Вышло все именно так, как опасалась Валерия, только ваэрры сыграли несколько тоньше и аккуратнее. Они захватывали волю и разум Валерии не сразу, не нахрапом. Они проникали в ее сознание медленно, шаг за шагом, день за днем, отравляя ее организм малыми дозами своего влияния. С одной стороны, им нужно было подчинить себе ее волю и заставить восстановить корабль, а с другой — не дать ей почуять опасность, позволить девушке продолжать думать, что все решения она принимает самостоятельно.
Похожим образом обычные торчки становятся наркоманами со стажем. Сперва они принимают маленькие дозы легкого наркотика, получают нужный эффект и долгое время считают, что контроль остается в их руках. Им и невдомек, что они уже утратили этот самый контроль, утратили его сразу же, после первого же прихода. Так, доза за дозой, эксперимент за экспериментом люди скатываются до тяжелых синтетических наркотиков и уже не могут сорваться с крючка. Хотя им и кажется, что все под контролем.
То же самое с Валерией проделали ваэрры. Роман утверждал, что она до последнего была уверена, что сможет сопротивляться. Даже когда она утратила всякое сходство с человеком и стала похожа на одну из них, девушка считала, что борется за человечество. Так где гарантия того, что Валерия была вменяема, когда диктовала Роману эти строки, умоляя запомнить и передать их на Землю?
Размышления Павленко прервал внезапный визит. От чрезмерного эмоционального возбуждения, овладевшего им, мелодичный звук открытия замка показался Дмитрию слишком громким и резким, как металлом по стеклу. Он машинально обернулся к выходу — кто бы это ни был, его визит сейчас очень некстати. Павленко казалось, что еще чуть-чуть — и он докопается до какой-то правды. Красный огонек на панели управления дверью мигнул, сменился зеленым, и в каюту вошел не кто иной, как сам командир корабля Борис Кольский.
Глава 10
Такого визитера Павленко не ожидал. Изображать напускное равнодушие к происходящему подобно тому, как он делал во время визита Володина, Дмитрий не стал — все-таки Кольский был старше и по званию, и по возрасту. И потом, характер характером, а завтра от решения этого человека будет зависеть вся жизнь капитана третьего ранга Павленко.
Кольский замер у входа, подождал, пока дверь за ним автоматически закроется, и только после этого буркнул Дмитрию, вытянувшемуся по стойке смирно, короткое:
— Вольно.
Павленко расслабился, но садиться на кровать не спешил. Кольский меж тем просканировал любопытным взглядом обиталище проштрафившегося офицера. Небольшая, по сравнению с капитанской, каюта — минимум благ цивилизации. Кровать-полутораспалка с функцией имитации гравитации, рабочий стол со встроенным терминалом для работы с главным компьютером (сейчас, разумеется, заблокированный) и на этом, собственно, все. Как правило, у всех офицеров на столах и в их ящиках хранились личные вещи: планшеты, видеографии близких, тетради для записей, стилусы, накопители, всякая мелочевка… Могло показаться, что всего этого Павленко лишился после обыска, однако командир корабля знал, что стол Дмитрия Павленко всегда был девственно чист, как, впрочем, и вся каюта.
После ареста жилище бунтаря, разумеется, обыскивали, но вещей, подлежавших изъятию, набралось немного. Свое оружие Павленко сдал еще при задержании, а после обыска в его каюте изъяли лишь запасные батареи к стазеру, кожаный ремень для брюк (было, кстати, непонятно, зачем он вообще протащил на корабль этот древний аксессуар) и все накопители информации. На этом всё, больше никаких личных вещей у Дмитрия не было.
«Полная противоположность Володину», — подумал Кольский, оценивая спартанское убранство каюты Павленко. Взгляду решительно не за что было зацепиться. По сути, единственным живописным объектом в каюте Павленко был большой прямоугольный иллюминатор. Хотя в длительных межпланетных перелетах и он не мог претендовать на роль достойного способа проведения досуга. Картина звездного неба, хоть и была прекрасной, но наскучивала уже в первую неделю полета, а через месяц большинство людей на корабле попросту переставали ее замечать. Многие вообще предпочитали поставить вместо светофильтра иллюминатора какую-нибудь заставку с пейзажем Земли, так было проще бороться с космофобией.
