Читать интересную книгу "Эстетика энергоэволюционизма - Михаил Веллер"

В живописи форма и есть содержание. Нет ничего, кроме того, что ты видишь на холсте. Если на портрете любящая и добрая красавица – она такая и есть, яд не подсыплет и рога не наставит. Галереи красавиц и героев.

Хоп! – Возрождение стало рисовать добрых и умных уродов (в числе прочих). Гениальные были художники. Но имеем-то мы только краски на холсте, и проявляется все только через прямое визуальное восприятие. Владение формой.

Прискорбен вечный стон бездарных писателей: «Не важно как сказать – важно что». Если ты вовсе не умеешь писать – то даже самый прекрасный и трагичный сюжет вызовет глумливый хохот. Можно прекрасно писать о всякой ерунде – фраза хороша, что явно для понимающих. Можно коряво, но если о подлинных и великих событиях – действует сильно. Идеалом остаются Гомер и Шекспир – тут тебе и форма, тут тебе и содержание.

Реализм и Кафку мы сейчас оставим в стороне заодно с Брейгелем и Пикассо. Ограничимся красотой.

Чтоб в искусстве возникло для воспринимающего красивое содержание – ему надо найти адекватную форму. Уже она может раскодироваться, включать ассоциации и задействывать ощущения.

Гибель города при землетрясении и извержении вулкана можно изобразить на холсте разными способами. Но вот «Последний день Помпеи» – картина красивая. Трупы, разрушение – чего красивого? А – цвета, позы, линии, пропорции: изящно все, возвышенно и благородно. Неоклассицизм. Кишки по камням не размазаны. А экспрессионист уже в XX веке это так бы изобразил, что страх и тошнота были б главными ощущениями зрителя. Формы разные – а содержание одно. Яркий случай примата формы над содержанием.

Натуралист так опишет гибель Трои, что дух парной крови и смрад горящего человечьего мяса во сне преследовать будет. Вот вам и «Илиада».

Генри Миллер и Эдмон Ростан писали об одних и тех вещах – но один смотрит на несвежие трусы, а другой в сияющие глаза. А текст составлен из одних и тех же букв.

Создатель танцует от содержания и воплощает его в форму. Восприниматель танцует от формы и раскрывает в ней содержание. Форма есть вместилище содержания. И воспринимаем мы сначала и прежде всего ее.

Умелый портной любую женщину оденет красиво. Не умеющий шить может исказить и подать невразумительно самую лучшую фигуру. Но вообще очень хорошую фигуру и средненький портняжка оденет так, что красота ее будет явна. Последний вариант и есть мечта средненьких писателей.

В искусстве мы приветствуем красивое платье, но предпочтем и рубище, если оно надето на явно красивую женщину. Скроить такое рубище, чтоб оно облекало явно красивое тело – тоже задача создания формы.

Плохое тело – подкладывай, утягивай, ставь кружева. Отличное тело – задача сильно упрощена, почти все сойдет. Искусство хорошего портного – чтоб платье не замечалось, а тело играло: это гораздо сложнее, чем кажется дилетантам, и формальные излишества здесь только вредят.

23. Поскольку «красиво» различается от «обычно, нормально» и противопоставляется «некрасиво» – понятно, что красотой обладает меньшая часть от всех объектов и явлений.

Есть относительный, сравнительный аспект красоты – сравнительно с не-красотой. Если бы все было красиво и ничего не было некрасиво – как узнать, что всеобщая норма и есть красота?.. Приобретая всеобщность, понятие теряет свой смысл.

В каждом классе и каждой деревне есть своя первая красавица – часто перестающая быть красавицей в большом городе, а особенно – при поступлении в театральный институт.

Это – с точки зрения внешней, обьективной.

24. А с точки зрения внутренней, субъективной, красота – это то, что возбуждает некоторые чувства сверх обычной средней меры. Если они будут постоянно возбуждены на уровне «красиво» – этот постоянный уровень и станет нормой. А норма не фиксируется, никак не отмечается.

Ощущение «красиво» не может быть постоянным и «прицепляться» ко всему подряд.

25. Относительность красоты.

Избранность красоты как меньшего среди большего.

26. А вот и обратный взгляд на предмет: хотел бы я найти такую природу, которую нельзя было бы счесть красивой. Пальмы под океанским ветром, снежные отроги гор в лучах восхода, заснеженный лес – это конечно, это особенно. Но раскаленный свет пустыни, бескрайность скупой тундры, кусты над тихой речушкой – да эта красота есть во всем.

Как же так? А на нее обращаешь внимание не все время. Иногда. В определенном состоянии души. Или вспомнил о ней, или задумался о чем, или вдруг неизвестно с чего. Но постоянно ее не ощущаешь, на другое отвлечен, другим занят.

