Righte стало right. Вспомогательные глаголы hath и doth сохранялись в этой форме вплоть до XIX века, но в итоге перешли в has и does. Старшие чиновники не испытывали угрызений совести или сомнений, даже бросая вызов литературному гению: чосеровскому nat они предпочитали not, выбирали but, а не bot, these, а не thise, thorough, а не thurgh. Им в Вестминстере было виднее. Нормативы письменного языка не исключали вариативности, а устная норма была зафиксирована гораздо позже, тем не менее чиновникам главной канцелярии страны удалось обуздать языковую стихию и придать ей признаки упорядоченности.
Английский язык королевской канцелярии испытывал влияние восточных мидлендских (помимо лондонских) диалектов отчасти, по-видимому, в связи с тем, что многие люди приезжали в Лондон из центральных графств страны и некоторые из них становились секретарями. Можно утверждать, что английский язык, послуживший основой литературного языка, формировавшегося в течение XVI века, обязан не только столичным поэтам и автору «Кентерберийских рассказов», но гораздо большему числу источников. Лондон с населением 40 000 человек значительно превосходил по размерам любой другой город страны, но эти 40 000, скорее всего, испытывали заметное влияние определенной группы переселенцев. Стандарт королевской канцелярии стал нормой английской речи, и мы вновь отмечаем в развитии английского языка постоянную демократическую составляющую: первые шаги к формированию нормы состоялись благодаря совместным усилиям многих оставшихся неизвестными людей, которые проясняли и уточняли использование слов устной речи при передаче на письме.
Английский язык распространялся по стране не только в официальных документах. По знаменитым письмам семейства Пастонов из графства Норфолк (а писем этих, датируемых XV веком, сохранилось больше тысячи) видно, как родной язык становился для образованных людей второй натурой. Трудно определить, что было причиной, а что следствием — повсеместное использование по примеру, заданному высшим обществом, или же высшее общество последовало примеру широких масс. Английский стал теперь не только языком государства, но и предпочтительным письменным языком класса людей, которые, как принято полагать, являются опорой государства.
Само по себе формирование норм правописания не всегда означало его упрощение и не гарантировало следование здравому смыслу. В наши дни во многих школах на стене кабинета английского языка можно увидеть такой вот нескладный стишок:
We’ll begin with a box and the plural is boxes.But the plural of ox should be oxen not oxes.Then one fowl is goose, but two are called geese.Yet the plural of mouse should never be meese.You may find a lone mouse or a whole lot of mice.But the plural of house is houses not hice.If the plural of man is always called men,Why shouldn’t the plural of pan be called pen?The cow in a plural may be cows or kine,But the plural of vow is vows and not vine.And I speak of foot and you show me your feet,But I give you a boot… would a pair be called beet?…
(Начнем со слова box, что во множественном числе будет boxes;а ox во множестве будет oxen, а не oxes;одна гусыня — goose, а много — geese,но много mouse не станут meese:можно встретить одну мышь (mouse) или их выводок (mice),но много house — это houses, а не hice;если много человек (man) — это men,то почему много pan не будет pen?Много cow — это cows или kine,но много vow — всегда vows, а не vine;и я говорю о ноге (foot), а вы показываете мне ноги (feet);а если вы получите boot, то станет ли их пара называться beet? И т. п.)
Стишок этот иллюстрирует живучесть древних форм множественного числа, историческое чередование звуков в древнеанглийских словах, заимствованные слова, образующие множественное число с помощью -s (vows). Короче говоря, были реформаторы, предлагавшие писать слова так, как они произносятся, и традиционалисты, настаивавшие на каком-нибудь одном из устоявшихся и привычных вариантов.
Была и третья сторона. Можем условно назвать тех, кто к ней принадлежал, преобразователями (the tamperers). В своем стремлении упорядочить основы языка и, возможно, придать ему стиль и элегантность они переделывали заимствования из французского языка на латинский лад. Так, в слова debt и doubt попала буква b, а в victuals — лишняя с. Слова предположительно греческого происхождения иногда немного адаптировали, и так слова throne и theatre получили свое h; а вот в слово rhyme, с другой стороны, эта буква попала только потому, что она входила в слово rhythm. По тому же принципу в слово could просочилось I, поскольку оно уже ранее присутствовало в should и would. В XVI веке это причудливое нововведение стали использовать, чтобы отсеивать малограмотных детей и сбивать с толку иностранцев.
