Читать интересную книгу Головокружение - Франк Тилье

Вода, еда, сон. Наши организмы вновь обрели чувствительность и стали нормально функционировать. Мозг получал кислород, сердце качало кровь, почки работали. Меня больше не шатало при ходьбе, а от схватки с Поком на спине осталось всего несколько синяков. Я снова превратился в человека.

Молодому арабу было лучше, но температура его не оставляла, проявляясь резкими пиками. Мои ступни почти привыкли к холоду, а его так и оставались белыми как мел, и кончики пальцев начали трескаться. Мишель их лечил желтоватой мазью из теплой воды и жира, эта смесь должна была питать некротизированные ткани. Рецепт приготовления мази я даже не пытался узнать.

Фарид больше не заговаривал на тему гомосексуальности. Мы оба постоянно сидели перед палаткой и крутили колесики замка, наблюдая за тенью Мишеля в галерее. Человек в железной маске ставил рефлектор на краю пещеры, чтобы хоть малая толика света доставалась нам. У меня было такое чувство, что он изменился к лучшему и теперь выступал в роли настоящего лидера. Пока он мастерил одежду из шкуры Пока, Фарид забрасывал меня вопросами о моем прошлом ремесле. Он был потрясен, когда я ему сказал, что в 1986 году покорил Эверест. Однако я пояснил, что никакой моей заслуги в этом нет. Всю ответственность и все тяготы взяла на себя организация «Maximum Adventures», которую основал Макс Бек, а мы, по сути дела, были как младенцы в люльке, и эта люлька гарантировала успех восхождения.

– Ну, ты силен, есть в тебе что-то такое… – заметил он. – Славный ты парень.

– Ну да, я взошел на Эверест, но кто об этом знает и кого это заботит? Сегодня на «крышу мира» может забраться любой, необходимы только три условия: иметь деньги, быть хорошо тренированным и иметь возможность покинуть семью месяца на два. Но когда видишь, насколько обесчещен Эверест, все детские мечты разбиваются вдребезги.

– Не важно, главное, дошел ведь. Мне нравятся скромные парни, которые не заносятся. Аббат Пьер[19] и компания, знаешь? Лично я залезал только на террикон, и то это было здорово.

Я посмотрел на бутылку водки и решил выставить ее ко входу. Я и так изрядно пьян.

– Знаешь, тогда, в восемьдесят шестом, я был только сопровождающим. Как и все, купил билет на вершину, вернее, «Внешний мир» мне его купил, у меня ни гроша не было. Короче, невелика доблесть. Но это восхождение позволило мне… определиться со своей сексуальностью, как ты заметил.

Он молча смотрел на меня.

– У меня тогда была эрекция, ну, помнишь, я привалился к твоей спине… Так вот, это вовсе не потому, что я тебя пожелал. Сейчас я полностью гетеросексуал, но… я не знаю… это идет откуда-то из глубины, «из брюха»…

– Первобытные инстинкты, как говорится. Не бери в голову.

– В Гималаях я и познакомился с Максом Беком, о котором болтаю во сне. Он был нашим гидом. Это он по-настоящему сформировал меня в горах. Он впервые в моей жизни заставил меня понять, что главное – достигнуть вершины и гораздо менее важно, как ты это сделаешь.

Фарид вытащил две последние сигареты и бросил на землю пустую пачку. Заметив на ней надпись «КУРЕНИЕ УБИВАЕТ», я чуть не расхохотался.

– Похоже, вы и вправду были корешами. И что на него нашло, на этого Макса Бека, когда он тебе врезал ледорубом?

Я поднял пустую пачку, скомкал ее и сунул в карман.

– Я влюбился в его жену, а он это заметил.

Фарид присвистнул и зажег сигарету.

– Ни фига себе, бывший гомик, да ты даром времени не терял.

– Бывший бисексуал… Меня тянуло и к мужчинам, и к женщинам…

– Ух ты, вот это да… Чужая женщина – все равно что заповедник. И чем дело кончилось? Ты продолжал с ней видеться?

– Я на ней женился через два года.

– Погоди, ты хочешь сказать, что твоя жена…

– Франсуаза, ее зовут Франсуаза.

– Что Франсуаза – это баба того Макса Бека, твоего лучшего кореша?

– Да.

– Ну знаешь, это как-то не очень с твоей стороны… Жениться на бабе умершего… так ты, выходит, вор?

