И все же приближаю свою руку. С легким нажимом я провожу кончиками пальцев по его губам — парень открывает глаза, и расплавленный жар в его взгляде прорезает темноту.
Я сжимаю руку в кулак у своей груди.
— Прости, — шепчу я. — Я не должна была…
Ахаю, когда Кингстон тянет меня за запястье, чтобы вернуть мою руку к своим губам.
Парень запечатлевает поцелуй на моих пальцах и позволяет своим губам задержаться, затем проводит моей рукой взад и вперед по своему рту.
Все под моей кожей напрягается и покалывает от его прикосновения.
— Кингстон… — Единственное слово, которое имеет хоть какой-то смысл — это его имя, произнесенное со вздохом.
Он тихо мурлычет, затем просовывает свою ногу между моими, и его мощное бедро плотно прижимается к моему. Все еще держа меня за запястье, парень перекатывается через меня и прижимает мою руку над головой.
— Это то, чего ты хочешь?
Голод в его голосе, жгучее желание в его глазах, его учащенное дыхание и бешеный пульс, совпадающий с моим собственным… Он хочет меня. Но как?
— Я не должна. — В моем голосе нет силы. Нет осуждения. — Прости. — И, несмотря на извинения, слетающие с моих губ, мое тело предает меня, когда мои ноги раздвигаются еще шире.
Низкое рычание вырывается из его груди от ощущения того, как наши тела прижимаются друг к другу, его тепло проникает в меня.
Я сгибаю руку, пока парень продолжает ограничивать кровоток своей твердой хваткой. Его хватка усиливается, пока в моих пальцах не появляется покалывание. Это потому, что он не хочет, чтобы я прикасалась к нему? Потому что выражение его лица посылает совсем другое сообщение.
Только собираюсь сказать ему об этом, как парень подается бедрами вперед, и выпуклость между его ног восхитительно прижимается ко мне. Я прикусываю губу, чтобы сдержать стон удовольствия, но действие бессмысленно, поскольку Кингстон делает это снова, и у меня перехватывает дыхание.
Его длинное, широкоплечее, мускулистое тело словно создано для того, чтобы доставлять удовольствие, поскольку каждый сантиметр его тела — это определение мужской красоты. Неужели я настолько ужасна, что хочу испытать его любым способом, который он мне позволит?
Кингстон — это настоящее удовольствие для любого человека, мужчины или женщины. Визуально он представляет собой художественное совершенство. Физически силен и вынослив. И то, как его взгляд не отрывается от моего, словно погружается в мою душу, пока парень покачивает бедрами вперед. Эмоционально он чувствительный, своевольный и настоящий. Кингстон бросает крошки, даже не пытаясь, и я с радостью выпрашиваю объедки.
Я провожу свободной рукой по его бедру к обнаженной грудной клетке, и парень шипит в ответ.
— Ничего, если я прикоснусь к тебе?
Он прижимается своим лбом к моему и кивает.
Я слышу, как его зубы скрежещут друг о друга.
— Мы не обязаны этого делать. — Но я хочу этого. Действительно очень хочу.
Еще одно движение бёдрами.
— Скажи что-нибудь, пожалуйста.
Он проводит губами по моей покрытой шрамами щеке к уху.
— Сейчас я собираюсь поцеловать тебя. — Он наклоняет голову и мягко прижимается своими приоткрытыми губами к моим.
Слезы облегчения наворачиваются на мои глаза. Кончик его языка касается моего, и мы стонем в унисон, когда парень наклоняет голову, углубляя поцелуй.
Боже мой, этот мужчина умеет целоваться.
Я скольжу рукой вверх, чтобы обхватить его подбородок, наслаждаясь ощущением его лица, пока Кингстон двигает своим ртом по моему. Его губы мягкие, но поцелуй требовательный, как будто парень лишал себя желания, которому, наконец, поддался.
Он двигает мое колено своим, пока обе его ноги не оказываются между моими. Его бедра идеально прижаты к моим бедрам, как будто мы созданы друг для друга. Моя рука, прижатая к кровати, давно онемела, но я не могу найти в себе сил, чтобы беспокоиться. Удалите хоть всю конечность. Не думаю, что я заметила бы, не с каждой его частью, привлекающей мое внимание. Мои внутренности пульсируют и жаждут большего. Кожа горит от желания, чтобы к ней прикасались. И все между моих бедер ноет от неумолимой пустоты.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты дрожишь, — говорит он мне в губы, улыбаясь.
