Читать интересную книгу Путь диких гусей - Вячеслав Софронов

— Может, укроемся в одном из селений? — предложила юркая маленькая девушка, родом из этих мест. — У меня тут много родни.

— Нет, бесполезно. Они перетряхнут все селения и выловят нас по одной. Лучше держаться вместе, — ответила Зайла-Сузге, — а я вот что предлагаю. Они отпустили пастись коней, и никто их не охраняет. Если мы подкрадемся и захватим их? Ездить верхом все умеют?

— Конечно, — был ответ.

— Значит, согласны? Другого выхода нет.

— Да!

Чуть вздремнули прямо на земле, и опять Зайла-Сузге повела подруг в обход вдоль кромки леса в ту сторону, где слышалось слабое позвякивание конских уздечек. Долго подманивали лошадей к себе и наконец взобрались на конские спины и повернули в сторону от реки.

— Нет, — неожиданно приказала Зайла-Сузге, — сперва отомстим за гибель Биби-Чамал и те унижения, что мы все испытали. Скачем на лагерь и разгоним их. Пусть они знают, на что мы способны.

И понеслась на спящий лагерь конская лавина, направляемая женскими руками. Спящие воины вскочили, услышав топот, сотрясающий землю. Кто-то кинулся в сторону леса, кто-то схватился за оружие, большинство же бросилось врассыпную от глухой, все сметающей на своем пути конской массы.

Зайла-Сузге скакала впереди всех прямо на белеющий в темноте шатер. Она не знала, какая сила направляла ее туда, но он притягивал ее, и она не противилась своему желанию. Уже перед самым шатром увидела фигуру человека, метнувшегося оттуда, но ее конь налетел на него, сбил с ног и промчался дальше. Многих сбили с ног стремительно промчавшиеся через лагерь, словно ураган, лошади, растоптали копытами, вдавили в землю и, не останавливаясь, умчались в ночь.

И только одна Зайла-Сузге натянула поводья и повернула своего коня обратно, направила его к рухнувшему шатру. Она не могла объяснить себе, зачем так поступила. Она знала лишь, что ей надо вернуться, и она вернулась. Подъехала к лежащему возле шатра человеку и спрыгнула на землю, наклонилась над ним. То был Ахмед-Гирей с проломленной конским копытом головой.

— Бедный брат, — прошептала она, отирая кровь с высокого лба, — как же я теперь буду жить?

Подбежали оставшиеся в живых охранники, набросились на Зайлу, вымещая на ней злость за свой страх и смерть товарищей. Она молчала и не проронила ни слова, когда ее привезли обратно в тот же городок. И ни разу с тех пор не заговорила ни с охраной, ни с Кучумом, приехавшим навестить ее.

— Что ж… — сказал он, прощаясь, — ничего другого я сделать для тебя не могу. Ты будешь хозяйкой этого городка, и все твои желания будут выполняться. Но до конца дней жить тебе здесь. Прощай, сестра…

ЭПИЛОГ. СИНИЙ КРУГ ПАУТИНЫ

На следующее утро Зайла вышла на крутой обрыв, откуда был виден весь Иртыш, изогнувшийся, словно оброненная серебряная подкова. Она рассмотрела далеко внизу маленькую осиновую долбленку и рыбака, уверенно направляющего ее против течения.

Старый Назис напряг слезящиеся на ветру глаза и, ему показалось, рассмотрел маленькую женскую фигурку, застывшую на вершине холма. Он поднял высоко вверх весло и замахал им, прокричав во всю силу:

— Су-з-ге-е-е!!!

"Э-э-э-э-э…"- ответило долгое эхо. Назис тихо застонал от собственного бессилия и увидел, как лодку втягивает в темный водоворот. Но противиться у него не было ни сил, ни желания…

Этим же утром старый ворон Карга снялся с еловой ветки и, набрав высоту, подумал, что, вероятно, не переживет наступающую зиму. Сил оставалось все меньше и меньше. И он решил испытать себя в очередной раз, перелететь через могучую реку. Но, уже подлетая к речному обрыву, понял, что не долететь ему до другого берега, и стал выбирать глазами место для отдыха. Неожиданно посреди городка, обнесенного высоким забором, он увидел новое строение, украшенное сверху поблескивающим полумесяцем, схожим с настоящей нарождающейся луной. И, недолго раздумывая, старый Карга опустился прямо на него.

В это же время из шатра выбрался заспанный Мухамед-Кул, сжимая в руке лук и колчан со стрелами. Он увидел сидящего на полумесяце недавно отстроенной в центре Кашлыка мечети огромного ворона и, не задумываясь, натянул лук. Ворон тяжело упал к его ногам, так и не преодолев реку.

