Читать интересную книгу Под стеклянным колпаком - Сильвия Плат

Затем одним быстрым ударом, прежде чем успеют передумать, они вонзают в себя оба ножа и поворачивают их, вырезая полукруг сверху и снизу и замыкая их, после чего кожа живота вываливается наружу, как круглая тарелка, а следом вылезают их внутренности, и они умирают.

Наверное, требуется огромное мужество, чтобы умереть вот так. Моя беда в том, что я не выношу вида крови.

Мне казалось, что я смогу остаться в парке до самого утра. А завтра с утра Додо Конвей должна отвезти меня с мамой в Уолтон, и если я собираюсь сбежать, пока еще не поздно, то теперь самое время. Я пошарила в сумочке и насчитала доллар одной бумажкой и семьдесят пять центов монетами по десять, пять и одному центу.

Я понятия не имела, сколько стоит добраться до Чикаго, но не осмеливалась пойти в банк и снять со счета все деньги, потому что доктор Гордон вполне мог попросить банковского клерка задержать меня, если я совершу что-то подозрительное.

Мне пришла мысль об автостопе, но я не знала, какая из бесчисленных дорог ведет из Бостона в Чикаго.

Легко найти направление на карте, но я всегда терялась, оказываясь в эпицентре бурлящей жизни. Каждый раз, когда мне нужно было сообразить, где восток или запад, стоял полдень, или было пасмурно, когда вообще ничего не определишь, или наступала ночь. А кроме Большой Медведицы и «кресла-качалки» Кассиопеи я совершенно не разбиралась в созвездиях, и этот пробел в моих познаниях всегда приводил в уныние Бадди Уилларда.

Я решила дойти до автовокзала и разузнать, сколько стоит билет до Чикаго. Потом я могла бы зайти в банк и снять именно эту сумму, чтобы не вызвать больших подозрений.

Едва я миновала стеклянные двери автовокзала и принялась рассматривать полку с красочными туристическими буклетами и расписаниями, как вдруг поняла, что банк в моем городке вот-вот закроется, поскольку была уже вторая половина дня, и я не смогу снять деньги до завтра.

В Уолтоне меня ждали к десяти утра.

В этот самый момент ожил динамик и начал объявлять остановки автобуса, готовившегося к отправлению. Голос в динамике, как обычно, хрипел и рычал, так что ничего невозможно было разобрать, но потом сквозь весь этот треск я услышала знакомое название, прозвучавшее четко и ясно, как ля мажор на фортепьяно во время настройки инструментов оркестра. Это была остановка в двух кварталах от моего дома.

Я поспешила назад, в жаркий, пыльный предавгустовский день, вспотевшая и с пересохшим ртом, словно опаздывала на трудное и важное собеседование, и вскочила в красный автобус с уже взревевшим мотором.

Я подала водителю плату за проезд, и дверь-гармошка на обтянутых резиной петлях бесшумно закрылась у меня за спиной.

Глава двенадцатая

Частная клиника доктора Гордона возвышалась на вершине поросшего травой холма, в самом конце длинной, спрятанной от посторонних глаз подъездной дорожки, усыпанной белым ракушечником. Сверкали на солнце желтые, обшитые досками стены большого дома, окаймленного верандой, но на закругленной кверху лужайке не было ни одного гуляющего.

Пока мы с мамой шли к зданию, на нас обрушился летний зной, и где-то в ветвях медно-красного бука затрещала цикада, словно взлетевшая газонокосилка. Треск ее лишь усиливал давившую на уши тишину.

У входа нас встретила медсестра.

– Пожалуйста, подождите в гостиной. Доктор Гордон сейчас выйдет.

Меня нервировало, что все в доме выглядело совершенно обычным, хотя я знала, что он, наверное, битком набит сумасшедшими. Я не заметила решеток на окнах, не слышалось диких или раздражающих криков. Солнечный свет падал ровными прямоугольниками на потертые, но мягкие красные ковры, и в воздухе витал сладкий аромат свежескошенной травы.

Я задержалась на пороге гостиной. На какое-то мгновение мне показалось, что у меня перед глазами точная копия комнаты отдыха в небольшой гостинице на острове у побережья штата Мэн, где мне довелось побывать. Через двустворчатые двери струился яркий белый свет, в дальнем углу возвышался кабинетный рояль, люди в летней одежде сидели за карточными столами в кривобоких плетеных креслах, так часто встречающихся на заштатных морских курортах.

Потом я поняла, что никто из находившихся в гостиной не двигался. Я присмотрелась, пытаясь найти какую-то разгадку в их застывших фигурах. Я разглядела мужчин и женщин, парней и девушек примерно моего возраста, но на их лицах застыло одинаковое выражение, словно они долго пролежали на полке вдали от солнечного света под слоем мельчайшей бледно-серой пыли.

