Он говорил, что без «Eggheads» и их свершений мир, если бы и не пропал, то находился бы на значительно более низкой ступени развития и само Королевское Общество Лондона вряд ли существовало бы. Он украшал свой тост конкретными примерами, к слову приводя забавные истории из жизни того или иного «Egghead».
Ему долго и громко аплодировали. Затем наступило время интенсивного общения, за столиками и между столиками, в течение которого я получила три приглашения.
Одно — на следующий понедельник, от секретаря Королевского Общества — Д. Мартина, с предложением посетить его офис, где я смогу встретиться с адмиралом Деем, а затем пойти на заседание парламента Великобритании, на галерею для гостей, куда он любезно предложил достать мне билет.
Второе приглашение было на завтрашнее воскресенье от Викария Вестминстерского аббатства к нему домой на ленч, а затем на подробную экскурсию с ним по его всемирно известной епархии.
И ещё одно — от академика Асратьяна, на совместное посещение его дальних родственников или знакомых — тоже в воскресенье.
Сейчас, наверное, трудно понять и представить себе, насколько мы были запуганы требуемыми правилами поведения за рубежом, поэтому все приглашения я прежде всего рассматривала с точки зрения этих правил.
Предложение Мартина мне показалось безопасным. Выбор же между вторым и третьим предложениями был предрешён. Конечно, я предпочитала приглашение Викария Вестминстерского Аббатства, я просто мечтала попасть в это великолепное старинное здание, особенно предложенным мне неформальным образом — и осмотреть его с человеком, который лучше, чем кто-либо, мог мне всё показать и рассказать.
Но ведь согласно правилам, в гостях следовало бывать только по согласованию с посольством и, конечно же, не одной. Пойти в дом высокого представителя религии в Англии, к тому же одной — было просто неслыханно, и могло грозить мне самыми серьёзными неприятностями по возвращении.
Объяснить всё это моему на редкость симпатичному соседу было невозможно, и с большим огорчением и досадой, придумав какую-то причину, — я вежливо отказалась.
Затем Мажордом всё тем же громким, вибрирующим голосом произнёс два церемониальных тоста — сперва за гостей (все члены Королевского Общества шумно встали), затем за членов этого общества (значительно тише встали гости, которых, естественно, было значительно меньше). Между тостами оставалось время для общения, в течение которого я договорилась о встрече с академиком Асратьяном, познакомилась с рядом других членов Королевского общества, и сказала Адмиралу Дею, что мы сможем поговорить о делах — в понедельник.
Вскоре всё кончилось, и я поехала в свой холодный номер в гостинице, огорчённо переживая свою трусость при отказе от столь любезного приглашения Викария Вестминстерского Аббатства.
Следующий день я провела совершенно бездарно, а в понедельник после короткого совещания у Мартина — впервые смотрела с галереи для гостей на работу парламента Великобритании. Всё, что происходило — вызывало моё крайнее изумление.
И свобода держаться, и непринуждённость поз (вплоть до неприличного с моей точки зрения закидывания ног на стол, разделяющий правящую и оппозиционную партии), и стремление многих выступить, молниеносно вскакивая для этого со своих скамеек, и дотошные попытки спикера (сидевшем на мешке с зерном в каком-то седом курчавом парике) навести порядок, взывающего прекратить бурный поток громких одобрительных или разгневанных возгласов «Order, order, order».
После посещения парламента я вернулась в отель, так как у меня развивалась свирепая ангина — по-видимому, от холода в номере, который только теперь я начала отапливать, не считая шиллинги.
С трудом преодолевая плохое самочувствие, я тем не менее приняла любезное приглашение от молодого профессора Г. Бейнона (впоследствии — сэра Гренвилла Бейнона[9]) на симфонический концерт в знаменитом Королевском Альберт-холле. Это согласие пойти на концерт, некоторым образом скрашивало, во всяком случае, в моих глазах трусость, проявленную в случае приглашения Викария Вестминстерского Аббатства.
После концерта Бейнон, видя мою простуду, повёл меня в паб, известный тем, что в своё время его завсегдатаем был Чарльз Диккенс, о чём свидетельствовала надпись на металлической доске, висевшей рядом с нашим столиком. Мой спутник буквально заставил меня выпить какое-то очень крепкое виски, которое, по его мнению, должно было поставить меня на ноги.
Плохо себя чувствуя, я тем не менее с испугом начала отдавать себе отчёт в том, что веду себя крайне рискованно. Ведь я не только пошла на концерт с «иностранцем» — одна, но и совершила более тяжкое преступление — пошла затем с ним, как мне тогда по невежеству показалось, в «кабак», что усугубляло мою «вину»…
На следующий день, когда я уже просто не вставала с постели, Г. Бейнон через горничную передал мне на память шерстяной красный в чёрную клетку шотландский шейный платочек, сохранившийся у меня, как это ни удивительно, и до этих дней…
Он напоминает мне и первое посещение Англии, и обед в Королевском Обществе, и несостоявшийся визит к Викарию Вестминстерского Аббатства, а также моё внезапное бегство из паба, который любил посещать Чарльз Диккенс.
Батискаф «Архимед»
В 1966 году в жизни Валерии Троицкой произошло событие, благодаря которому её стали называть «Самой Глубинной Женщиной» и «Матой Хари» [10]. Чтобы избежать противоречивых слухов, она написала об этом событии сама…
Прошло около двух недель, как я вернулась из командировки в Париж. Пора было представлять, как это полагалось в то время, отчёт, я не пошла на работу и старалась поскорее написать его, чтобы отделаться от этой нудной обязанности.
Телефонные звонки часто отвлекали меня, и я подходила только к тем из них, которые продолжались особенно долго. Раздался очередной звонок, и, как я ни хотела прерывать свои занятия, пришлось снять трубку, кто-то звонил очень настойчиво.
На мой сердитый и не располагающий к разговору тон я услышала озабоченный, смиренный и печальный мужской голос, который, извиняясь за звонок, сказал следующее:
— Я звоню вам из редакции журнала «Новое Время», и мы хотели бы узнать, какова, по последним сведениям, судьба Валерии Алексеевны?
— А почему вас, собственно, это интересует? — спросила я, не признаваясь, кто с ним разговаривает.
— Ну как же, — сказал он, — многие газеты мира пишут про её печальную судьбу, о том, что она находится в одной из тюрем США и советское правительство ничего не предпринимает для её освобождения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});