Франк Тилье
Проект «Феникс»
Эстебану и Тристану, которые, подобно миллиардам других муравьев, вносили свою скромную лепту в великое строительство под названием Эволюция
Живые организмы существовали на Земле, не зная для чего, более трех тысяч миллионов лет, прежде чем истина осенила наконец одного из них.
Ричард Докинз. Эгоистичный ген[1]
…Разум стремится объять не только то, что можно и нужно делать, но и то, что делать можно, но верней всего не нужно.
Умберто Эко. Имя Розы[2]
Моим читателям
Меня часто спрашивают, откуда я беру темы своих книг. Может быть, они появляются из хроники происшествий? Или возникают, когда я любуюсь пейзажем? На углу улицы или при взгляде на журнальную страницу? Откровенно говоря, я и сам толком этого не знаю. У меня нет ни тайн, ни методов. Я верю скорее в щелчок, в случай: как будто видишь круговерть листьев, сорванных с ветвей и несомых бурей, и вдруг — бац! — различаешь среди многих один, тот, который подлетит и прилепится именно к твоей щеке.
Я уже больше двух лет обдумывал вторую книгу дилогии о жестокости, когда попал — ну, скажем, не случайно — на доклад, посвященный проблемам эволюции. Среди прочего докладчик рассказал нам, что однажды Чарльз Дарвин получил от кого-то из своих знакомых мадагаскарскую орхидею, научное название которой Angraecum sesquipedale, а разговорное — «Звезда Мадагаскара». У цветка оказался необычайно длинный — двадцать пять-тридцать сантиметров — шпорец, на самом дне которого собирался нектар. Ни одна из известных Дарвину бабочек не обладала хоботком, который позволил бы проникнуть на такую глубину. Но каким же тогда образом опылялся этот цветок — ведь без опыления «Звезда Мадагаскара» была бы обречена на вымирание? Дарвин предположил, что на острове должна существовать бабочка с хоботком длиной до тридцати сантиметров — бабочка, способная достать нектар со дна шпорца этой орхидеи. Сорок один год спустя на Мадагаскаре была обнаружена бабочка, получившая в честь предвидения Дарвина символическое название Xanthopan morgani praedicta:[3] длина ее хоботка действительно двадцать пять — тридцать сантиметров.
Это произвело на меня глубочайшее впечатление, и я подумал, что здесь наверняка найдется материал для книги. И погрузился в биологию, эволюцию, генетику, попутно размышляя над сюжетом, с которым вам предстоит познакомиться. Алхимия слов сделала остальное.
В этой книге на сцену вновь выходят Люси Энебель и Франк Шарко. Их история не закончилась на последней странице «Монреальского синдрома», ведь в самом конце их ожидало весьма неожиданное событие. Но специально для новых читателей хочу подчеркнуть, что если персонажи остались прежними, то история, излагаемая здесь, никак не связана с предыдущей.
А теперь мне остается только пожелать вам всем приятного чтения.
Пролог
Август 2009 года
В тот день не должно было быть хорошей погоды.
И не должно было быть у людей на этой земле права смеяться, бегать по пляжу и дарить друг другу подарки. Кто-то или что-то должно было им помешать. Нет, не имели они права ни на счастье, ни на беззаботность. Потому что там, в комнате-холодильнике, находившейся в самом конце лабиринта ужасных коридоров, под лампами дневного света лежала девочка и мерзла.
Теперь она всегда будет мерзнуть. Всегда.
Согласно официальному сообщению, неопознаваемое тело девочки — предположительно от семи до десяти лет — было найдено вблизи дороги регионального значения, между Ниором и Пуатье. Когда новость дошла до лилльской бригады криминалистов, Люси Энебель, даже не разузнав точно, при каких обстоятельствах обнаружили труп ребенка, сразу понеслась туда. Больше пятисот километров на чистом адреналине, несмотря на усталость, на нестерпимую душевную боль, на терзающий ее страх перед непоправимым, с одной стучащей в голове фразой: «Господи, только бы не одна из моих дочек, Господи, пожалуйста, только бы не одна из моих дочек!» Люси, которая никогда не знала молитв, которая забыла запах свечей и ладана, истово молилась. Она отчаянно надеялась, что там окажется другой ребенок, другая девочка, которая исчезла, но не успела попасть в полицейские сводки. Может быть, ту девочку похитили вчера. Или сегодня. И тогда несчастными станут другие родители, не она.
О, пожалуйста, только не она!
Люси снова и снова убеждала себя: речь о совсем другом ребенке. Не важно, что от Сабль-д’Олон, места, где пропали Клара и Жюльетта Энебель, до места, где нашли тело, довольно близко, — это просто дело случая. И то, что между исчезновением девочек и моментом, когда она ступила на парковку Института судебной медицины Пуатье, прошло всего пять дней, — тоже случайность.
