Читать интересную книгу Путь диких гусей - Вячеслав Софронов

— Так пока все держатся, — неопределенно выразился стражник.

— Вот всех и буди, — отрезал хан.

Пришла старая Аниба, а за ней и шаман с мазями и чистыми тряпками. Пока собирали молодых парней у шатра, Едигиру промыли и перевязали рану на плече, что начала уже гноиться. Смазали медвежьим салом и обожженные руки.

— Ну вот, коль вчера не умер, то теперь долго жить буду, — шутил он. — Давно Бек-Булат уехал? — поинтересовался у Анибы.

— Не так чтобы давно, но мы уже, пять туесов грибов притащили, — отвечала старая женщина, — ох, гриб нынче хороший. Поешь, хан, похлебки. Очень вкусная похлебка!

— Ладно, похлебку поем, старая. А куда он уехал, не говорил?

— Жене не говорит, а старой Анибе разве скажет?

— Кто может знать, где Бек-Булат?

— Может, кто и знает, да я не ведаю о том, — покачала она головой, завязывая последний узел на тугой повязке.

— Хорошо, идите отдыхайте, — кивнул им Едигир, надевая свежую рубаху, — скоро для вас много работы будет.

— Да уж поняла, хан. Коль на тебя руку подняли, то война, должно, большая шибко будет.

Аниба и шаман ушли, а снаружи уже слышались голоса собравшихся. Едигир велел пригласить всех в шатер, и тут с удивлением обнаружил у своих ног кожаный чехольчик, завязанный шелковыми шнурками. Он подобрал его и в раздумье, не решив, что с ним делать, повесил на столб шатра. Затем снял висевший там же колчан со стрелами и повернулся к вошедшим.

Явились около двух десятков человек, в основном молодые парни, что жили в летнее время в столице, обучаясь воинскому искусству. Хан пытливо всматривался в их лица, плохо различимые в неверном свете медных светильников. Потом со вздохом проговорил:

— Вот пришел и ваш черед встретиться с врагом и показать, чему вы обучились, и доказать свою храбрость. Степняки пришли!

По рядам собравшихся прошло легкое движение, но ни один из них не выдал своего волнения.

— Надо срочно оповестить всех беков, мурз и от моего имени велите им собирать своих нукеров и спешить в столицу. Враг не сегодня, так завтра будет здесь. Берите лучших коней и скачите, не жалея ни их, ни себя, во все улусы. Вот вам мой знак и вручите его ханам и бекам. Обратно возвращайтесь на их конях, нигде не останавливаясь.

Едигир вытаскивал из колчана по одной стреле, обмакивал ее в разведенную охру, что держал рядом в глиняном горшочке Рябой Hyp, и подавал каждому юноше. Те кланялись в знак согласия и исчезали за пологом шатра, Когда они остались с Нуром одни, то Едигир тяжело опустился на подушки и, посмотрев на верного воина, тихо произнес:

— Иди теперь ты. Надо зажечь сигнал войны.

Ни слова не проронив, Рябой Hyp покинул хана, направившись на берег, где на возвышении всегда лежали приготовленные сухие ветки и береста для костра войны. Вскоре высокое пламя взметнулось над стенами сибирской столицы. И тут же донесся звонкий удар в медный котел, висящий на караульной башне. Удары следовали один за другим и плыли в ночном воздухе, заставляя вскакивать с теплых постелей людей: мужчин брать в руки оружие, а женщин тихо плакать, глядя им вслед.

Вскинул голову и Ата-Бекир, задумчиво вглядываясь в пламя костра, и перевел взгляд на противоположный темный берег реки, откуда только что вернулся раненый Едигир. Он пожевал свой сизый ус и тихо проговорил;

— Вот и наше время пришло, однако… — и заковылял к своему жилищу.

Зайла-Сузге, услышав гулкие удары, несущиеся со сторожевой вышки, выскочила наружу из своего шатра, и в глаза ей ударил яркий свет сторожевого костра. Волна холода поднялась в ее груди и сковала движения. В растерянности она двинулась к шатру Едигира, обходя группы людей, так же, как и она, испуганно и с тревогой смотрящих на пламя костра. Откинув полог, робко вошла внутрь, где находился в одиночестве Едигир.

В его руках Зайла увидела кусок пергамента, испещренный черными значками арабской вязи. Что-то знакомое угадывалось в том свитке.

Едигир вопросительно глянул на нее и, коротко кивнув, предложил подойти к нему.

— Пытаюсь разобрать, что тут значится, — показал он на свиток.

— Откуда он у тебя? — спросила Зайла, протянув руку к пергаменту.

— Подарил на память один человек, — усмехнулся Едигир.

Зайла развернула пергамент и начала читать, медленно шевеля губами, Едигир с удивлением воззрился на нее.

— Ты можешь это читать?

