешь, а колдовать не можешь.
– Продолжай так думать.
Теперь они коротали путь беседой. А на следующем привале Ульганд не стал связывать пленницу. Та и без этого казалась совсем измученной. Они остановились у реки, и рыцарь позволил девушке промыть раны, да и вообще очистить себя от грязи. Она изрядно в этом нуждалась.