Читать интересную книгу Черная мантия. Анатомия российского суда - Любовь Краснокутская

Свидетель поднял от бумаг голову, взглянул на следователя и, снова запинаясь, проговорил: «Дальше меня просили подробно описать мое возвращение в Москву». Он снова оглядывается, начинает шушукаться с тем, кто сзади. Его отвлекает следователь, торопит: «Поехал по Москве поработать частным извозом?»

Карватко вымученно продолжает: «Да, выехал на Таганку, зашел в «Игровой мешок». Там можно попить кофе, провел там минут сорок-пятьдесят. Потом у меня машина сломалась, пришлось ее наскоро наладить. И я решил ехать домой. В районе четырех-пяти утра я был в мастерской, меня там точно видели».

Следователь: «В «Игровой мешок» заехали, чтобы создать себе алиби?»

Карватко подавленно: «Абсолютно нет. В последние месяцы я занимаюсь частным извозом. А там ребята сидят, те, что таксуют. Охранник там меня даже вряд ли вспомнит. И вот мы с товарищем в мастерской разговариваем, и я по радио слышу сообщение, что совершено покушение на Чубайса. Ну, мои действия – я услышал про Жаворонки и что была использована машина СААБ темно-зеленая, и что уже напали на след. У меня непонятное волнение возникло…»

Свидетель опять оглядывается и заученно выдавливает: «17 марта вечером, когда я приехал домой, я услышал, что есть подозреваемый – Квачков. И мне стало все понятно: я был 16-го числа на даче Квачкова, и раз Роберт 16-го тоже был, то и его будут подозревать…». Карватко почти взмолился: «Я не мог поверить, что он имел отношение к этому делу. Ну, там ребята на даче были в бане… Я понимал, что по мобильному телефону можно вычислить, кто с кем общался».

Следователь хищно выкарауливает: «Сделали вывод, что они все причастны?»

Карватко обреченно: «Я понимал, что подозрения падут на всех, кто с Квачковым общался. Вдруг раздался звонок, мне позвонил Роберт, он звонил со своего мобильного телефона. И он нормальным тоном спрашивает: как дела? Я говорю: мне сегодня тридцать три года, он поздравил, и говорит…».

Свидетель замолкает, склоняет голову ближе к листам, читает: «Дед заболел, но я узнавал, это не инфекционно». Я понял, что Роберт говорит о Квачкове. Потом он мне говорит: «Ты найди Диму и Вадика, скажи, что нет ничего страшного». И я остался в раздумье. Дима и Вадик – это из «Герада» ребята, афганцы. Они, наверное, тоже общались с Квачковым. Все, я никуда не поехал, ни с кем не стал встречаться, ничего не стал говорить никому».

Следователь: «Почему Вы сами не обратились в милицию?»

Карватко: «У меня вообще шок был. По телевизору говорили, что Квачков, якобы, причастен, но при обыске у него ничего не нашли. Что я мог в милиции сказать? Что мужики в баню собирались? По большому счету, в Москве разве хоть один человек пошел бы в таком случае в милицию?»

В этот момент некто, сидевший за спиной Карватко, выходит из комнаты.

Следователь настойчиво: «Те, кого Вы видели, они могли это совершить?»

Карватко легко, на выдохе: «Я не могу этого сказать. Я не знаю».

Следователь: «Кому-нибудь из родственников Вы говорили о покушении?»

Карватко: «Я разговаривал с женой. 20-го марта поехал в Москву, начал «бомбить», все прокручивал в голове, и у меня сложилось мнение, что причастности Квачкова нет. И раздался телефонный звонок. Это звонил Роберт. Он спросил: ну, чего, ты виделся с кем-то из ребят? И он попросил меня уверенным тоном: встреться, объясни, что все это ерунда. Я понял, что не мог бы человек звонить на мой телефон, если бы что-то было. И у меня создалось впечатление, что Квачков однозначно не причастен к этому преступлению. Я вышел на кухню, там жена, она спросила меня: что случилось?»

На экране видно, как возвращается некто, помещается за спиной свидетеля. Тот снова начинает запинаться: «Я рассказал жене, у нее был шок, я ее попробовал успокоить. Объяснил, что Яшин звонил два раза, он взрослый человек, не может не понимать, что происходит. Может быть, это ошибка, но мне придется давать объяснения. Похоже, что, ну, не причастен Квачков. Я был у него на даче, ну, мужики собрались, ну, я ни сном, ни духом… А 20-го числа вечером я еду домой, звонок от Роберта. Он говорит: «Привет». Спокойный голос. Я ему говорю: «Петрович, это мой телефон, и ты мне звонишь». А он говорит: «Я понимаю, все нормально по этой ситуации, через день-два приеду». И у меня уверенность, что Роберт знает, что Квачков не может быть причастен к этому делу. А 21-го по телевизору стали говорить, что вроде есть у него алиби. И у меня стало появляться впечатление, что Квачков может быть действительно не причастен. Все, больше мне ничего не известно». Свидетель перевел дух.