— Что?
Кингстон снова целует меня, нежно касаясь губами.
— Ты дрожишь.
— Я чувствую, что могу взорваться.
Парень отстраняется достаточно, чтобы видеть мое лицо.
Я никогда не была одной из тех, кто чего-то требует от любовника, не раньше, когда была более уверена в себе, и уж точно не сейчас. Но боюсь, что если он оставит меня в таком состоянии, то я могу умереть. С трудом сглатываю и пытаюсь найти свой голос.
— Не останавливайся.
Кингстон приоткрывает свой рот над моим, и я жадно впитываю его ответный рокот, вибрация проходит по моей крови, оседая между ног. Его поцелуй становится более настойчивым. Парень двигает мое бедро коленом, открывая меня шире, вдавливаясь глубже и грубее. Я задыхаюсь, стону, пытаюсь отдышаться, но он доминирует надо мной с жестокостью, которой я не могу сопротивляться.
Я беспокойна. Слишком много одежды. Его эрекция становится все твёрже. Его движения ускоряются. Моя грудь кажется тяжелой и обделенной. Свободной рукой задираю рубашку, нуждаясь в том, чтобы почувствовать его кожу на своей.
Его грудь касается моего обнаженного соска, волосы на груди создают идеальное трение, которое посылает разряды удовольствия прямо вниз.
— С тобой так хорошо, — говорит он между поцелуями. Парень скользит губами по моему горлу, нависает над моей грудью. — Черт. — Это слово произносится за секунду до того, как его рот накрывает мою грудь.
Выгибаю спину над кроватью. Весь воздух выходит из моих легких.
— Так красива, — шепчет он.
Его слова затягивают спираль внутри меня. Парень вкладывает больше силы в движение бедрами. Напряжение становится блаженно невыносимым. Затем тот отпускает мой сосок, и нежный, влажный он касается груди Кингстона. Парень не мог знать, что это ощущение делает со мной, не мог понять, что означает его прикосновение.
Кингстон снова целует меня, на этот раз не сдерживаясь. Он сосет мой язык и кусает губы. Мое тело не напрягается, и я отпускаю.
Первая волна освобождения обрушивается на меня. Печать нашего поцелуя нерушима, когда я кричу, а он жадно ловит каждый звук. Парень не сдается, продолжает двигаться между моих ног, помогая мне пережить экстаз и искушая на другой.
Кингстон судорожно втягивает воздух, его тело замирает, и он целует меня в шею.
Я дрожу, возвращаясь в настоящее. Парень покрывает мои щеки благоговейными поцелуями, медленно возвращая меня обратно.
Когда я, наконец, спускаюсь, реальность обрушивается на меня, как ведро холодной воды.
— О, боже мой, мне так жаль.
Его губы все еще прижаты ко мне. Кингстон отстраняется и изучает выражение моего лица, как будто я бомба, которая вот-вот взорвется. Со страдальческим вздохом он откатывается от меня, наконец, отпуская мою ставшую бесполезной руку. Я подношу руку к лицу, надеясь скрыть волну стыда, заливающую мои щеки.
— Ты не сделала ничего такого, за что нужно извиняться. — Кингстон тихо ругается. — Это я должен извиняться.
Мои губы покалывает, и смущение сжимает грудь. Мокрая ткань между моих ног усиливает мое чувство вины. Я разминаю онемевшую руку.
— Черт. — Он берет мою руку в свои, заставляя меня повернуться на бок, чтобы посмотреть ему в лицо, и массирует мои костяшки и пальцы. — Ты должна была сказать, чтобы я отпустил твою руку.
Я смотрю на его грудь, опасаясь неприятия, которое могу увидеть в его глазах.
— Я не хотела, чтобы ты отпускал.
Парень продолжает молча поглаживать мою ладонь, а я все еще пытаюсь смотреть куда угодно, только не на его лицо, даже когда чувствую, что он смотрит на меня.
— Чувствуешь себя лучше?
«Нет, не останавливайся».
— Да, все в порядке. — Я снова прижимаю руку к груди.
— Я сейчас вернусь.