Кольский хорошо знал — человеку свойственно изменять среду обитания, подстраивать ее под себя, раскрашивать серое, добавлять яркие тона в заурядную обыденность. Большинство космонавтов как в гражданском, так и в военном флоте предпочитали имитировать в своих каютах земные пейзажи. Каких только картин, заменявших холодный вид звездного неба, Кольский не повидал за свою карьеру. В иллюминаторах его подчиненных всегда красовалось что-то земное: горы, реки, мегаполисы, пустыни, оазисы, океаны — люди предпочитали видеть что угодно, лишь бы оно напоминало о доме, о Земле. В их каютах и пахло соответственно: кто-то любил запах озона после грозы, кто-то цветущей поймы, а кто-то — соснового бора. В длительных полетах человек предпочитает не думать о текущих реалиях и уходит от них в собственный мир, всеми доступными способами имитируя для себя иную реальность. Так поступает большинство.
В каюте же Павленко все было до предела реальным. Холодный космос в иллюминаторе, очищенный воздух без каких-либо примесей, запах металла, пластика и немного — бытовой химии. Таким был космос для первых космонавтов, таким его принимал и любил Павленко. Кстати, в этом они с капитаном были похожи. Иллюминаторы в каюте Кольского тоже никогда не запирались и не искажали действительности. Кольский предпочитал знать все, что происходит вокруг его корабля. Ходили слухи, что он не опускал бронепластины даже в разгар битв, в которых участвовал, но то были лишь слухи, которые Кольский, к слову, и не думал пресекать. Ему нравился ореол, окружавший его персону на протяжении последних двух десятилетий. Бесстрашный капитан Кольский, непобедимый капитан Кольский, суровый капитан Кольский. На самом деле бронепластинами на любом звездолете руководил ИИ, и никто — ни капитан, ни старший помощник, ни верховный главнокомандующий — не смог бы заставить бездушную машину пойти на безрассудный и необоснованный риск.
— Присядь, Дмитрий Фролович, — Кольский, наконец, оторвался от иллюминатора, выудил из-под рабочего терминала кресло и уселся напротив кровати, — есть разговор.
Павленко сел на край койки, руки положил перед собой. Кольский говорил с ним подчеркнуто вежливо и на «ты». Это наводило на странные мысли: а не замириться ли пришел командир? Если так, то за прошедшие трое суток на крейсере, вероятно, произошло нечто такое, что заставило капитана пересмотреть свое отношение к несостоявшемуся бунту. Хотя нет, вчера приходил Володин, и его поведение никак не вязалось с возможной реабилитацией поступка Дмитрия. Значит, важные события произошли совсем недавно, может быть, даже несколько часов назад. Павленко мысленно сложил два и два и рискнул предположить вслух:
— У нас гости, капитан?
Брови Кольского на секунду выгнулись дугой, а глаза округлились — такой проницательности от проштрафившегося подчиненного он явно не ожидал. Пристально вглядываясь в глаза арестанта, Кольский на всякий случай уточнил:
— Кто-то доложил?
— Сам догадался, — пожал плечами Павленко. — Вы же знаете, экипажу запрещено со мной разговаривать, а терминал вы мне отключили.
— Тогда поясни.
— Да все просто, — выдохнул Дмитрий. — Как специалист я вам сейчас без надобности, за меня работают мои замы и штатные атомщики. Да и амальгит этот мы успели изучить достаточно хорошо, чтобы понять — пока он наличествует на корабле, никуда мы не сдвинемся. Все мои доклады вы уже читали, а значит, пришли вы не по этому поводу. Сообщение мы с Романом так и не отправили, а за попытку воспользоваться системой ЧСДС меня ждет трибунал, который назначен лишь на завтра. В самом сообщении вы ничего дельного не углядели — об этом мне вчера Володин уже охотно рассказал. Остается одно — новые вводные в раскладе сил.