Я тут же пожалел о своих словах. И с чего это я так разговорился? В голове была полная каша. Пошатываясь, я вошел в палатку, уселся, упершись лбом в сложенные руки, и закрыл глаза. Макс… Высоко в горах… Удар ледорубом… Образы быстро сменяли друг друга. Я увидел себя молодым, на пути к прошлому…

31

Эверест является воплощением физической силы мира. Ему он должен противопоставить духовную силу человека. Он представлял себе радость на лицах товарищей в случае успеха. В его воображении рисовалось то волнение, которое вызовет у всех альпинистов его достижение.[20]

Сэр Фрэнсис Янгхазбенд. Борьба за Эверест (1926)

Я снова увидел себя в тот день… В руках у меня был кусок хлеба и какие-то сырые овощи. Я грыз морковку, сидя в американской палатке-столовой, где имелся каменный стол, освещение солнечными батареями и мини-электрофон hi-fi. Помню, тогда мы даже слушали Элвиса Пресли! На внутреннюю стенку палатки, прямо над магнитофоном, был нашит американский флаг.

Молодой мускулистый парень с властным взглядом черных глаз вложил мне в руки флягу из бизоньей кожи. Я поднес ее к носу: виски. Даже запах виски внушал мне отвращение, и Макс, притащивший мне флягу, прекрасно это знал. Я вообще не дружил с алкоголем, а на высоте тем более. Макс, загорелый, в пестрой бандане на длинных белокурых волосах, с намазанными маслом какао губами, расхохотался и хлопнул меня по спине. Он уже был по пояс голый и собирался нырнуть в объятия Энн Риггз, альпинистки из Юты, с которой познакомился три дня назад.

Отбросив флягу в сторону, я проворчал:

– Пошел ты к черту, Макс.

Оба, Макс и Энн, веселились и целовались, словно парочка подростков. Риггз не красавица, но и не уродина. Она мне напоминала гору Ванту: вроде вот она, но можно без нее обойтись. Эта Энн Риггз была очередной статуэткой в коллекции побед Макса, который покорил гораздо больше женщин, чем вершин. И одному Богу известно, им или горам он приносил себя в жертву вот уже тридцать лет.

Мы с Максом познакомились пять лет назад и с тех пор не расставались. Каждое лето мы делали несколько красивых восхождений недалеко от дома: в Мейе, Гранд-Жорас, Бьонассей. Этот неуемный парень с платиновой шевелюрой и светлыми бровями стал моим наркотиком, моей героиновой зависимостью, дозой безумия и адреналина. Он мог поднять меня среди ночи с постели и потащить купаться нагишом в озере или просто позвать в бар где-нибудь в Амбрёне. Он пил на халяву, трахался на халяву, знал всех на свете. Везде свой в доску, этакий маяк при штурме ледника. Благодаря ему, его пылу и его спонсорам для меня открылись все двери в журнале «Внешний мир». Я ездил в лучшие командировки, участвовал в самых престижных восхождениях и брал интервью у асов альпинизма. Танзания, Швейцария, Боливия, Непал. Ясное дело, я не всегда лез вместе со всеми, в моем ремесле нужна выдержка, надо уметь смотреть на гору и снизу. В кильватере у Макса я совершенствовался в альпинизме, вслушивался, вглядывался. Моя репортерская карьера пошла в гору, к двадцати восьми годам я был в курсе всех событий, происходивших на позолоченном солнцем снегу. В этом ремесле, однако, не было ни капли жажды наживы, только ощущение полной свободы.

Американский лагерь раскинулся на равнине неподалеку от реки. Я встал, надел солнечные очки и вышел из столовой. И вот я вижу себя уже в футболке, шагающего на трехкилометровой высоте по дороге к базовому лагерю Чо-Ойю, восьмитысячника, который занимает шестое место в мире. С этой дороги открывались виды несравненной красоты, по духу под стать стране, которой принадлежали, – мощному, властному, все себе подчинившему Китаю. Вокруг кипела жизнь, все заполняя буйством цвета и звуков: выставки изделий ремесленников в стоящих кружком палатках, купания в кристально чистой воде, душ под открытым небом, со всех сторон шутки на всех языках мира. Яки шагали неспешно, шерпы зажигали палочки ладана перед алтарями, где хлопали на ветру разноцветные молитвенные флажки. Я любил эти мгновения вне времени, между небом и землей, такого больше не найдешь нигде. Через два дня Макс, наш шерпа и я ушли к верхним лагерям, а оттуда – на штурм вершины.

Я обернулся и с вожделением посмотрел на палатку связи, стоящую особняком. Там был спутниковый телефон и факс. Простое средство, чтобы связаться с Францией и поболтать с Франсуазой, невестой Макса.

Франсуаза… С самого вылета из Орли это имя не переставало звучать у меня в голове. Я вспоминал наши поцелуи украдкой на парковке аэропорта. И самый первый поцелуй, такой робкий. В зале отлета, когда наши взгляды встретились, я увидел, что она напугана. Помню, как страстно поцеловал ее Макс и что-то прошептал на ухо. Когда мы прощались, она больше не улыбалась, а лицо у нее было бледное и встревоженное. Я не понял, в чем дело, но с того дня меня одолела тоска. Неужели Макс догадался о нашем зарождающемся чувстве?