плане, хотя он и был плохо встречен главными правительственными чиновниками.
Уинстон начал Дарданелльскую операцию со своим обычным оптимизмом. Он круглосуточно работал как с морским, так и с военным штабами, чтобы убедить их в надежности своего плана и организовать наступление. Для успеха плана требовались как большие силы флота для захвата Дарданелл, так и наличие стабильного военного контингента для последующего захвата Галлиполи. Уинстон отправился в путь с большой помпой, и я отслеживала каждый его шаг по письмам и новостям.
Обстрел силами флота начался 19 февраля, но вскоре Уинстон написал мне, что вице-адмирал Карден[44], похоже, не особо усердствует. Это подозрение укрепилось в середине марта, когда Карден ушел в отставку по болезни, и его сменил контр-адмирал де Робек. У де Робека не лежало сердце к атаке, и он отменил весь морской план после того, как один французский и два британских боевых корабля подорвались на минах. В отсутствие адекватного противника на море турецкий флот смог снабжать свои наземные войска, так что, когда в апреле начали осуществлять свой план министр обороны лорд Китченер и генерал сэр Иэн Гамильтон[45], их войска понесли чудовищные потери – тридцать тысяч англичан, десять тысяч французов и более тринадцати тысяч австралийцев, новозеландцев и индусов.
В попытке вернуть операцию на нужные рельсы, и чтобы ужасающие жертвы не оказались бессмысленными, Уинстон обратился с просьбой о морском подкреплении сначала к Асквиту, который полагался на местных адмиралов. Мой муж обратился с мольбой к переменчивому адмиралу флота лорду Фишеру[46], который поддерживал операцию в начале, но затем отнесся враждебно к дарданелльскому плану и заблокировал усилия Уинстона.
«Если бы я не поддержала его дарданелльский план, не было бы этих ужасных потерь, – думаю я. – Если бы только я смирилась с тем, что правительственный вялый ответ с самого начала означает, что поддержку Уинстон во время кампании тоже получит слабую, возможно, я смогла бы отговорить Уинстона от идеи захватить Дарданеллы». Но я не говорю ничего; есть и другие виновники. Другие, руководившие этой катастрофой.
– Как можно обвинять тебя, Уинстон? План был хорош. Если бы ты получил адекватную поддержку со стороны флота, захват Дарданелл был бы успешным, и турецкие войска не получили бы снабжения. Мы бы захватили полуостров Галлиполи и победили турок. Может, даже быстрее закончили войну. Асквит, Гамильтон, Китченер и, – я не произнесла, а выплюнула это имя, – Фишер отказались прислать обещанную помощь. Виноваты они.
– Это мы с тобой знаем правду. Но я громче всего выступал за эту кампанию, а она стала самым кровавым поражением в британской истории, – голос его прерывается, и я понимаю, что он сдерживает слезы. – И понятно, что народ жаждет крови.
– Но почему это должна быть твоя кровь? Разве вину не должны разделить все, кто был вовлечен в это дело?
– Сдается, меня уже назначили козлом отпущения, Котенок.
Мое сердце колотится так, что я боюсь, что Уинстон его услышит.
– Что ты имеешь в виду?
– Ходят слухи, что Асквит говорил с главой Консервативной партии, Эндрю Бонаром Лоу[47], который угрожал нарушить военное перемирие между консерваторами и либералами, если за Дарданеллы никому не снимут голову. Ты знаешь, что консерваторы ненавидят меня с того момента, как я сменил партию, и Асквит тоже это знает. Я слышал из надежного источника, что ради спасения собственной шкуры Асквит заключил сделку с консерваторами по поводу создания коалиционного правительства после того, как меня снимут с должности. И Ллойд Джордж согласился.
– Нет! – я зажимаю рот руками.
– Хотелось бы, чтобы это было неправдой, Котик. Но это так, – он вздыхает из самой глубины души. – Со мной покончено.
Как мог Асквит так поступить с Уинстоном? После всех его самоотверженных трудов. Всей его верности. Всей его гениальности.
Слезы внезапно высыхают, их сменяет гнев.
– Как он смеет! Это оскорбление не только тебе, но всему нашему народу! Ты единственный в кабинете, у кого есть сила и воображение, чтобы покончить с немцами. И ты достиг бы цели, если бы тебя поддержали соратники, – я просто киплю. – Люди, которые поддержали план, пусть и неохотно.
К моему изумлению, моя ярость не находит отклика в Уинстоне. Он просто целует мои волосы и шепчет:
– Это не имеет значения, моя Клементина. Я опустошен. А без сил никто ничего сделать не может.
И я понимаю, что мой муж сдался судьбе.
Мы не получали официального уведомления о смещении Уинстона почти неделю, до 26 мая. Хотя я и непривычна к молитвам, я постоянно молюсь, чтобы Асквит не вышвырнул моего мужа. Я знаю, что это будет значить для Уинстона. Но критика, которую Уинстон получает из ежедневных газет вместе с оскорбительными упоминаниями Дарданелл и Галлиполи, которые я ловлю от прохожих каждый раз, как появляюсь на людях, дают понять, что даже если Асквит и не заключил сделки с консерваторами, смещение Уинстона неизбежно.
Когда мы получаем уведомление, мы покидаем Дом Адмиралтейства в течение часа, поскольку на неделе я уже упаковала все наши пожитки. Наш летний дом в Хоу Фарм мы еще не можем снять, а наш дом на Эккстон-сквер мы сдали в аренду, когда Уинстон стал лордом-адмиралом. Так что мы размещаемся в доме на Арлингтон-стрит, принадлежащем тете Уинстона Корнелии и ее сыну лорду Уимборну, где мы проводим долгие часы в креслах перед камином, обдумывая наше будущее, часто молча. После пяти дней безуспешных попыток втянуть мужа в разговор, мы получаем конверт с Даунинг-стрит. Пока Уинстон вслух удивляется, с чего бы Асквиту ему писать, я сижу тихо. Я подозреваю, что послание касается моего уничижительного письма, которое я написала Асквиту тайком от Уинстона прямо перед его смещением, в котором я описывала высокие качества мужа наряду с его важностью для войны и громила Асквита за одну мысль уволить его. На самом деле я раскрывала премьер-министру его истинные мотивации снять с должности Уинстона, а именно – чтобы в сознании людей закрепилось мнение о нем.
Но когда Уинстон с надеждой вскрывает письмо серебряным ножом со стола лорда Уимборна, в нем нет и упоминания о моем послании. Вместо этого премьер-министр и его жена Марго непонятно почему приглашали нас на Даунинг-стрит на ужин. И я должна приехать раньше на чай с Марго.
Одернув платье из простого серого муслина, которое я сочла достаточно мрачным для такого случая, я звоню в парадную дверь дома на Даунинг-стрит. Знакомая служанка впускает меня, но отводит взгляд. Ей известно что-то, чего не знаю я? Или как все,