Читать интересную книгу Земля мертвецов - Роберт Райан

Ватсон закрыл пистолетный ящик и запер крючки. Утром надо будет вернуть его Майлсу.

Возвратившись к кровати, он перочинным ножом аккуратно вспорол пакет, вытащил журнал и уронил его на кровать. Увидев, кто смотрит на него с грубого покрывала, потянулся за сигаретами.

Прежде чем открыть журнал, Ватсон несколько минут курил. Оглавление «Британского пчеловода» сообщало, что на странице 43 он найдет статью, анонсированную на обложке: «О толковании танца рабочих пчел». Уже обложка предупреждала, что автор статьи – мистер Шерлок Холмс. Однако более полное оглавление называло и соавтора (мелким шрифтом) – некого Томаса Патрика.

Соавтор?

На миг Ватсону подумалось, что журнал прислал кто-то из давних противников, чтобы подразнить его, напомнить о распавшейся дружбе. Он нашел почтовый штемпель. Из Льюиса. И конверт Сан-Ремо на шелковистой подкладке – его любимая марка. И клейстер пахнет крепким табаком. Нет, это не укол соперника – пакет прислал сам отставной детектив.

Он раскрыл конверт пошире, заглянул внутрь, потом, взяв журнал за корешок, встряхнул его. Ни записки, ни карточки. Ватсон перелистал страницы в поисках заметок или подписей. Ничего.

Томас Патрик? Очевидно коллега-пчеловод. Доктор нехотя открыл сорок третью страницу, украшенную большой фотографией пчел на сотах. Белые стрелки указывали направление движения. Для непосвященного это выглядело загадочной картинкой – вроде руководства по обучению танцам со схемами движения ног. Ватсон прочел первую строку.

«Мой многолетний труд в роли единственного в мире детектива-консультанта…»

Его труд? Единственного?

«…не обнаружил в анналах криминалистики ничего столь волнующего и загадочного, как расшифровка кода скромной рабочей пчелы».

Ха. Ватсон мог бы назвать дюжину случаев, потребовавших такого интеллектуального напряжения…

«Однако за последние три года мы с моим другом и сотрудником Томасом Патриком…»

Ах, вот как! Это уже слишком. Это непростительно. «Друг и сотрудник»? Он хотел причинить боль. И причинил.

«Еще в прошлом столетии работу в этой области вели виднейшие пчеловоды, такие как Леон Альберти и Огюст Керкхофф. Механизм…»

Ватсон просмотрел статью до конца, выхватывая отдельные слова и фразы, и вздохнул. Холмс всегда восхищал его точностью в выборе слов: он умел анализировать и решать головоломку, представлять разгадку не только быстро, но и красноречиво. А здесь словоблудие и неряшливость. Неужели в этом пчеловодческом журнальчике не нашлось редактора?

Ватсон остановил себя. Он устал, переволновался и – себе можно было признаться – основательно ревновал к этому новому сотруднику. Кто же он такой? Насколько он помнил, Холмс никогда не упоминал его ни как друга, ни как заслуживающего восхищения любителя. «Патрик? – повторил Ватсон и покатал имя на языке, как котенок, играющий с клубком. –  Томас Патрик? Холмс и Ватсон – это всегда хорошо, солидно звучало. Но Холмс и Патрик? Так могут звать банкиров или партнеров в мелкой юридической конторе. А то и владельцев ломбарда. Анархистов…»

Он кое-как запихнул журнал обратно в конверт и отбросил на стул, не слишком огорчившись, когда пакет свалился на каменный пол. И принялся расстегивать китель, мечтая умыться и выспаться, хорошо бы не увидев во сне кошмарной посмертной маски Шипоботтома. А так же проклятых Apis mellifera.

29

Ватсону не приснились ни человек-горгулья, ни пляшущие пчелы. Усталое, перетрудившееся воображение перенесло его к последней встрече в Даунс. Это больше походило на новостную хронику, чем на сновидение, –  скорее словесный отчет о происходящем, если бы не цвета. Зеленая трава Сассекса была намного ярче обычной, и небо ярко-лиловыми и багровыми мазками напоминало бурю кисти Тернера. Порядок реплик смешался, но чувства сохранились в целости.

В тот день Ватсон позвонил в дверь коттеджа. За холодным завтраком под стакан монтраше он вручил Холмсу подарок: переплетенный в кожу, роскошно иллюстрированный томик с монографией о пчелах Рене Антуана Фершо де Реомюра. Холмс ответил ему красивой лупой с трогательной дарственной надписью. И предложил прогуляться.

Во сне, как и в действительности, Холмс остановился в виду маяка Фирли и повернулся к Ватсону лицом. Он заговорил впервые с тех пор, как они вышли из дома:

– Должен сказать, вы потрясающе выглядите, Ватсон.

