своего конкурента Гирландайо, Бартоломео ди Джованни. Заказ требовал написать картину по мотивам одной из новелл из «Декамерона» Джованни Боккаччо – историю Настаджо дельи Онести, одно из самых необычных и тревожных предупреждений для будущих невест из когда-либо написанных.
Обращение к этому уважаемому автору было вполне естественным. Следуя веяниям издания тома Данте 1481 года под редакцией Ландино, флорентийцы все больше гордились своей знаменитой литературной традицией. Боккаччо считался «современным» автором: он умер всего за столетие до этого и (по крайней мере в своем написанном в юности «Декамероне») был выразителем земного, чувственного мировоззрения, которое лелеяли многие флорентийские гуманисты и которое так часто изображал на своих полотнах Боттичелли. Сто отдельных историй «Декамерона» предлагали читателям множество решений проблем повседневной жизни, благодаря чему мы можем считать его литературным справочником той эпохи, содержание которого читатели воспринимали как житейскую мудрость. Закономерно, что Боттичелли, погруженный в иллюстрации «Божественной комедии», в начале 1480-х годов приложил кисть и к произведению самого значимого поклонника Данте.
Читателей эпохи Возрождения история Настаджо привлекла из-за ее брачной тематики. В рассказе Боккаччо Настаджо, после того как его возлюбленная отвергла его предложение, отправляется в почти дантовский темный лес,[287]. где видит удивительное зрелище: темный рыцарь на коне преследует обнаженную женщину и убивает ее, оставляя собак раздирать ее труп. Призрачная сцена повторяется каждую пятницу, и Настаджо узнает, что женщина отвергла предложение рыцаря выйти замуж и в результате страдает от вечной жестокой мести.
Будучи достаточно сообразительным, чтобы понять ужас этого видения, хитроумный Настаджо решает устроить банкет на том самом месте, где каждую неделю происходит резня, пригласив на него свою семью и семейство отвергнувшей его женщины. Во время пира все собравшиеся наблюдают за тем, как темный рыцарь выслеживает и убивает беззащитную женщину. Удивительно, но это чудовищное событие становится предостережением для женщин, осмелившихся отказаться от подходящего предложения руки и сердца: «Зная, что никто, кроме нее самой, не виноват в том, что она еще не стала женой Настаджо, девушка [возлюбленная Настаджо]. ответила ему, что согласна [на его предложение о браке]. И тогда она сказала отцу и матери, что с радостью станет невестой Настаджо, что обрадовало их обоих. В следующее воскресенье Настаджо женился на ней, и после празднования их бракосочетания он счастливо жил с ней очень долгое время. Это было не единственное благо, принесенное этим страшным зрелищем, ибо все женщины Равенны были так напуганы им, что с тех пор стали гораздо охотнее ублажать мужчин, чем когда-либо прежде»[288].
К иронии Боккаччо следует относиться с осторожностью. На первый взгляд этот отрывок обладает откровенно женоненавистнической моралью, пропагандирующей насилие над женщинами ради того, чтобы держать их в узде. В «Декамероне» есть и другие примеры жесткого патриархата, но они вряд ли расскажут всю историю отношения Боккаччо к взаимоотношениям полов. На протяжении всего «Декамерона» он прославляет женскую свободу, сексуальную и не только, а его трогательное вступление посвящает книгу читательницам, у которых мало что есть в жизни, кроме литературы. Не исключено, что он выразил свое неприятное одобрение действиям Настаджо иронией. Как бы то ни было, читательницы во Флоренции были гораздо менее либерально настроены (и больше тяготели к литературе). Они, скорее всего, воспринимали наставления Боккаччо женщинам Равенны как предостережение будущим невестам от того, чтобы играть в недотрогу. Выбрав историю Настаджо дельи Онести, Пуччи, по сути, поручили Боттичелли нарисовать историю о молодой женщине, наказанной за отказ выйти замуж за мужчину, который ее возжелал[289]. Предупреждение было ясным: повинуйся мужу и принеси в брак то, что флорентийское общество ожидает от жены. А иначе женщине придется столкнуться с последствиями.
Удивительно, но во Флоренции времен Боттичелли история Настаджо часто воспроизводилась на свадебных подарках в качестве леденящего душу напоминания женщинам о необходимости соблюдать священный обет супружества[290]. Чтобы утвердить власть патриархата, на cassoni, свадебных сундуках, изображались и многие другие истории о насилии над женщинами: история об изнасиловании сабинянок в Древнем Риме, о библейской Сусанне, за которой подглядывали во время купания старцы, а затем ложно обвинили в прелюбодеянии за отказ разделить ложе, и о до конца верной Гризельде Боккаччо, с которой жестоко обращался муж[291]. История Настаджо также напоминает о принципах ада Данте и его жестоких судах, что, возможно, повлияло на изображение Боттичелли. В «Аду» все подчиняются правилу contrapasso, ответной кары, согласно которому грешники несут вечные наказания, обусловленные их земными проступками: похотливых обуревают дикие ветры, подобные необузданному желанию, сеятели раздора несут свои головы отдельно от тел и так далее[292].
На первый взгляд, история Боккаччо представляет нам извращенный и ужасающий пример contrapasso, когда мстительный рыцарь бесконечно наказывает отвергнувшую его женщину за ее предполагаемый «грех». Но гораздо более явно, чем Боккаччо, Боттичелли, кажется, презирает это благопристойное представление о своенравной девице, которую пронзает смертоносное копье рыцаря. Он подчеркивает жестокость судьбы невинной женщины, сталкивающейся с вооруженным мужчиной-супругом и его свирепыми животными, изображая бессердечных гостей, набивающих до отвала животы в то время, когда у них на глазах убивают беззащитную девушку (рис. 12).
На четвертом и последнем панно Боттичелли (рис. 13) общественный порядок восстановлен и все могут свободно наслаждаться пиром, празднуя бракосочетание Настаджо и его избранницы. Монументальная, помпезная структура и симметрия сцены – линии вздымающихся арок имеют абсурдно фаллическую форму – демонстрируют самодовольную жестокость культуры, в которой доминируют мужчины. Изображение Боттичелли страданий невинной женщины, изображенной уязвимо обнаженной, вполне может свидетельствовать о его беспокойстве по поводу суровых представлений Данте о справедливом наказании и согласия с ними пирующей флорентийской патриархии. В конце концов, Вальтер Патер заметил бы, что Боттичелли был «исключительно сострадателен» и не принимал крайних позиций Данте в отношении греха и наказания за него[293]. Очевидное неприятие категоричных суждений Данте, возможно, заставило Боттичелли опустить те ужасные подробности вечных страданий, на которых другие иллюстраторы были склонны делать чрезмерный акцент. Как бы то ни было, неизгладимое впечатление, производимое циклом иллюстраций Боттичелли, гораздо больше соответствует миру и блаженству рая Данте, чем ожесточенным сценам назидания в его аду.
Христианская уверенность Данте в существовании жизни после смерти нашла широкий отклик у его средневековых современников. Все более светский флорентийский мир Боттичелли и его коллег-гуманистов был гораздо менее очарован обещаниями загробной жизни. Когда художник работал над сотней песен Данте, можно только гадать, в какой степени его тяготил вопрос о бренности человеческой души, ведь он не оставил никаких записей или других свидетельств о своей вере. Все, что у нас есть, – его образы. В его иллюстрациях к Данте прослеживается путь от пейзажа местности «Ада» к танцу Данте и Беатриче в «Чистилище» и «Рае». Создается впечатление, что Боттичелли перешел от попыток реалистично