при разборе дома, все дети сидели рядом и слушали его рассказы о Грузии. Голицын сел рядом с ними, ему нравилось слушать как рассказывает сосед, было в его голосе, что-то убаюкивающе-загадочное, навеивало воспоминания из детства, когда перед сном читали сказку. И Хвичи тем временем рассказывал детям о Грузии:
— А ещё там бывает так, что облако опускается на гору и когда идёшь по дороге, то не видишь соседней горы. Вместо неё все как в молоке, и впереди тоже все белое, только иногда верхушки деревьев торчат из облака. А потом, когда солнце начинает светить ярче, то облако начинает подниматься и под кронами деревьев оно оставляет капельки, и весь лес тогда блестит в лучах солнца и если смотреть снизу-вверх, то всё дерево блестит как на Новый Год ёлка…
Голицын не первый раз слушал рассказы Хвичи о Грузии, о её природе, о еде, которую готовят там, о том, как живут там люди. И каждый раз у него начинали блестеть глаза от этих воспоминаний. Хвичи замолчал и положил на землю сплетённый силок.
— Хвичи, — обратился к нему Голицын, — ты так рассказываешь о Грузии, что я заслушиваюсь тебя. И жалею, что ни разу там не побывал.
— Много потеряли, Владимирыч, замечательная страна.
— Скучаешь по ней сильно?
— Скорее по детству, проведённому там. У меня там жили бабушки и дедушки, соседями были, и родители на летние каникулы меня к ним отправляли. Сам я хоть и грузин по крови, но родился в Воронеже, и даже говорю на грузинском языке плохо, и пою плохо, — он улыбнулся, — но детство, проведённое там помню до сих пор. Я после пятнадцати лет там ни разу не был, хотя и была возможность, конечно.
— Почему же не был?
— Не хотелось терять ту детскую сказку, которую мне дарила на летних каникулах Грузия. Мои бабушки и дедушки переехали жить в Россию и лет до двадцати мне не к кому было ехать туда. Потом часто вспоминал, думал об этом, хотел поехать, а потом как-то подумалось, что ведь сейчас всё, что я увижу уже не будет моей сказкой и те воспоминания, что остались с детства потеряют свою магию. Вот и сейчас, когда рассказываю об этом — словно в сказку возвращаюсь.
— Да, такие воспоминания греют душу в трудные минуты. Я сейчас тут часто вспоминаю юность, молодость. Особенно, когда на душе грустно.
— Если чувствуем, значит живём, Владимирыч. А жить нам есть ради чего.
— Есть конечно, Хвичи.
— Мне тут на ум мысль одна пришла недавно: вы здесь жили одни, потом приютили нас, теперь уже мы как мини община, но ведь по стране бродят много таких как мы. Что если по реке или по дороге будут тоже двигаться такие же горе-путешественники? Ведь многие просто от безысходности шатаются, а тут мы можем дать им шанс, как вы дали нам. И тогда уже будет община, а потом и своё мини-государство можем построить. У вас опыт есть громадный, а те, кто получит шанс тут выжить — будут рады вместе строить цивилизацию.
— Цивилизация проживала десятилетия и века, прежде чем становилась цивилизацией, а я уже не молод. Да и время сейчас таково, что развитие у нас будет даже хуже средневековья.
— Ну и пусть, ведь после нас останутся наши дети, а потом внуки. Ведь всё равно Земля возродит человечество. Неужели вы не думали о том, что весь мир сейчас почти не обитаем и только Россия имеет возможность дать жизнь тому миру, который вырастит в цивилизацию, ведь здесь и сейчас больше всего людей и если мы начнём создавать поселение, то где-то, услышав об этом, тоже создадут своё и так дальше и дальше.
Голицын задумался. В словах Хвичи было разумное зерно, пусть и плоды оно даст через столетие, но ведь его должен кто-то посадить, а почему бы не стать этим кто-то?
— А почему бы и нет, друг мой, мы ведь ничем не рискуем. — Голицын встал. — Если не попробуем — не будем знать сможем или нет.
— Я рад, что вам моя идея понравилось, — Хвичи тоже встал, — нас ждёт много трудной работы, но, как говориться «в гору подъём труден, зато вид прекрасен».
Этот разговор, конечно, не перевернул мировоззрение Голицына, но зародил в нём идею, которая сменила чувство вины за случившееся. Теперь он чаще размышлял как лучше устроить их новый мир. А пока нужно был приготовиться к зиме. И с этим они справлялись очень хорошо. К рыбе и птице добавилось мясо косули, которую удачно подстрелили из арбалета, а ещё впервые за долгое время был картофель, а не сухой его аналог, а ещё было подсолнечное масло, вино, изюм и горох с фасолью.
15.
Чуть позже Хвичи и Голицын сидели на рыбалке, наслаждаясь видом заходящего солнца.
— Владимирыч, мы, когда сюда плыли, то вверху по течению видели дома, жилые. И это было в двух-трёх днях пути. Я, насколько успел рассмотреть, увидел, что там хозяйство у людей. Может быть организовать к ним поход. Возьмём что-то из своих запасов и попробуем с ними поменяться. Куры думаю у них есть, а может быть козы или ещё лучше коровы.
— Идея хорошая, — Голицын перекинул удочку, — а что мы им предложим? Я не думаю, что у нас есть то, чего нет у них.
— У меня есть немного золота, — Хвичи тоже перебросил удочку, — деньги сейчас никому не нужны и обесценились, а золото, я думаю в ходу.
— Я и не подумал об этом. У нас тоже есть золото. Давай попробуем. Возьмём для начала немного золота и попробуем установить с ними дружеские отношения.
Дальше рыбачить уже не было желания, и они поспешили обратно, чтобы обсудить эту идею. Обсудив её решили, что идея стоит того, чтобы попробовать, да и откладывать на долго не хотелось. В поход было решено идти вдвоём — Голицын и Хвичи. Рано утром, сев в лодку, они отправились вверх по течению. К счастью, Северский Донец не имеет сильного течения и грести веслами было не так тяжело, но всё же этот поход занял почти три дня. Когда они причалили к берегу, то на склоне их уже ждали несколько мужчин.
— Кто вы и за чем приплыли? — Спросил один из них.
— Мы живём ниже по течению, — ответил им Голицын, — в нескольких днях пути. Мой товарищ, — Голицын указал на Хвичи, — раньше спускался по реке и видел ваше поселение, видел, что у вас здесь устроен быт. Мы только начинаем устраивать свой и