Некоторые англичане прониклись горячей любовью к таким неправильным формам и даже гордились ими. Вот как заканчивается упомянутый стишок:
The masculine pronouns are he, his and himBut imagine the feminine she, shis and shim!So our English, I think you’ll all agreeIs the trickiest language you ever did see.
(Местоимения мужского рода — он, его, ему,Но представьте себе местоимения женского рода — она, ее, ей!Так что английский язык, согласитесь, Самый мудреный язык на свете!)
Две последние строки провозглашают английский самым каверзным и мудреным языком, который только можно себе представить («Полагаю, вы согласитесь со мной», — заключает автор).
Преобразователи пытались по-своему рационализировать развитие языка. Английский язык никогда не отличался рациональностью, и доказательством тому может служить, одновременно с контрабандой в английские слова буквы b и непроизносимых I и h, великий сдвиг гласных, в результате которого произношение все равно изменилось.
Великий сдвиг гласных можно изучать всю жизнь, и еще одна жизнь ушла бы на попытки объяснить это явление. Проводятся все новые исследования и горячо обсуждаются его причины и следствия, остающиеся одной из загадок средневековой лингвистики. Суть же в общих чертах, полагаю, такова: книгопечатание в значительной степени определило правописание до наступления великого сдвига гласных, так что наше современное правописание по большому счету отражает систему, установившуюся еще до сдвига, в то время как язык в результате сдвига сильно изменился. В итоге возникло расхождение: фиксированность правописания и «турбулентность» устной речи.
Предполагается, что процесс этот развивался в период с конца XIV по конец XVI века. Английское произношение до сдвига гласных может показаться современному слушателю иностранным: фраза I name my boat Pete звучала бы примерно как Ее nahm mee bought Peht.
Письменность рано или поздно унифицирует любой язык, а изобретение и распространение книгопечатания заметно усилило влияние письменной речи. Первый печатный станок был изобретен Гутенбергом в немецком городе Майнце в 1453 году. Англия не сразу освоила новые технологии: станок Кекстона заработал лишь в 1476-м. Книгопечатание ознаменовало начало информационной эпохи. Вследствие масштабного книжного производства контроль над распространением идей стал затруднительным, так что плоскопечатный станок можно считать освободителем.
Уильям Кекстон родился в Кенте около 1420 года. Вначале он был учеником торговца текстилем, а в 1440-e годы отправился в Брюгге, где весьма преуспел. В 1462 году он был назначен там главой английской торговой компании купцов-экспортеров Merchant Adventurers. Кекстон был не только купцом, но и человеком эрудированным, и в 1469-м он взялся за перевод французского прозаического пересказа «Илиады», который получил название The Recuyell of the Historyes of Troye. В Кёльне он ознакомился с работой печатного станка и по возвращении в Брюгге установил собственный станок, чтобы напечатать свой; 700-страничный перевод «Собрания повествований о Трое» — первую печатную книгу, опубликованную на английском языке.
В 1476 году он установил печатный станок близ Вестминстерского дворца и на протяжении жизни выпустил 96 наименований книг, причем некоторые из них в нескольких изданиях.
Первой книгой, опубликованной им на английском в Англии стала в 1477 году «Изречения и высказывания философов». Кекстон издавал романы, книги, посвященные этикету и этике, философии, морали и истории. В 1481 году вышла первая иллюстрированная книга на английском — «Зерцало мира». Он опубликовал два издания «Кентерберийских рассказов» и другие произведения Чосера, «Смерть Артура» Мэлори, стихи Гауэра и Лидгейта, а также собственные переводы.
Кекстона волновал вопрос единообразия, ведь книги должен был понимать любой читатель. Во вступлениях и заключениях к некоторым переводам отражены опасения, подобные тем, что излагал в конце одной из книг Чосер («Прощай, маленькая книжка…»). «Разумеется, — пишет автор, — трудно угодить всем и каждому по причине многообразия и изменений в языке.