Тут я заметила, что кое-кто все-таки двигался, но это были какие-то незаметные птичьи движения, которые я сначала не различила.

Мужчина с землисто-серым лицом пересчитывал карты в колоде: одна, две, три, четыре… Мне показалось, что он проверяет, все ли они на месте, однако, закончив счет, он начал заново. Сидевшая рядом с ним полная женщина поигрывала деревянными четками, собирая их на конце веревочки, а потом – щелк, щелк, щелк – сбрасывая одна на другую.

Молодая девушка у рояля перелистывала ноты, но, заметив мой взгляд, резко наклонила голову и разорвала ноты пополам.

Мама тронула меня за руку, и я прошла за ней в комнату. Мы молча сели на продавленный диванчик, издававший скрип, стоило кому-то пошевелиться.

Затем я перевела взгляд с людей на буйство зелени за прозрачными занавесками, и мне показалось, что я сижу в огромной витрине универмага. Фигуры вокруг меня были не людьми, а манекенами, раскрашенными под людей и стоящими и сидящими в неестественных позах.

Я поднималась по ступенькам, глядя в обтянутую темным пиджаком спину доктора Гордона.

Внизу, в холле, я попыталась спросить его, что собой представляет шоковая терапия, но, когда открыла рот, не смогла произнести ни слова, а лишь выпучила глаза и уставилась на знакомое улыбающееся лицо, плывшее передо мной, словно тарелка, доверху наполненная обещаниями и самоуверенностью.

На самой верхней ступеньке темно-красный ковер кончился и сменился пришпиленным к полу простым коричневым линолеумом, тянувшимся вдоль всего коридора с закрытыми белыми дверями по сторонам. Идя за доктором Гордоном, я услышала, как где-то вдалеке хлопнула дверь и раздался женский крик.

Внезапно из-за угла перед нами появилась медсестра, ведущая под руку женщину в синем халате со спутанными, до пояса, волосами. Доктор Гордон уступил им дорогу, а я вжалась в стену.

Когда женщину тащили мимо нас, она размахивала руками и пыталась вырваться из цепких рук сестры, беспрестанно повторяя:

– Выброшусь из окна, выброшусь из окна, выброшусь из окна.

Коренастая и сильная, в заляпанном пятнами халате косоглазая медсестра носила очки с такими толстыми линзами, что из-за одинаковых круглых стекол на меня смотрели четыре глаза. Пока я пыталась определить, какие из этих глаз настоящие и какой из настоящих глаз косил, она вплотную приблизила ко мне свое лицо и прошипела с широкой заговорщической улыбкой:

– Она думает, что выбросится из окна, но она не выбросится, потому что на всех окнах решетки!

И когда доктор Гордон провел меня в комнату с голыми стенами в дальнем конце коридора, я увидела, что окна в этой части здания действительно зарешечены и на входной двери, на створках стенного шкафа и на ящиках письменного стола – на всем, что открывалось и закрывалось, – красовались замочные скважины, чтобы все можно было запереть.

Я легла на кровать. Вернулась косоглазая сестра, расстегнула ремешок у меня на часах и положила их себе в карман. Затем начала вынимать шпильки из моих волос.

Доктор Гордон отпер стенной шкаф, вытащил оттуда столик на колесах с каким-то устройством и закатил его за изголовье кровати. Сестра начала намазывать мне виски каким-то пахучим кремом.

Когда она наклонилась, чтобы дотянуться до обращенной к стене стороне моей головы, ее полная грудь накрыла мое лицо, словно облако или подушка. От нее исходил какой-то неясный медицинский запах.

– Не волнуйся, – улыбнулась она мне. – В первый раз все до смерти пугаются.

Я попыталась улыбнуться в ответ, но кожа у меня задубела, как пергамент.

Доктор Гордон приложил две металлические пластины к моим вискам, закрепил их стягивающим лоб ремешком и пропустил жгут между моими челюстями. Я зажмурила глаза.

Повисло недолгое молчание, словно все вдохнули. Потом на меня что-то навалилось, вцепилось и начало трясти так, словно наступил конец света. Уи-и-и-и, завывало оно сквозь воздух, раздираемый синими искрами, и с каждой вспышкой меня швыряло и колотило так, что, казалось, у меня переломаются все кости и вся кровь брызнет из меня, как сок из скошенной травы.

Я подумала: что же такого ужасного я натворила?

Я сидела в плетеном кресле, держа в руке высокий стакан с томатным соком. Часы вернулись ко мне на запястье, однако выглядели как-то странно. Потом я поняла, что их надели вверх ногами. Я ощутила, что и шпильки у меня в волосах находились не там, где раньше.