Экраны погасли. Начался допрос Карватко по его видеопоказаниям на следствии.

Прокурор: «Давая показания в суде, Вы указали, что допрос велся путем прочтения каких-то листов. Но перед Вами лежал всего один лист. Почему Вы сказали, что листов было больше?»

Карватко: «Мне кажется, их было несколько».

Прокурор: «Кто положил лист?»

Карватко: «Не знаю. Мне положили и велели читать».

Прокурор: «А как протокол допроса на 11 листах уместился на один листок?»

Карватко: «Там были записаны даты и факты».

Прокурор: «А почему Вы не смотрели постоянно на этот листок?»

Карватко: «Я постоянно на них смотрел».

Судья прерывает допрос: «Я поясню присяжным заседателям, что вопросы следственных действий по закону не обсуждаются. Но в связи с тем, что сторона защиты эти вопросы затрагивала, то я разрешаю стороне обвинения затрагивать эти вопросы во имя принципа равенства сторон».

Вдохновленная разрешением судьи Пантелеевой впротиву всех законов обсуждать следственные действия, в допрос включается сторона защиты.

Першин, адвокат Квачкова: «Кто такой Олег Васильевич Корягин, который стоял за Вашей спиной?»

Не тут-то было! Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Вопрос снят.

Першин: «Сколько раз и почему прерывалась съемка допроса?»

Вопрос снят.

Першин: «Вы с адвокатом, присутствовавшим на допросе, заключали соглашение?»

Вопрос снят.

Михалкина, адвокат Миронова: «Адвокат интересовалась состоянием Вашего здоровья?»

Вопрос снят.

Михалкина: «Укажите количество лиц, присутствовавших на допросе?»

Вопрос снят.

Миронов, подсудимый: «Почему Ваша речь на видеозаписи была вялой, невнятной, рваной?»

Карватко: «Меня допрашивали несколько дней, прежде чем допросил следователь».

Миронов: «Что за ожоги у Вас на руках?»

Судья: «Вопрос снимается как не относящийся к делу и не просматривающийся на видео».

Найденов, подсудимый: «Что за записи лежат перед Вами?»

Карватко: «Это записи, где мне определено, что нужно сказать следователю».

Найденов: «Вас допрашивали в СИЗО в качестве кого?»

Вопрос снят.

Найденов: «Вас в качестве свидетеля допрашивали?»

Уставшая снимать вопросы судья перешла к угрозам: «Найденов, я предупреждаю Вас о недопустимости неподчинения председательствующему судье».

Найденов невозмутимо кивает: «Обыск у Вас дома был до допроса?»

Вопрос снят.

Найденов: «Когда Вас поместили в СИЗО, Вы помните?»

Судья: «Найденов! Вы предупреждаетесь за ненадлежащие вопросы. Это может повлечь взыскания вплоть до удаления из зала суда».

Найденов: «На записи мы видим Вас небритым. Это сколько суточная небритость?»

Про небритость вопрос тоже не угоден, хотя бритье к следственным действиям не относится.

Найденов: «Что у Вас за повреждение левой кисти?»

Вопрос снят.

Найденов: «Вас Корягин консультировал перед допросом?»

Вопрос снят.

Котеночкина, адвокат Найденова: «Показания, которые Вы давали под запись, были следователем записаны дословно?»

Судья вмешивается: «Вопрос я снимаю, так как закон не требует дословной записи показаний».

Закалюжный: «Возражаю. В законе сказано: «Протокол допроса – по возможности дословно». Ваша честь, предоставьте Яшину возможность задать вопросы свидетелю».

Пантелеева в ответ: «Адвокат Закалюжный, суд предупреждает Вас о недопустимости нарушения порядка судебного заседания».

Закалюжный взрывается: «Я расцениваю Ваш ответ как препятствие адвокатской деятельности!»

Пантелеева успевает возвратить себе невозмутимый образ египетского сфинкса: «Уважаемые присяжные заседатели, прошу вас оставить без внимания заявление адвоката Закалюжного».

Прокурор приступает к оглашению еще одного документа следствия – заявления свидетеля Карватко, направленного им Генеральному прокурору Российской Федерации 30 марта 2005 года, то есть, спустя всего лишь три дня после допроса, показанного на видеозаписи. Заявление небольшое, но до неузнаваемости меняющее смысл и тон только что состоявшегося допроса: «Я пришел к выводу, что на даче Квачкова могло готовиться покушение на Чубайса. Прошу допросить меня по этому вопросу».

Во как! Только что на протяжении всего допроса Карватко твердил одно: «не могут они быть причастны… не верю… нет, не причастны…». Так что же вдруг изменилось за эти три дня? Снова вопросы к Карватко.