Хан Кучум неторопливо шел по просыпающемуся городку к иртышскому берегу, что стало для него привычным. И переступил через мертвого ворона, лежащего подле первой мечети в Сибири. "Отлетал свое", — подумал хан и вышел на обрыв. Сапоги покрылись каплями утренней росы, чистой, как слеза ребенка. С другого берега послышалось блеяние овец, которых пастух гнал на луг. Овцы покорно бежали за гордо вышагивающим впереди бараном и вздрагивали после каждого взмаха пастушьего бича.

"А какой нынче год? — неожиданно для себя вспомнил Кучум. — Да ведь это год барана. Год черного барана… Добрый год…"

…Едигир в одиночестве сидел на берегу небольшой речушки и вырезал из осинового чурбачка женскую фигурку. Она походила на Зайлу-Сузге… Точнее, он хотел, чтоб походила на его любимую. Но после каждого среза проступали черты его матери… Мать, которая была из рода осин…

Он вытянул руку с деревянной фигуркой перед собой и тихо спросил:

— Скажи мне, женщина из рода осин, как мне жить дальше? Я все потерял: и любимую женщину, и свой народ, и свою землю. Как мне быть, одному? Куда идти?

Молчит его мать, молчит Зайла-Сузге… Только осинки за спиной шелестят листочками, бьются на ветру, трепещут.

Вдруг видится Едигиру, что мелькнул кто-то меж осинок. Пригляделся, девушка перебегает, прячется за зелеными деревьями, рукой ему машет: "Иди ко мне…"- шепчет. Вскочил он, бросился, не разбирая дороги, следом, да вовремя спохватился, что оставил свою саблю на земле. Вернулся, подобрал, поднял голову, а девушка и пропала уже. Только листья на деревьях шумят сильнее прежнего, бьются на ветру.

Пробежал он сквозь осинник, головой крутит, высматривает ту девушку, что звала. Спустился в небольшой овражек и едва не наступил на человека, лежащего ничком на траве. А рядом с ним колчан со стрелами и лук лежит. Пощупал он человека — холодный. Подобрал колчан, закинул на спину. Очень тяжелым он ему показался, все равно как чужую судьбу на себя взвалил.

Выбрался из овражка, а в глаза ему солнце сквозь осинник ударило, мешает смотреть, слепит. И вдруг в стороне, словно конные сотни прошли, земля загудела. Выхватил Едигир саблю, изготовился, ждет. Но никто не скачет, не едет на него.

А с той стороны, где солнце к земле клонится, опять женский голосок тихонечко кличет его:

— Едигир, иди к нам, мы здесь…

"Пришли за мной зеленые девушки, пришли все ж таки… Зовут…"

Зажал было уши ладонями, только все одно голоса долетают, зовут, манят: "Мы здесь, здесь…"

— Ну, нет! Я вам так не дамся! Не получите! Или не быть мне мужчиной! Или я не сын отца своего?!"

Выхватил из ножен саблю, что из рода в род переходила, и со всего маха опустил на первую из осинок. Рухнуло тоненькое деревце, едва успел увернуться. Подскочил ко второй… Бж-ж-ж-и-и-и-к!!! Пало деревце…

Со всего плеча… рубит… с оттяжкой… со свистом… крушит… И чем дальше врубался Едигир в лес; тем плотнее обступали его деревья, опутывали ветвями, отбрасывали назад. Он упал на землю, задыхаясь, вцепившись пальцами в траву, и глухо застонал:

— Смерть! Приди ко мне, возьми меня в мир теней, забери отсюда…

И тут он услышал глухое рычание совсем рядом с собой. Поднял голову — стоит огромный медведь и смахивает с морды налипших муравьев, а те к глазам подбираются, бегают по морде. Едигиру стало неожиданно смешно глядеть, как медведь сражается с муравьями и не может их сбросить со своей морды. Громко захохотав, он крикнул:

— Пошел вон, увалень! Я тут хозяин!

Медведь, громко рыкнув, исчез в кустах, а Едигир встал и, подхватив оружие, зашагал в сторону солнечного заката, раздвигая ветви и смахивая с лица нити паутины, Какой-то голос толкал его вперед, к закату, яркому и багровому, как людская кровь, повторяя: "Иди туда, Иди. А к нам ты еще вернешься…"

г. Тобольск, 1993 г.

Примечания

1

Юзбаша (тюрк) — сотник

2

Менбаша (тюрк.) — тысяцкий.