Но Зайла не отвечала. Глаза ее расширились от удивления, и губы вдруг задрожали, по щекам скользнула слезинка, но была не замечена. Наконец, Зайла подняла глаза на Едигира и, вложив в голос всю надежду, спросила почти шепотом:

— Он жив?

— Кто? — Едигир попытался сделать вид, что не понял, о ком идет речь, но не мог обмануть, ответить "нет" под этим взглядом и согласно кивнул головой, выдавив из себя:- Да. Он жив.

— Где он? — Зайла схватила хана за руку и уже не надежда, а мольба была в ее голосе и во всей обмякшей фигуре.

Едигир с неприязнью выдернул руку из ее пальцев и, отойдя в сторону, отчеканил:

— Если я правильно понял, тот человек твой возлюбленный? Хорошо, я отвечу на все твои вопросы сразу. Сейчас не время играть в прятки. Он пришел к нам с войной, чтобы убить меня и твоего мужа. Это по его милости зажжен костер войны. Я чудом вырвался из его лагеря на берегу родного Тобола. И это, — он показал на свиток, — я похитил из его шатра. Теперь отвечай ты, если считаешь себя матерью своего сына. Кто тот человек и что вас связывает? Я жду… — И хан уселся на подушки в центре шатра.

За время, что он говорил, Зайла-Сузге успела собраться с силами, успокоиться и теперь уже волнение не читалось на ее бледном лице. Но руки, сжимающие свиток, слегка дрожали, и голос, когда она начала говорить, прерывался после каждой фразы.

— Хорошо, — с некоторой долей смирения начала она, — видит Всевышний, что пришло время рассказать обо всем, хоть я и поклялась унести свою печальную историю в могилу. Но я не хочу, чтобы человек, которого я любила и люблю… — тут ее голос и вовсе стал едва слышен, но она справилась со своей слабостью и продолжила;- Этот свиток на языке моего народа зовется шежере, что значит родословная. В нем указываются все мужчины рода, начиная с его основателя. Здесь, — она провела пальцем по верхней строчке букв, — первым стоит Чингиз-хан, а последним… последним мой родной брат Кучум. Вот. Теперь ты знаешь все. Можешь поступить со мной, как считаешь нужным. — Она направилась к выходу из шатра, но Едигир остановил ее.

— Подожди, Зайла, ты не ответила на главный вопрос: как ты оказалась в Сибири. Тебя заслали к нам или явилась по собственной воле?

Глаза Зайлы сверкнули дамасской сталью, и Едигир узнал тот взгляд, который некогда сразил его.

— Как ты можешь говорить такое? Ты?! Отец моего ребенка!!! — при этих словах она, закрыв лицо руками, рванулась к выходу, и лишь за поворотом Едигиру удалось нагнать ее и силой втянуть обратно. Его лицо горело, и руки так сильно стиснули плечи Зайлы, что она даже вскрикнула от боли.

— Повтори, что ты сказала?! — прокричал он ей в лицо.

— Я сказала, что Сейдяк твой сын, — довольно спокойно произнесла Зайла и откинула назад голову. — Когда ты уехал, оставив меня на заимке одну среди своих слуг, и я поняла, что жду ребенка, то что я должна была делать? Ответь! Ждать тебя? А что бы ты сказал мне, вернувшись? Я не была твоей женой, и ты мог отвергнуть и меня и ребенка. Что мне оставалось делать? Кинуться в воды этой реки? Нет, я не стала испытывать судьбу и поехала в ближайшее селение, еще не зная на что решиться. И там неожиданно встретила твоего брата. Он влюбился в меня и пожелал взять в жены. И я ни разу за это время не пожалела о том поступке. И он, в отличие от тебя, ни разу не поинтересовался, его ли это ребенок.

— Так он не знает, что Сейдяк мой сын? — прошептал Едигир.

— А что это может изменить? — вопросом на вопрос ответила Зайла.

Едигир стоял раскачиваясь словно дерево под ветром. С его губ срывались слова:

— Какой я дурак… Какой я дурак…

А Зайла, желая вывести его из забытья, коснулась легонько волос хана, прошептав нежно:

— Сколько у тебя седины стало… Глянь!

Но видя, что Едигир не обращает на нее внимания, заговорила неторопливо и вполголоса, скорее для себя:

— Мы с братом росли вместе во дворце отца. Вместе играли, купались. Мы были рождены одной матерью, а у отца был еще старший сын, рожденный от ногайской княжны. Но его мы видели редко. К тому же он был всегда высокомерен и спесив. Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой. Вскоре меня забрали ее родственники. А брат остался во дворце. Встречались мы не чаще одного раза в год на больших праздниках, куда меня возили на большом верблюде, закутанную с головы до пят в материю. Никто не должен был узнать меня.

Едигир, наконец, перестал раскачиваться и подошел к низкому столику, на котором стояла пиала с прохладным напитком. Отпив глоток, он вернулся на место и слушал, не перебивая.