Другой ребенок… Но тогда почему Люси здесь, совсем одна, так далеко от дома? Тогда почему резкая кислота то и дело подкатывает к горлу и кажется, что ее вот-вот вырвет?
Конец дня, а асфальт обжигает сквозь подошвы. Воздух насыщен парами этого расплавленного асфальта, пахнет разогретой резиной — отрава, а не воздух. Отпуск 2009 года — время, проведенное в аду. В ее личном, ее частном аду. А ведь самое худшее еще впереди. Оно впереди, вместе с ужасным словом, которое стучит у нее в голове: «неопознаваемое».
Девочка, которая там лежит, это не моя дочка, это не одна из моих близняшек.
Люси снова взглянула на дисплей мобильника, открыла «входящие», хотя отсутствие конвертика в нижней части маленького экрана указывало, что сообщений не поступало. Но вдруг в пути были проблемы с сетью, вдруг она прямо сейчас получит срочное сообщение: Клару и Жюльетту нашли, девочки чувствуют себя хорошо и скоро вернутся домой, к своим игрушкам.
За спиной хлопнула дверь грузовичка, и она, вздрогнув, вернулась к реальности. Сообщений не было. Люси положила сотовый в сумку и направилась к зданию. По институтам судебной медицины она могла ходить с закрытыми глазами — все они были устроены одинаково. Напротив входа приемная и регистратура, на первом и втором этажах лаборатории, морг и прозекторские в подвале — символично: мертвецы не имеют права на солнечный свет.
Осунувшаяся, с потухшим взглядом, лейтенант полиции Энебель подошла к секретарше за справкой. Говорила неуверенно, еле слышно, с трудом подбирая слова. Связки сели после криков, рыданий, бессонных ночей. В журнале регистрации записано, что труп — вот еще одно ужасное слово, от которого сжимается сердце, — доставлен в 18 часов 32 минуты. Вероятно, судмедэксперт уже произвел предварительный осмотр тела, и наверняка сейчас, в эту самую минуту, патологоанатом готовится читать историю последних минут жизни погибшей, исследуя ее плоть изнутри.
Другая девочка. Не Клара и не Жюльетта.
Люси с трудом стояла на ногах, колени подгибались, ее шатало. Она шла по коридорам, держась рукой за стену, шла медленно, словно во тьме, а там, на улице, был разгар лета, люди пели и танцевали. Сложнее всего было смириться именно с этим контрастом: кругом продолжается жизнь, а здесь…
Полминуты спустя она приблизилась к двери с врезанным в створку овальным стеклом. Тут просто воняло смертью, и не существовало никаких средств избавиться от этого жуткого запаха. Люси приходилось вести по таким же мрачным коридорам родителей, братьев, сестер — на «опознание», и многие падали в обморок, еще не увидев тела. В том, что приходишь сюда, уже есть что-то невыносимо бесчеловечное. Что-то противоречащее природе.
Она замерла у стекла, через которое было видно, как по ту сторону двери человек в маске идет к столу из нержавеющей стали. Стола, впрочем, она не видела — просто знала, что такой стол там есть. Сколько раз она переживала подобные сцены, и сколько раз чувствовала при этом, что вот оно — начало нового дела, нового расследования, сколько раз надеялась, что дело будет волнующим, даже необычным, выдающимся. Она была совсем как этот чертов судмедэксперт, для которого мертвый ребенок всего лишь еще один объект изучения и который, вернувшись домой с работы, нальет себе рюмочку и сядет смотреть телевизор.
Но сегодня для нее все иначе. Сегодня она полицейский и потерпевшая в одном лице. Она и охотник, и добыча. И мать у тела мертвого ребенка.
Только не одна из моих дочек. Неизвестная девочка. Чужая девочка. Другие родители скоро будут плакать здесь — на том месте, где сейчас стою я.
Почерпнув в этих заклинаниях немного мужества, Люси взялась обеими руками за дверную ручку, вдохнула так глубоко, как только смогла, и шагнула вперед.
Пятидесятилетний мужчина припарковался в глубине стоянки Института судебной медицины позади фургончика, в котором привезли оборудование. Стратегически удобная позиция: отлично видно, кто входит в здание, кто выходит, а сам не привлекаешь ничьего внимания. Трехдневная, по меньшей мере, щетина, глаза за темными очками с кое-как склеенной и обмотанной скотчем дужкой, лоб в мелких капельках пота — незнакомец смахивал на злоумышленника. Эта жара, эта проклятая жара, как она давит, до чего липкий, плотный воздух… Не переставая обдумывать ситуацию, он приподнял очки, вытер носовым платком веки. Что лучше: пойти туда первым и первым узнать, что там с телом девочки, или подождать, пока выйдут ребята из судебной полиции, присутствовавшие при аутопсии, и расспросить их?
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/1/7/3/7/0/0/173700.jpg)