– Благодарю. «Акваскутум» 1 творит чудеса с мужской фигурой. И вы хорошо выглядите. Пожалуй, немного похудели.

«Точнее было бы сказать, „отощал“», –  мысленно добавил он. Кожа у Холмса стала меловой, словно впитала мел из почвы. Он носил грубую твидовую куртку с такой же кепкой – спортивной, с толстыми откидными ушами – и брюки с гетрами на пуговицах поверх крепких ботинок. В руках держал темную трость с круглым набалдашником, из тех, что именуют «весомым аргументом».

– Мне недостает завтраков миссис Хадсон, Ватсон. Я нанял девушку, однако, увы…

– У вас хватает занятий? Для ума?

Холмс рассмеялся, поняв, к чему клонит доктор.

– Не бойтесь, Ватсон, загадки пчел и извлечение меда – напомните, чтобы я дал вам горшочек с собой, –  вполне отвлекают от семипроцентного раствора. Хоть обыщите мой дом…

Ватсон хмыкнул.

– Видел я ваш дом. Газеты и старые папки пришлось бы разбирать неделю.

– А, все как всегда. Только парадную дверь я больше не заставляю – моя служанка выбрасывает все, что находит на полу. Так вот, Ватсон, у меня к вам маленькое предложение.

Он ощутил трепет забытого волнения – тех мгновений, когда детектив, выглянув в окно, объявлял о прибытии весьма необычного посетителя или, надев охотничью кепку, предлагал захватить старый армейский пистолет. Но здесь, угадал Ватсон, предстоит что-то более прозаичное.

– Какое же?

С этого момента сновидение точно следовало реальности, если не считать бурлящего, быстро темнеющего неба, добавленного подсознанием.

– Если вы сообщите, где будете служить в Уилтшире, я смогу выбираться в это графство раз в неделю. На завтрак, обед или ужин, как пожелаете.

Ватсон помрачнел. Соблазнительное предложение.

– Я буду не в Уилтшире.

– Нет? – как будто удивился Холмс. –  Может быть, в Олдершоте? Это не так уж далеко. Или в Лондоне?

Кажется, эта идея его увлекла.

– Я просил послать меня в колонии. В составе фронтового подразделения медицинских исследований.

Такой реакции он не ожидал. Холмс запрокинул голову и расхохотался, сотрясаясь костлявым телом.

– Не смешите меня, Ватсон, –  выговорил он наконец.

– Я, как вы не раз говорили, старый солдат.

– Ударение на «старый». Да ведь вы уже на полдороге сюда хромали и пыхтели.

Ватсон указал на трость в руках Холмса:

– Я обхожусь без подпорки.

– Вы об этом? Она для солидности. Я сохранил прежнюю энергию и аппетит. Ну же, Ватсон, скажите, что вы это не всерьез. Вы и в самом деле собрались туда? – Он палкой махнул на юг и повторил популярную фразу из газетных заголовков: – «Освобождать храбрую маленькую Бельгию»?

Ватсон обратил внимание на тихие хлопки. Над их головами беспокойно бился бумажный змей, конец нити держал парнишка, тревожно вслушивающийся в резкие голоса. Ватсон приветственно поднял руку, показывая мальчику, что нет причин для беспокойства, но тот, занятый летучим подопечным, не ответил. Ватсон снова повернулся к Холмсу:

– Когда-то вы говорили, что эта война сделает страну чище и лучше.

– Я и сейчас так думаю. Но война – дело молодых, Ватсон. И вы в молодости уже получили две пули за свою страну. Долги оплачены, даже с лихвой. Ваше место за письменным столом.

– Пережидая войну в какой-нибудь душной конторе Уайтхолла, я скоро потянулся бы за семипроцентным раствором.

– Для этого у вас никогда не хватало воображения, –  довольно жестоко заметил Холмс. –  Позвольте мне как любящему другу сказать, что вы уже не тот после смерти Эмили…

– Конечно. Я ее любил. Это страшная утрата. Я горевал…

– И все еще горюете. О, я знаю, что время – великий целитель, поэтому я ждал. Ждал и ждал. Вы стали безрассудным. Рассеянным. Сентиментальным. Вы писали стихи, Ватсон. Стихи! Эти армейские дела начались слишком скоро, скажу я вам. Вы меня беспокоили еще во времена дела фон Борка. А на что вы потратили эти два года, пока меня не было? Когда придет время их описывать, как вы назовете рассказ? «Его последнее дело»? О своем состоянии, конечно, промолчите. А оно, скажу вам, давало основание для тревоги. Я и теперь не уверен, что вы восстановили душевное равновесие.

– Потому что пишу стихи?

Холмс поджал губы:

– Не только. Хотя стихи – не сильная ваша сторона.

– Потому что я хочу послужить своей стране?

Ответ Холмс прошипел, ударив палкой в землю:

– Потому что вы собираетесь подвергнуть себя опасности. Намеренно.