Первое. Мы имеем дело с определенным комплексом ощущений, который внешне можем прицепить едва ли ни к чему угодно. Была бы потребность, а она регулярно бывает.

Второе. Ощущение от красоты природы можно назвать отрадностью бытия. Как хорош мир, жить хорошо!.. Инстинкт жизни дает выброс сверх-ощущений. Пра-эстетика. Привет от волка, воющего на луну – вы его еще не забыли?

Красота природы означает: я люблю жить, я хочу жить, мне хорошо жить в этом мире, несмотря ни на что.

И не нужно никакого ума и эстетического образования, чтобы хоть иногда ощущать красоту природы – даже не формулируя это в понятие «красота». Да любому человеку бывает просто хорошо иногда на природе, ниотчего, просто так. И эскимосу на льдине, и негру под пальмой, и бедуину в песках. Величественно, задумчиво, печально и сладко.

27. Почему печально? Потому что если вы пробовали дыню чуть с солью, то без соли будет уже не то: соль подчеркивает, оттеняет, усиливает сладость и аромат. Сладость печали здесь в том, что она – избыток радости, ее оттеняет и усиливает: ощущения сильнее и богаче.

Именно потому – печаль красоты. Бренность бытия, невозможность обладания, желание и невозможность слиться с нею еще полней – это же потом идут попытки сформулировать ассоциации.

Истинно сильное чувство переползает краешком в свою противоположность.

28. Что означает известная и идиотская фраза «Красота спасет мир»? Что ощущение красоты – как бы возвышенно, благородно, высокодуховно, ассоциируется со всем хорошим, и человек в таком состоянии на гадости не способен, он сейчас великодушен, добр и справедлив. Дай ему как можно больше красоты – и он будет таким подольше, все время, и все будут братья, и все будет хорошо.

С разгону. См. п. п. 23–25. Человек живет не для того, чтобы наслаждаться красотой. У него еще масса ощущений, мыслей и дел. А красота – только один из моментов. Человека можно эстетически развить, он сможет видеть красоту в чем угодно – но это всегда будет своего рода протуберанец, выброс, струйка вбок из трубы.

Мир и так прекрасен! А тогда в нем и менять нечего, и с чего это вдруг его как-то не так, как раньше, начнет спасать то, что раньше не спасало?!

Еще не прекрасен? Усовершенствуем, переделаем? Так этим мы всю дорогу и занимаемся! Думаем – для счастья, а на деле – для обновления Вселенной.

Смешно превращать метафору в сентенцию и пытаться искать в ней глубокий смысл.

29. «Добро горит, как серебро, – а зло блестит, как золото», – написал много лет назад дивные строки старенький ленинградский переводчик и поэт Андрей Петров (не путать с композитором).

Как насчет красоты зла? Только не надо про Дьявола и религию, это не ко мне, это в церковь, пожалуйста. А – красавцем ведь всегда рисовался Сатана в человеческих обличиях, прекрасным же изобразили себе Люцифера. «Дьявольская красота!» – вопили инквизиторы, отправляя красавиц в ведьмовских балахонах на костер. Нет, насчет греховного соблазнения телесным мы понимаем, насчет обольщения красотой ради склонения ко злу – мы понимаем: это действительно сейчас не имеет отношения к теме.

Но почему один из типов театра и кино – злодей-красавец? Ах, чтоб удобней было творить зло. А, еще чтоб контрастировать своей внешностью и злодейством. Контраст усиливает ощущения.

Зло бывает привлекательно именно тем, что дает сильные и острые ощущения. «Ах, если б это было еще и греховно!» – как вздыхала одна юная итальянская графиня, наслаждаясь в зной мороженым.

Соль для дыни. Печаль от красоты заката. Сознание зла дополняет «противовесом» ощущение силы и значительности от творимого. Не только сильный и храбрый – но еще и попирающий добро и мораль. Злодея боятся – а он плюет на мир и его законы, вот как он крут и крупен. Но при этом, конечно, привлекательный злодей не должен быть труслив, глуп, внешне отталкивающ и не может творить зло украдкой, исподтишка – его цинизм должен быть нагл и явен.

В единоборстве равно сильных героя и злодея – справедливость и симпатии на стороне героя, но режиссеры и актеры отлично знают, что роль злодея выигрышнее – богаче, многограннее, объемнее: и диапазон его поступков шире, и сфера чувств полнее – ему ведомы понятия и чувства добра, и оно не подкрепляет его дух, наоборот – у него есть избыток духа, чтоб бороться за неправое дело. А это впечатляет. Особенно женщин, кстати, сходящих с ума по привлекательным злодеям более, чем по героям.